Он смотрел на покатые кормовые окна: одна сторона была во тьме, брызги покрывали толстое стекло, словно призраки, другая была окрашена в тусклый медный цвет — последние лучи солнца на западном горизонте.

Весь океан, и все же его преследовали приказы, он был привязан к поводкам флота.

Нейпир спросил: «Могу ли я принести вам еду, сэр?»

Адам пристально посмотрел на него и был тронут его заботой. Он знал, каково ему было, когда его так тепло приняли в Фалмуте, словно он был членом семьи.

«Не слишком много, Дэвид. Я выпью немного коньяка, пока распишусь на этой маленькой горе».

Он увидел, как мальчик улыбнулся и поспешил в кладовую. Почему так легко помогать другим, когда сам не можешь собраться с духом?

Завтра всё может показаться другим. Последний подход к Гибралтару. Формальности. Новые распоряжения. Если таковые будут.

Беллэрс, наверное, думал о девушке, которую встретил в Плимуте; Нейпир, возможно, все еще помнит волнение и смех во время своей первой поездки на новом пони.

Стрелки уже опустились, и на корабле воцарилась необычайная тишина. Наверху вахтенные следили за направлением и поведением ветра, а в кают-компании, возможно, ещё оставалось несколько достаточно оживлённых для игры в карты или для написания неоконченного письма жене или возлюбленной.

Он зевнул и отпил из кубка, который Нейпир поставил рядом с ним, прежде чем так же молча вернуться в кладовую, его бледные ноги выделялись на клетчатом покрытии палубы.

А завтра он поговорит с Гэлбрейтом о книге наказаний. Но он посмотрел на стол и представил себе розу, вдавленную в небольшой бревно. Оно было достаточно маленьким. Он наблюдал, как Нейпир накрывает на стол, и тарелка внезапно дребезжит в такт рулю, когда киль врезается в очередную длинную впадину.

Он пересел на другой стул и осмотрел аккуратно накрытый стол. Должность капитана отвлекала от корабельной рутины, вахты и повседневной работы с корпусом и такелажем; кроме того, она лишала тебя упорядоченного расписания еды и сна. Тщательно приготовленная еда состояла из ломтей жирной свинины, обжаренных до бледно-коричневого цвета с панировочными сухарями. Должно быть, это последний хлеб, подумал он; чёрствый как железо бисквит отныне и до следующего раза. И ещё была бутылка красного вина.

Он посмотрел на Нейпира и улыбнулся. «Ты делаешь для меня очень многое, Дэвид, даже не говоря уже о какой-то особой благодарности».

Мальчик налил себе вина, слегка нахмурившись, как обычно.

Он просто сказал: «Это то, чего я хочу, сэр».

Он вернулся в кладовую, и Адам заметил, что снова хромает. Несильно, но он обязательно сообщит об этом хирургу.

Позже, когда Нейпир пришел убрать со стола, он обнаружил капитана в глубоком кресле, вытянув ноги вперед и крепко спящим.

Он снова отнёс поднос в кладовую, периодически останавливаясь, чтобы учесть хаотичные движения палубы. Затем он закрыл ставню одного из фонарей и снова встал возле стула, неуверенный, но с характерной решимостью.

Затаив дыхание, он двумя пальцами ослабил шейный платок капитана, ожидая, пока движение утихнет.

Капитан широко раскрыл глаза и уставился на него, схватив его за запястье и удерживая его, но не говоря ни слова.

Нейпир ждал. Он знал, что капитан всё ещё спит. Важно было, чтобы он продолжал спать.

Он отпустил руку и отступил, удовлетворенный.

Это было то, чего он хотел.

Когда Адам проснулся, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы восстановить сознание, инстинкт любого моряка, ощущение и движение своего корабля, независимо от того, какой это был час дня или ночи.

Слишком много коньяка или красного вина, которое хрипло на языке. Ни то, ни другое. Он почти не спал с тех пор, как уехал из Плимута. А теперь…

Он смотрел на полузакрытый фонарь и пустой стол. Было всё ещё темно, но звуки наверху были другими. Он выпрямился, нащупывая дорогу. Должно быть, пробило восемь склянок. Утренняя вахта вступала в свои права.

Ему снился сон. Он коснулся своего шейного платка. Во сне она была там, с ним.

Он увидел тёмно очерченную фигуру на фоне белой краски. Он провёл пальцами по непослушным волосам и сказал: «Тебе следовало меня разбудить, мужик!»

Люк Джаго встал и посмотрел на него. «Я бы так и сделал. Просто подумал, что мне стоит приехать».

Он мгновенно проснулся. Как и в те, другие разы, которых было так много. Словно лисий нюх на опасность. Даже голос его был ясным и резким.

«Что такое? Беда?»

Джаго повернул голову и взглянул на закрытый люк, словно увидел нарушение порядка и дисциплины.

Он категорически заявил: «Мистер Сэнделл пропал, сэр».

Адам вскочил на ноги. «Ты уверен?» Его разум пронёсся к нему, словно луч света, предостережение. Гэлбрейт держал бдительность. Он не собирался оставлять это на волю кого-то другого.

Джаго ответил: «Они обыскали корабль, сэр».

Нейпир уже был здесь, держа наготове кувшин с водой. Адам вытер лицо и шею влажной тряпкой, наблюдая за происходящим своими глазами. Сэнделл дежурил у Гэлбрейта. Ночь была относительно спокойной, если не считать постоянного ветра; безработный не мог выйти на палубу, не будучи замеченным кем-то из вахтенных. Несчастный случай? Кто-нибудь бы это тоже заметил.

Он моргнул, когда Джаго открыл фонарь. Скоро рассветёт, корабль проснётся к новому дню.

Джаго поднял руку, когда кто-то что-то крикнул, голос унесло ветром.

Он сказал: «Они его не нашли, сэр».

Адам посмотрел на него. Никто не любил Санделла; некоторые его ненавидели. Его вообще не следовало выбирать. Он мог догадаться, что об этом подумал Джаго.

Он повернулся к двери и услышал знакомые шаги Гэлбрейта. Ответственность, как всегда, лежала здесь, в этой каюте.

Он услышал, как часовой застучал ботинками за сетчатой дверью.

Тогда примите это как должное. Это было убийство.

Лейтенант Гэлбрейт шагал на корму, его ботинки прилипали к палубным швам, когда солнце опускалось на стоявший на якоре корабль. Подход к якорной стоянке был долгим и медленным, словно величественная Скала бросала вызов ветру. Он прищурился, щурясь от отраженного света на другие корабли, стоявшие на якоре неподалёку, и на сторожевой катер, который, взмахнув веслами, ждал, отмечая конец их путешествия, ровно покачиваясь над своим отражением.

Он посмотрел на укрепления и батареи, казавшиеся частью самой Скалы, над одной из которых безразлично развевался флаг. «Дела было много. Все шлюпки будут спущены на воду, независимо от того, как скоро они здесь пробудут, чтобы герметизировать выжженные солнцем корпуса. Капитан ожидал, что паруса будут установлены, чтобы впустить хоть немного воздуха в тесные межпалубные помещения. Гэлбрейт знал капитанов, которые бы никогда не подумали об этом, настаивали бы на том, что неуклюжий парус портит внешний вид их корабля, несмотря на все неудобства, которые они пытались преодолеть. Но не этот капитан. Гичку уже поднимали по правому трапу, голос Джаго то подгонял, то угрожал, когда требовалось.

Он видел, как лейтенант Варло разговаривает с Иласти, старшим по оружию, возможно, договариваясь о новом поиске. Капитан поручил второму лейтенанту провести последнее расследование, хотя казалось маловероятным, что это принесёт ему какую-либо пользу. Но Гэлбрейт чувствовал перемены на корабле и среди разных слоёв населения, которых он так хорошо знал. Негодование, подозрение – всё это было глубже.

Многим это показалось бы предательством чего-то личного и сокровенного, той связи на любом боевом корабле, которая заставляет каждого заботиться о товарищах. У моряков и так было немного, а вор, пойманный товарищами, понес бы куда более суровую участь, чем та, что предписана военным уставом. А человек, убивший другого на этом корабле, был подобен чему-то нечистому. Мичмана Сэнделла никто не хватался, но угроза оставалась.

Он увидел капитана у гакаборта, его подзорная труба была направлена на главную якорную стоянку, но он не двигался с места, как будто не хотел ее отпускать.