В семье существует традиция, что у каждого должен быть свой портрет. Было бы правильно и уместно, если бы твой портрет был рядом с остальными. Словно почувствовав его нежелание, она добавила: «Ради меня, хотя бы по какой-то другой причине».

Она вложила небольшой листок бумаги с почерком Элизабет под рисунком пляжа и паруса вдали. Там же была изображена фигурка девушки, отвернувшейся от неё и, очевидно, наблюдающей за далеким кораблём.

Почерк был хорошо сформирован и на удивление зрелый.

Мой дорогой кузен,

Я бы очень хотел с вами познакомиться. Это фотография вашего корабля.

Возвращение домой.

Подпись была: Элизабет.

Адам сложил его и был странно тронут. О ней хорошо заботились; Нэнси и её адвокаты позаботятся об этом. Иначе она потеряла всё.

Он снова вспомнил этот маленький рисунок. Он был жутким: столько женщин ждали первого корабля, возвращающегося домой, или молились, когда тот отплывал.

Нэнси бы поняла. Она происходила из семьи моряков и в юности была влюблена в гардемарина, лучшего друга Ричарда в первые годы его жизни «юным джентльменом». Она полюбила Роксби, но он знал, что она так и не забыла молодого человека, который посетил Фалмут и был у неё отнят.

Он снова взглянул на ее письмо.

Кэтрин зашла ко мне. Она гостила у вице-адмирала Кина и его семьи в доме Боскавена. Надеюсь и молюсь, чтобы она обрела хоть какое-то счастье. Моё сердце было с ней.

Он поднял взгляд. Нейпир наблюдал за ним из двери кладовой.

«Да?» — затем он взмахнул письмом, смягчая его. «Вы не заслужили столь резкого приёма».

Нейпир потер одну ногу о другую.

«Вы что, не едите, сэр?»

Адам встал и наблюдал, как лодка проходит под прилавком «Unrivalled». Сторожевая лодка. Их собственная. Гэлбрейт не сомневался в необходимости секретности, да и не собирался.

Он сложил письмо. Значит, Кин тоже знала о визите Кэтрин. Он столкнулся с ним лицом к лицу. С Силлитоу; это должно было быть так. Ей нужен был кто-то.

Он уставился на закрытый световой люк. В каюте было жарко, как в духовке, но фонари привлекали насекомых, словно пчёлы на мёд. И они жалили. Он вздохнул. Совсем не похоже на Фалмут Нэнси.

Он понял, что Нейпир все еще смотрит на него.

«Дэвид, немного свиной нарезки. Ты же знаешь, как я…»

Мальчик серьёзно кивнул. «Тонко нарезанный, обжаренный до светло-коричневого цвета с бисквитной крошкой». Он улыбнулся, что было редкостью. «С чёрной патокой!»

Он поспешил прочь.

Адам приоткрыл световой люк на несколько дюймов и услышал гул голосов: мужчины проводили свободное от вахты время на палубе, осматривая достопримечательности, наслаждаясь бризом, пусть даже и слабым. И скрипка. На этот раз не шантимен, но хорошо сыгранная, одна из тех печальных мелодий, которые так любят моряки.

Что-то укололо его в запястье, и он резко закрыл световой люк. Он услышал, как Нейпир уходит на камбуз, несомненно, недоумевая, почему его капитан ест такую скудную пищу, когда на берегу можно было насладиться более вкусной едой.

Он начал письмо тёте и закончит его сегодня вечером, перед сном. А завтра они снова уйдут в море. Как те сходящиеся линии на картах Кристи. Где и для чего они встречаются?

Он подошёл к внутренней ширме, чтобы рассмотреть старый меч, висящий на своём месте и отражающий свет фонаря. Нейпир позаботился и об этом.

Он часто думал о мече, задолго до того, как тот попал к нему. На стольких портретах…

Он грустно улыбнулся. И его отдали бы моему отцу.

Он вспомнил слова Херрика, его горечь. Ненависть, как и любовь, никогда не умирает.

Он увидел на своем столе бокал с коньяком, куда Нейпир всегда его ставил.

Это было предупреждение.

Фрэнк Рист, помощник капитана, закрыл дверь штурманской рубки и направился к трапу. Он изучил карты, которые понадобятся Кристи примерно через день после отплытия из Фритауна. В этом никогда не было необходимости, но Кристи всегда этого ожидал. Ничего не оставлено на волю случая. Рист воспользовался возможностью протестировать новое увеличительное стекло, которое сделал для него мальчик Эде. «Это было потрясающе», – подумал он. «Из каких-то мелочей», – объяснил он. «Из мелочей». Выглядело так, будто его изготовили в мастерской по изготовлению инструментов высшего качества, и он каким-то образом понял, что Эде хотел сделать это для него. «Нужда» – вот верное слово. Как будто это был его способ удержать что-то, а не выпрашивать одолжения, как могли бы ожидать некоторые. Тихий, почти кроткий юноша, которому определенно не место в этой грубой, жестокой обстановке, которую только опытный Джек мог распознать как место, предлагающее товарищество.

Трудно было представить Эде опасным, хотя Рист слышал, что его схватили и обвинили в нанесении ранений своему работодателю ножницами. Покушение на убийство, сказали они. Кто-то заступился за него и предложил менее тяжкое обвинение, против которого жертва не возражала, что было странно. Но, будь он молод или нет, в противном случае его бы повесили.

У него были хорошие руки; Рист даже видел, как Джозеф Салливан позволял ему починить какой-то крошечный элемент на модели «Спартиата». И Рист знал, что Салливан, в остальном спокойный и добродушный человек, избил бы любого, кто посмел бы прикоснуться к его работе.

Опираясь на пушку, он смотрел на гавань, теперь уже окутанную густой тенью. Несколько лодок всё ещё двигались, но большинство уже отказались от попыток подойти к «Непревзойдённому». Нередко женщин тайно проносили на кораблях, через орудийные порты, даже по якорному канату, чтобы те оставались незамеченными, но их с успехом использовали до утренней вахты. Но не на «Непревзойдённом». Морпехи у входа и в носовой части, на трапах и снаружи на сторожевом катере. Просто для уверенности.

Они выходили в море с определённой целью. Всё лучше, чем гнить в гавани.

Он много думал о перебитой абордажной команде. Такие же, как здесь, на палубе, болтали и коротали время. После ужина, состоявшего из солонины из бочки, сухарей, всё это запивалось грубым красным вином казначея, «Чёрным ремнём», как его называли матросы. Им хотелось посплетничать и возмущаться хладнокровными убийствами. А теперь у них даже не было призового Альбатроса, на которого можно было делать ставки.

Рист смотрел на огни на берегу и снова задумался, знают ли там люди о предполагаемой миссии, которая должна была начаться завтра. Он попытался отшутиться. Если да, то это больше, чем мы знаем! Но этого не произошло.

Он никогда не забывал о рисках, связанных с этим ремеслом. Когда они с высокомерным лейтенантом Варло поднялись на борт «Альбатроса», он был напрягся и готов к бою. А оказавшись на борту, он убедился, что два вертлюжных орудия заряжены, заряжены и направлены внутрь. При первом же намёке на опасность катер-маргаритка мог бы вымести палубу дочиста, как тарелка священника.

Кто-то, должно быть, расслабился, переусердствовал. Появление второго судна изменило ход событий. Он слышал, как некоторые матросы восклицали: «Незачем было убивать наших ребят! Могли бы и дать им сбежать!»

Рист знал, что всё иначе. Было бы совершенно необходимо их убить.

Это случилось, когда они прибыли во Фритаун, и абордажную команду сменил военный охранник из казармы. Крупный, с суровым лицом капитан, Казенс, крикнул: «Вы нас ни за что не удержите!» Затем, когда Варло забирался в шлюпку, он резко добавил: «Я тебя откуда-то знаю, да?» И он улыбнулся, презрительно усмехнувшись. «Не волнуйся, приятель, я сам разберусь, а там посмотрим!»

Это было маловероятно. Но не невозможно. Все эти годы, некоторые из которых он едва помнил, а другие всё ещё пытался забыть. Это было просто возможно.

«Я полагаю, часы у вас?»

Рист знал, что это Варло. Невозможно было не знать.

"Сэр?"

«Время для обхода. Пошлите за помощником боцмана и капралом корабля».

Ни слова «пожалуйста», ни слова благодарности. Он даже чувствовал запах алкоголя в своём дыхании. Может, упадёт с лестницы и сломает себе шею.