Молодой Мэтью: даже это было частью истории, связанной со старым серым домом. Его дед был Старым Мэтью, много лет главным кучером. Отец мальчика пропал в море на одном из знаменитых фолмутских пакетботов, поэтому казалось естественным, что имя сохранится, хотя ему уже должно было быть за сорок.

Странно, что они заметили пакетбот, направлявшийся домой, пока шли через Ла-Манш к Плимуту. Достаточно быстро, чтобы сблизиться с другим судном и передать сообщение его капитану.

Фергюсон позаботился бы обо всём остальном. Юный Мэтью ждал его в Плимуте, когда он покинул «Непревзойдённый». Целых десять дней… Он никогда не отлучался со своего корабля на столь долгий срок. Он хотел этого больше, чем думал. Нуждался в этом. Но его второе «я» яростно сопротивлялось.

Теперь он думал о вице-адмирале Кине. В море важен только корабль; так и должно быть для любого капитана. Склонно верить, что всё остальное останется прежним в твоё отсутствие, как привычная высадка на берег или лицо друга.

Он понял, что происходит, как только сошел на берег, чтобы доложить об этом флагманскому офицеру Плимута в великолепном доме Боскавена, откуда открывался потрясающий вид на море и побережье.

Мебель «как попало», как выразился бы Джаго, упаковка чемоданов, суетливые слуги, флаг-лейтенант Кина с охапкой списков. Казалось, он едва мог вспомнить, что «Непревзойденный» стоял на якоре сегодня утром; у него были дела поважнее, а на следующий день должен был прибыть новый флаг-офицер.

Кин принял это предложение. Его назначили на «Нор», «Медуэй» и на совершенно новую верфь с оборудованием для следующего поколения кораблей и людей. Это было важно, и он знал, что его ближайшее будущее обеспечено. Он мог даже дослужиться до адмирала. Это казалось невозможным; физически он почти не изменился, и лишь однажды внутреннее разочарование дало о себе знать.

«Каждый приказ, который передают мне их светлости, отдаляет меня всё дальше от моря. Во многом я завидую тебе, Адам. Ты даже не представляешь, насколько».

Его жена Джилия тоже была там и присоединилась к настойчивым просьбам Кина взять отпуск, пока еще есть время.

Кин сказал: «Ты почти непрерывно провел в море много лет! Дольше всего ты провел на берегу, когда был пленником у янки, и даже они не смогли тебя удержать!»

И вот он, ребёнок. Ему был всего месяц от роду, он пищал на руках у няни и был едва больше шерстяной перчатки, как ему казалось.

Они назвали ее Джеральдин, в честь матери Кина.

Когда Кина вызвали, чтобы разобраться с чем-то, что один из его сотрудников посчитал выходящим за рамки его возможностей, Джилия говорила с той же прямотой и искренностью, что и тогда, когда Адам признался в любви к Зенории.

«Он, конечно, любит ребёнка, Адам». Она положила руку ему на рукав, как и в тот раз. «Но это флот. Он хочет мальчика, чтобы продолжить начатую им традицию».

Адам знал, что отец Кина сделал все возможное, чтобы убедить сына оставить службу и заняться более важной работой в Сити, например, своей собственной, или даже в Почетной Ост-Индской компании.

Потом она сказала: «Я буду скучать по этому месту. Столько воспоминаний. Но, как постоянно отмечает Вэл, я путешествовала с отцом почти столько же, сколько и любой моряк!»

Йовелл сказал: «Мы замедляемся». Он склонил голову набок. «Как мудрая сова», — подумал Адам. «Даже останавливаемся».

Он внезапно насторожился, мечты и неуверенность рассеялись. Это была долгая, долгая поездка, с остановками для отдыха и воды, всего около пятидесяти миль от Тамара до этого места, по дороге где-то в Корнуолле. Большую часть пути они были вне поля зрения Ла-Манша: холмы, поля, пастбища и работающие на солнце мужчины, едва взглянув на элегантный экипаж с гербом Болито на каждой двери, щедро покрытый дорожной пылью. Они остановились пообедать в гостинице в Сент-Остелле, и там на них обратили больше внимания. Они представляли собой странную, разношёрстную группу, предположил он: морской офицер и крупная, доброжелательная фигура, которая могла быть кем угодно. И мальчик, гордившийся, и не скрывший этого, своим новым однобортным синим жакетом с позолоченными пуговицами, который Адам раздобыл у портного, к которому он иногда обращался в Плимуте.

Столько воспоминаний. Он снова подумал о Джилии и улыбнулся. Как и неоднократные заверения Гэлбрейта, что он будет хорошо управлять кораблём, пока капитан отсутствует, и удивление, которое даже он не смог скрыть, когда Адам ответил: «Меня волнует моё поведение, а не твоё, Ли».

Экипаж затрясся и остановился, кожаная обивка скрипнула в такт топоту лошадей по твёрдой земле. Они знали это лучше всех: через час они будут в конюшнях.

Он услышал, как кто-то спрыгнул, и понял, что это Нейпир. Возможно, его уверенность в себе была на исходе. Как и у меня.

Такой молодой, и в то же время такой взрослый во многих отношениях. В гостинице в Сент-Остелле, когда какой-то старик, вероятно, фермер, усмехнулся: «Молодовит для человека короля, не правда ли? Хорошо, что война закончилась, скажу я вам!»

Адам отвернулся от разговора с хозяином дома, готовый вмешаться, но промолчал.

Нейпир наклонился и неторопливо закатал штанину своих новых белых брюк. В пронизывающем солнечном свете рваная рана, оставленная осколком, выглядела ужасающе.

Он ответил просто: «Я не слишком молод для этого, сэр».

Дверь открылась, и Нейпир сел на свое место рядом с Йовеллом, который освободил ему место.

Он посмотрел на Адама и наивно спросил: «Почти приехали, сэр?»

Адам указал на сланцевую стену, которая поворачивала, следуя узкой тропе, теперь вниз, к морю.

Он сказал: «Это называется Хангер-Лейн, Дэвид. Раньше ты считал безумием ходить здесь один, не имея на поясе ни одной застёжки». Он вспомнил изодранные трупы, висящие в кандалах у дороги, когда они проходили по пустоши. Сегодня всё было не так уж и плохо.

Йовелл поправил очки. «После шести часов в этом кресле у меня такое чувство, будто я обогнул мыс Горн!»

Это было небрежное замечание, призванное нарушить какую-то неопределенную атмосферу. Он не был уверен, не испытывал ли этот молодой человек, который, казалось, был рожден для своей капитанской формы, какие-то последние опасения.

Нейпир тихо сказал: «Вы сказали, что мы вернёмся в Англию к июню, сэр». Он взглянул на Йовелла. «Мы были быстрее!»

Йовелл увидел, как Адарн сжал кулак, сжимающий потертую кожу.

Это было первое июня 1816 года. На следующей неделе у него должен был быть день рождения; он слышал, как сэр Ричард несколько раз говорил об этом.

Адам думал о «Непревзойдённом», стоящем на якоре. Он был в надёжных руках. Он слышал, как Гэлбрейт упоминал о риске дезертирства и грубоватый ответ Кристи: «Мы не потеряем ни души, сэр, что, на мой взгляд, весьма прискорбно в некоторых случаях! Но пока их светлости не сочтут нужным выплатить им свою долю призовых и премиальных, можете спать спокойно!»

И он подумал о Люке Джаго. Что бы он сделал? Кто ему дорог, если вообще кто-то нужен?

И его характерный ответ, когда Адам предложил ему провести некоторое время в доме в Фалмуте.

«Не для меня, сэр! Несколько встреч на берегу, а может, и девушка, когда захочу, – этого мне будет вполне достаточно!» Он посмеялся над этой идеей. И всё же… Адам встряхнулся и высунулся из окна. Запах земли, но над ней всё ещё было море. Ждёт.

«Вперед, юный Мэтью! Пока я не передумал!»

Молодой Мэтью смотрел на него сверху вниз; его лицо под шляпой напоминало полированное красное яблоко.

«Тогда нам будет очень жаль, цур!» Он щёлкнул вожжами и щёлкнул языком. Карета покатила вперёд.

Адам откинулся на спинку сиденья и посмотрел на Нейпира. Неужели это так? Он пытался подражать «маленькой команде» своего дяди? Джаго — ещё один Джон Олдэй, а этот юноша с серьёзным взглядом, возможно, был таким же, каким когда-то был он сам.

Звук колес изменился, и он выглянул, когда карета прогрохотала мимо пары коттеджей.