– Значит, Лондиниум обзавёлся собственным убогом амфитеатром, да? Если можно так выразиться, он тут довольно изолирован, да и арены обычно не рядом с фортом? Но, конечно, я бы не сказал, что у вас есть что-то, что можно было бы назвать фортом!

– Они сделают новый, чтобы помешать нам брататься.

– Как будто кто-то это сделает! А что думают мальчики о песке?

«Это катастрофа, Фалько. У нас тут и щенячьи бои, и красивые девушки в доспехах».

«Какая бесстыдная! Секс и мечи... Счастливчики вы!» Мы выпили.

Расскажите мне о той атмосфере, которая царит здесь сейчас.

–Какая атмосфера?

–Ну, последний раз я был в Лондиниуме, когда Боудикка была в самом разгаре.

«Вот это были славные времена!» — злорадствовал Сильвано. Какой же он идиот! Его тогда там не было. Даже такой дурак, как он, почувствовал бы боль в душе.

Если бы вы спросили меня о легионе, в котором я служил, я бы солгал. Я бы не вынес, если бы кто-то узнал о моём служении во Втором Августовском. Мой трагический легион, которым тогда командовал преступник-идиот, бросил своих товарищей, чтобы в одиночку противостоять натиску племени.

Лучше было не думать о том, какие выводы из этого сделает сотник, находившийся в то время на дежурстве.

Я также не собирался спрашивать Сильвана, какой легион он почтил своим присутствием. Возможно, Двадцатый или Девятый; оба легиона действительно сражались против Боудикки, и я не сочувствовал ни одному из них. В те времена Британия также могла похвастаться одним из новых, разрозненных отрядов Флавиев – Вторым Вспомогательным. Я отмахнулся от него.

Сильвано не производил на меня впечатления солдата из нового легиона; было очевидно, что он ветеран, от потёртых сапог до ножен, которые он украсил кисточками, похожими на кусочки дохлой крысы. По крайней мере, я знал, что он не из грозного и ликующего Четырнадцатого.

«Гемина». Её членов перевели в Германию, чтобы они исправили свои привычки, если это было возможно. Я встречал их там, всё ещё запугивавших людей и беспричинно хваставшихся.

«Это место никогда не следовало восстанавливать». Сильвано хотел раскритиковать город; в любом случае, это удержало меня от горьких мыслей об армии.

«Вот к чему приводят катастрофы, приятель. Вулканы, наводнения, лавины... кровавая резня. Они хоронят погибших, а затем спешат отстроить всё заново в опасной зоне... У Лондиниума никогда не было индивидуальности».

«Торговцы, — проворчал Сильвано. — Вино, меха, зерно, рабы. Проклятые торговцы. Они разрушают это место».

«Нечего ожидать от меня хорошего искусства и культуры». Я говорил медленно и невнятно, как и он. Мне это давалось легко. «Это всего лишь перекрёсток. Группа фабрик на южном берегу, пара причудливых паромов, курсирующих туда-сюда. К северу — несколько вонючих, ничем не примечательных складов… всё указывает на неприметность этого места».

«Конец пути!» — воскликнул Сильван. В исполнении пьяного центуриона это прозвучало ещё менее привлекательно, чем когда жаловался Петроний.

–Это создает вам проблемы?

–Патрулирование – это полная чушь.

– Почему? Туземцы кажутся послушными.

«Когда они не швыряют друг друга в ямы?» — его голос дрогнул от ликования, и я возмутился. Я встречался с Вероволько, хоть он мне и не нравился. Сиивано не заметил выражения моего лица. Он развивал свои теории. Я сказал себе, что именно этого я и хочу. «Это место — магнит для отбросов, Фалько».

–Как это?

–Есть только оппортунисты, которые потеряли себя или хотят найти себя.

–Это, конечно, слишком далеко для мечтательных туристов,

Нет?

– Не для некомпетентных. Для всех видов пьяниц с извращёнными личностями.

Когда уже Они уже обошли все остальные провинции, у которых нет будущего, они нюхают воздух.

И они идут по этому следу сюда. Без денег, без перспектив работы, без здравого смысла.

– Это холодное и негостеприимное место, а это то, что путешественникам определенно не нравится, верно?

– Солнце и соблазн не для неудачников. Они жаждут открытых, пустых пространств, они готовы терпеть лишения, они верят, что страдания в пустошах сделают их жизнь ярче.

– Значит, вы ищете туман на краю света среди легендарных людей, раскрашенных в индиго? А теперь у вас есть популяция оборванных, широко раскрытых глаз, живущих в лачугах… безответственных, бездомных, которые могут просто отбросить копыта.

– Вот именно. Они не подходят друг другу.

–Они бегут от закона?

-Некоторый.

–Это весело.

-Веселый.

–И вот они здесь, ждут возможности начать всё сначала.

«Пользуемся наивностью британцев, которые только и делают, что продают гостям подносы со сланцем. Бритты же только и ждут, что сюда прибудут импортёры этой сомнительной смеси, выдаваемой за фалернское вино. А теперь, — воскликнул Сильванус, почти теряя сознание (что, теоретически, было именно тем, что мне и было нужно), — мы начинаем ловить остальных».

«Кто эти люди?» — пробормотал я.

«А, эти люди точно знают, что делают», — пробормотал он.

«Вот за ними-то нам и нужно присматривать, да?» «Понимаешь, Фалько».

«А кто они, Сильвано?» — терпеливо спросил я. «Те, кто приходят поживиться отдыхом», — ответил он. Затем он лёг, закрыл затуманенные глаза и захрапел.

Он его напоил. Теперь ему нужно было его снова протрезвить. Потому что эта теория не работает. Когда свидетеля доводят до потери сознания, а он не знает, что ему придётся всё рассказать, прежде чем он уйдёт, он просто продолжает и всё глубже погружается в беспамятство.

Это место, где подавали алкоголь, было серым, холодным и гигиеничным заведением для солдат. Бритты, германцы и галлы, например,

В естественной среде обитания они не вели уличную жизнь с тавернами и уличным киосками с едой. Так что этот бар стал великим даром Рима новой провинции. Мы учили варваров есть на открытом воздухе.

Когда солдаты прибывали на новую территорию, армия немедленно отправляла кого-то для организации зон отдыха и восстановления сил. «Мне нужна хорошая, чистая комната, скамейки, которые не опрокидываются, и коричневая рабочая лошадка во дворе...» Несомненно, местный командир всё ещё заглядывал раз в месяц, чтобы продегустировать напитки и осмотреть официанток, чтобы убедиться, что они не больны.

В нём были обычные мрачные условия: голые половицы, тщательно вымытые белые деревянные столы, с которых легко стиралась рвота, и трёхместный туалет сзади, где страдающие запором пьяницы, тоскующие по дому, могли часами сидеть. Он располагался довольно близко к их баракам, что позволяло им легко выскользнуть и вернуться, когда они совсем напьются. Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз глотал яд в подобном баре, и я не мог забыть этот опыт.

Хозяин был вежливым парнем. Терпеть не могу такое.

Когда я попросил ведро воды, он подвёл меня к цистерне. Мы находились гораздо выше, чем «Золотой дождь», и, должно быть, он находился довольно высоко над уровнем грунтовых вод. Хозяин подтвердил, что в этой части города нет родников. Источник представлял собой отвратительную кучу камней, зелёных от многолетних водорослей. По поверхности воды рябили какие-то змеи, а комары роились, жужжа среди камней. Если бы Вероволько оказался в этом месте вверх ногами, ему пришлось бы лишь мыть голову.

Мы оттащили ведро в сторону и умудрились наполнить его наполовину.

«И это всё, что ты можешь получить?» В прошлом году в Риме у меня был неприятный опыт с колодцем. Я слегка вспотел.

«У нас в баре вода не пользуется большим спросом. Я хожу за ней в туалет, когда она мне нужна». В тот момент она не предложила мне этого сделать.

–А откуда в туалеты подается вода?

–Они вложили средства в глубокую скважину.

– Вижу, вам это будет не очень выгодно… А как вы чистите туалеты?

– А, туда иногда вода из прачечной попадает. Всё в порядке, разве что когда устраивают грандиозную вечеринку по случаю дня рождения какого-нибудь центуриона…