Он повернулся, расхаживая взад-вперед, когда полуденный выстрел скорбно разнесся по воде и по наблюдающим за ним ветеранам. Даже без больших старомодных часов, которые он всегда носил с собой, капитан Болито приходил точно вовремя.

Он услышал резкий, раздражённый голос мичмана Сэнделла, ругавшего одного из новичков. Им не хватало более пятидесяти человек до установленного состава. Мелкие тираны вроде Сэнделла не были бы потерей.

«Гиг уже виден!» Это был Беллэрс, третий лейтенант, который был старшим мичманом, когда «Непревзойдённый» получил офицерское звание. Это будет для него вызовом, подумал Гэлбрейт. Некоторые из старых Джеков вспомнят его как очередного «молодого джентльмена», ни рыба, ни мясо, и всё равно найдут, чем воспользоваться. Но он был популярным кандидатом, хорошо освоился в кают-компании и, похоже, был благодарен за перемену обстоятельств.

Он снова улыбнулся и направился к входному иллюминатору. Морпехи выстроились в две безупречные шеренги, плавно покачиваясь в такт тихому движению корабля.

Он увидел О'Бейрна, тучного хирурга, спешащего к компаньону, вниз, в его собственный мир на палубе, где некоторые погибли, а другие выжили.

Он наблюдал, как гич возвращается, волоча за собой один из брошенных кораблей. Рулевой Болито был ещё одним мятежником, или, по крайней мере, так показалось на первый взгляд.

Лодка поворачивала к главным цепям, носовой матрос уже стоял с поднятым гаком.

«Королевская морская пехота, готовы».

Помощники боцмана смачивали языки серебряными манками и смотрели на входной люк.

Гэлбрейт схватил свой меч и прижал его к боку.

Две недели он командовал этим кораблём и каждым часом его распорядка. Завершал ремонт, принимал припасы, пресную воду, порох и ядра. Приводил матросов к присяге и выдавал им одежду. Это было совсем не похоже на некоторые корабли, которые он знал, когда некоторые из бедолаг, затащенных на борт вербовщиками, истрёпывали свою одежду в клочья, прежде чем жадный казначей умудрялся уговорить его выдать им одежду из своего сундука с хламом.

И вот теперь эта ответственность закончилась. Капитан вернулся.

Гэлбрейт шагнул вперед, приложив руку к шляпе, когда раздались пронзительные крики приветствия и морские пехотинцы приступили к выполнению строевых заданий.

Он наблюдал за капитаном, поднимающимся через входной люк, быстро перемещая взгляд по кораблю. В такие моменты он снова становился чужим.

Адам взял его руку и пожал ее.

«Долгие две недели». Я взглянул на других офицеров, а затем вперед, вдоль корабля.

Гэлбрейт ждал, снова переживая всё это. Они так многого достигли за год, полный борьбы и триумфа, разочарований и горя.

Он был удивлён, даже пристыжен. Этот человек, который мог быть таким молодым в один миг, таким суровым и решительным, приняв решение, которое могло повлиять на каждого из них, всё ещё был таким далёким, таким неизвестным.

Гэлбрейт узнал в нём старого врага, которого он считал побеждённым. Зависть.

«Добро пожаловать на борт, сэр!»

Это было сделано.

Адам Болито подошёл к наклонным окнам кормовой каюты и посмотрел на якорную стоянку. Сквозь мокрое, запотевшее стекло остальные корабли выглядели ещё более уныло. Было холодно, что вполне ожидаемо в декабре, но совсем не похоже на Средиземное море, Мальту или Алжир. «Unravened» был большим фрегатом, но единственным источником тепла была камбузная печь.

Ему следовало бы к этому привыкнуть, суметь принять это или проигнорировать. Он знал, что Гэлбрейт наблюдает за ним, его высокая фигура слегка выглядывала из-за палубных балок. Юный Нейпир был как раз в спальном отсеке; он видел, как его тень двигалась вверх и вниз, пока тот распаковывал один из капитанских сундуков, несомненно, настороженно прислушиваясь, если понадобится.

«Ты молодец, Ли». Он отвернулся от влажного стекла как раз вовремя, чтобы увидеть выражение его суровых черт. Гэлбрейту всё ещё было трудно принять, что капитан обращается к нему по имени. В его отсутствие барьер вернулся. Возможно, он так и не исчез по-настоящему. «Новые люди обосновались?»

Гэлбрейт, казалось, обдумывал это, словно ошеломленный вопросом, в то время как все, что его и большинство других заботило — это их порядки, их место в вещах, их мир.

«Я предупредил офицеров быть наготове в кают-компании».

«Да, я хочу поговорить с ними». Он поежился и беспокойно переместился в другую сторону. Напряжение, волнение или то, что он спал всего несколько часов в течение нескольких дней. Он вспомнил слова Гэлбрейта. В кают-компании. Он заметил струйку дыма из камбузной трубы, уловил тяжёлый запах рома, когда его подняли на борт. Маленькие, реальные вещи. Они также напомнили ему, что он не ел со вчерашнего дня.

Он резко сказал: «Люди! Нам нужны новые руки. Мы можем их обучить». В его голосе прозвучала почти горечь. «У нас будет столько времени, сколько нужно!»

«Я сделал всё, что мог, с вахтенными расчётами, сэр. Старые и новые руки в каждой части корабля».

Адам сказал: «Мне сказали, что в Пензансе мы можем привлечь опытных моряков». Он снова посмотрел на кормовые окна, пытаясь принять это. «Одна из крупных пакетботов вынуждена уступить конкурентам. Похоже, с таким количеством опытных моряков, выброшенных на берег, они могут выбирать, кого выбрать!» Он предпринял ещё одну попытку. «Я раздобыл несколько плакатов. Ашер справится».

Он уставился на маленький пустой столик у сетчатой двери, где всегда сидел его клерк Ашер, тихий и внимательный, делая записи и переписывая письма и приказы, вечно сжимая в кулаке платок, отчаянно пытаясь сдержать кашель. Нервный человек, бывший помощником казначея, он казался совершенно неуместным в тесноте боевого корабля.

Его лёгкие были больны, что было слишком распространено на военном корабле. Как сказал хирург, Ашер умирал день за днём.

«Простите меня». Он словно говорил с тем маленьким клерком, который в конце концов погиб во время их путешествия из Гибралтара, всего в одном дне пути от побережья Корнуолла.

Его похоронили в море. Никаких подробностей о доме или родственниках не сохранилось. Он смотрел на изогнутые балки и отражение чёрно-белого клетчатого покрытия палубы. Этот корабль был домом и для Ашера.

Он вдруг с болью подумал о большом сером доме в Фалмуте, о толпе людей вокруг, о доброте, тепле и любопытстве.

Я коснулся меча на бедре и отстегнул его. Постоянное напоминание, если он ему был нужен, как и все старые портреты в доме, лица наблюдателей, на некоторых с кораблями на заднем плане, на некоторых без. Но всегда меч.

Дом казался совершенно пустым. Брайан Фергюсон был очень рад его видеть и старался не беспокоить его подписанием бумаг, касающихся поместья и ферм, людей, которые всегда знали, что есть Болито, который о них позаботится, или его жены, когда он был в море. Теперь же остались только воспоминания.

Он собирался отправиться в Фаллоуфилд, чтобы посетить маленькую гостиницу «Старый Гиперион», но Фергюсон отговорил его. Дороги были изрыты глубокими колеями, небезопасны; он сам видел лёд в том месте, где розы снова расцветут в новом году. Розы Кэтрин.

Или Фергюсон боялся, какое впечатление это окажет на Аллдава, если они встретятся так неожиданно, или на меня?

Гэлбрейт видел, как менялись эмоции на лице капитана. Кто-то однажды описал его как молодого жеребца. Волосы настолько тёмные, что казались почти чёрными, губы, полные решимости и даже жёсткости. В то же время, он мог проявлять редкую чувствительность. Как и сейчас, при упоминании имени Ашера. В этом и заключалось главное отличие. Он заботился о людях, которыми командовал и которыми командовал; на некоторых кораблях, которые знал Гэлбрейт, это не всегда было одно и то же. Резкий, нетерпеливый, упрямый Адам Болито выдавал каждое своё настроение за те месяцы, что они служили вместе. Но Гэлбрейт чувствовал себя удостоенным чести иногда видеть другую сторону этой юной копии знаменитого Ричарда Болито и разделять её.