Альхатрос уплыл. Вероятно, они больше никогда её не увидят.

Он обернулся, и у трапа появились ещё две фигуры. Один из них был первым лейтенантом, а другой — Хокинсом, самым новым и молодым мичманом корабля.

Варло сказал: «Я собираюсь провести обход, мистер Гэлбрейт».

Рист расслабился, мускул за мускулом, радуясь перерыву. Вечерний ритуал обхода, когда дежурный лейтенант проверял все аспекты чистоты, безопасности и сохранности. Столовая – в погреба, нарушители, если таковые были, также должны были быть проверены или им дали дополнительную работу.

Гэлбрейт сказал: «Рукоятки будут подняты на два часа раньше. Обе вахты получат еду до подъёма шлюпок. Сниматься с якоря в восемь склянок».

Рист почти ощутил их взгляды. Никакой любви в них не было.

Гэлбрейт продолжил более неформально: «И, мистер Хокинс, я слышал, вы впервые участвуете в обходе?» Мальчик что-то пробормотал, и Гэлбрейт сказал: «Просто помните, что, находясь на кают-компании, вы не только часть корабля, но и их дом. Так что проявляйте уважение, как, я уверен, вы бы поступили и в других местах!»

Рист сохранил серьёзное выражение лица. «Ради Варло», — подумал он. Мальчик был слишком мал, чтобы что-либо понимать.

Гэлбрейт наблюдал, как небольшая группа удаляется, и вскоре он услышал пронзительный щебет вызова и представил себе людей в столовых, за вымытыми столами, с убранными в шкафы несвязанными вещами, с нелегально припрятанными бутылками рома, надежно спрятанными от любопытных глаз офицера.

Мужчины, которые сражались и, если нужно, убивали по приказу. И умирали, если карты не сулили удачу. Крепкие и закаленные мужчины, такие как Айзек Диас, командир орудия, который мог точно определить место падения каждого снаряда, хотя не умел ни читать, ни писать. И Салливан, участвовавший в Трафальгарской битве, и Кэмпбелл, который, казалось, дорожил шрамами на своей спине, как боевой наградой. И юнцы, такие как Нейпир, слуга капитана, каким-то образом не запятнанный насилием и грубой речью вокруг него. Он задавался вопросом, осознавал ли Адам Болито, что он сделал для мальчика. Это выходило далеко за рамки поклонения герою. Или юноша, которого он видел разговаривающим с Ристом, у которого теперь была работа, которую он понимал и мог с пользой выполнять в штурманской рубке. В каком-то смысле, это был побег от прошлого, которое, должно быть, все еще преследует его.

Он нахмурился. И сам Рист. Он, пожалуй, работал с ним теснее, чем кто-либо другой. Кроме капитана…

Но Рист все еще оставался для него чужаком, несмотря на их взаимное уважение.

Он откинулся на пятки и взглянул на верхушку мачты, вымпел которой был едва виден на фоне звезд и клочков облаков.

Но он чувствовал это. Корабль под ногами. Ванты и бегучий такелаж, блоки, тихонько пощёлкивающие и дребезжащие на морском ветру. А бриз – это всё, что от него зависело.

Завтра может всё измениться. Он подумал о Варло. Человеке, которого он никогда не узнает, и понял, что в этом виноват в основном он сам. Он был первым лейтенантом. Столовая или кают-компания, герой или злодей, он должен был уметь оценить ценность каждого человека, а также его слабости.

Варло был помощником флагмана. Он должен был поставить на кон свою жизнь и карьеру. Что-то пошло не так. Говорили, что из-за этого погиб ещё один офицер. Драка, дуэль, несчастный случай? Возможно, даже капитан не знал.

Адмирал Варло, очевидно, был достаточно высокого мнения о нём, чтобы организовать его назначение в «Непревзойдённый», в то время, когда такие шансы были практически исключены. Или, возможно, — и он понимал, что снова несправедлив, — адмирал сделал это, чтобы избавить себя от возможного позора?

Он вспомнил возвращение капитана на борт после визита в штаб-квартиру, прямо там, за чёрной водой. Контр-адмирал Херрик… Гэлбрейт почти не слышал о нём. За исключением того, что он был знаком с сэром Ричардом Болито и однажды предстал перед военным трибуналом за проступок и халатность.

Этого было достаточно, чтобы продолжать. Возможно, капитан Болито подытожил всё это, когда рассказывал ему о новых приказах.

«Мне будет очень жаль увидеть Фритаун позади, Ли. Давай снова выйдем в море!»

По-своему он говорил от имени всего корабля.

8. Прямое действие

КАПИТАН Адам Болито прикрыл глаза, чтобы взглянуть на хлопающий руль и мачтовый шкентель. Он чувствовал, как палуба содрогается, когда руль медленно реагировал на порывы ветра, как штурвал скрипел, когда матросы с голыми спинами наваливались всем весом на спицы.

«Держи его ровно!» — Это был Кристи, его взгляд метался от компаса к хлопающим марселям. «Норд-ост на север!»

Адам опустил руки по швам, его разум затуманился от жары, медлительности реакции высокой пирамиды из парусины и постоянного, постоянного внимания к однообразной береговой линии. Снова Гвинейский залив, и им потребовалось почти две недели, чтобы занять позицию – крестик на карте к югу от дельты Нигера и примерно в двухстах милях к северу от печально известного острова Святого Томаса, где рабов можно было безнаказанно грузить и отправлять, как только их привозили с материка.

Горстка судов, растянувшихся поперек подходов и путей отступления, словно петля капкана. На карте было легче понять стратегию Тернбулла. «Пустельга» Тьяке находилась на позиции к востоку, не имея себе равных на западном фланге, в то время как между ними, пытаясь поддерживать связь друг с другом, находились бриги и шхуны, составлявшие флотилию.

«Ослабьте подветренный форбрас, мистер Филдинг! Ваши люди сегодня как старухи!»

Голос Гэлбрейта был необычайно резким. Адам подошёл к сетям и уставился на пустое море. Это даже его первому лейтенанту не понравилось. Бесконечное напряжение от постоянного ношения корабля, изменения курса на градус или около того в течение каждой вахты, лишь бы получить глоток воздуха. Матросы реагировали достаточно хорошо, но скука, едва съедобная еда, солонина или говядина из бочки, и необходимость экономить воду брали своё. Привычные бочки с водой, из которых можно было взять кружку или вытереть рот, чтобы создать иллюзию свежести, исчезли, и под палубой были выставлены морские часовые, чтобы следить за строгим соблюдением ежедневного рациона.

Адам слегка повернулся, чтобы тёплый ветерок обдувал его тело сквозь расстёгнутую рубашку. Он подумал о том, как коммодор справляется на борту топсельной шхуны «Парадокс», «флагманского корабля», как он слышал от некоторых старших матросов, презрительно называвших её. Несмотря на все нехватки вещей на «Парадоксе», он представлял себе Тернбулла всегда чистым и опрятным.

Он также подумал о капитане «Парадокса». Гэлбрейт узнал от кого-то или где-то, что его зовут Хастилов, лейтенант, и, как и многие его современники на этой станции, он был старше по званию. Он и Финли, его заместитель, были вместе два года. На этой станции это, должно быть, целая вечность. Как братья, слышал Гэлбрейт. Так же, как и на флоте, подумал Адам; всегда найдётся кто-то, кто знает или кому рассказали часть всей истории. Хастилов тоже был предан своему делу, словно борьба с рабством стала для него чем-то личным. Нетрудно было представить, что он сейчас чувствует.

Он увидел, как лейтенант Варло идёт вдоль батареи восемнадцатифунтовок правого борта, орудие за орудием, рядом с Уильямсом, помощником артиллериста. Ему показалось, что Уильямс взглянул на Гэлбрейта, когда они проходили мимо. Уильямс был хорош и вместе с Ристом участвовал в рейде на остров, когда были уничтожены чебеки. Поэтому они были ближе, чем некоторые другие. Невольно он сжал кулак. Когда я рискнул этим кораблём.

Рулевых сменяли, последние марсовые спускались по бакштагам на палубу, их работа наверху была закончена. До следующей трубы.

Адам снова взглянул на бесконечную панораму сверкающей воды. Неудивительно, что вечно таящийся дьявол убедил людей, доведённых до отчаяния, утолить жажду морской водой. Он видел, как двое мужчин, сошедших с ума и неузнаваемых, умерли именно после этого.