Она покачивалась по тротуару лёгкой походкой тренированной спортсменки. Я на мгновение замер на месте.

Внезапно появился свидетель. Хотя новости были не совсем хорошими.

Он мог арестовать Пиро и Энсамблеса, когда бы ему ни захотелось, и допросить эту пару...

Это всё, что я мог сделать. Если бы они не признались, я бы ничего не добился.

У него действительно была свидетельница. По крайней мере, она описала то, что произошло той ночью. Но он никогда не мог использовать её показания. Клорис была гладиатором… юридически опозоренной. Любая информация, исходящая от неё, была ещё хуже, чем информация, полученная от раба. Даже если бы она дала нам сотню показаний, она бы не смогла предстать перед судом.

Любой компетентный адвокат, особенно нечестный, отлично провел бы время, излагая свои доводы защиты, если бы нашим единственным свидетелем был человек такой низкой профессии, как Клорис, да еще и женщина.

Я встал, чтобы уйти. Хозяин, должно быть, заметил это; он появился из-за стойки. Мне было интересно, как долго он здесь, но он не был похож на человека, слышавшего историю Клорис.

«Что-нибудь еще, сэр?» — спросил он меня почтительно.

«Нет, спасибо». Я ещё не притронулся к еде. «Колыбель на дереве»

«Я сказал, взглянув на их вывеску, где выцветшая жёлтая колыбелька, приютившаяся среди нескольких длинных тонких веток, подтверждала это. — Необычное название для бизнеса!»

Он просто улыбнулся и пробормотал:

–Так оно называлось, когда я занял это место.

Меня начинали интересовать названия, которые они давали тавернам.

XXIX

Поскольку мне нужно было подумать, я вернулся в дом и прокрался внутрь. Я избегал мест в доме, где мог столкнуться с людьми, и направился к гостиная наверху, двери которой выходили на длинный балкон с видом на сад. Там я устроился в тени, в широком низком гамаке. Я слышал шум фонтанов внизу, и время от времени

Воздух наполняло полуденное чириканье маленьких, разгорячённых воробьёв, плескавшихся в почти пустых чашах фонтана. Холодный напиток мог бы стать идеальным способом провести день. К сожалению, по дороге я ничего не взял с собой.

День был таким тёплым, что я словно оказался в Риме. (Если бы только!) Разница была ощутимой. Воздух был насыщен пыльцой цветов и деревьев; аромат августовских роз доносился из сада подо мной среди лёгкого благоухания близлежащей деревни… но запаха сосны не чувствовалось. Ощущение, будто находишься в устье великой реки, изредка кричавшие чайки, высматривая еду у пришвартованных лодок.

Любой мог сказать, что Лондиниум — это порт. И было очевидно, что он иностранец.

С тонкого каркаса гамака, в котором я лежал, капала влага. Его убрали на хранение до наступления жары, словно люди боялись, что хорошая погода будет недолгой. В Британии садовую мебель приходилось переносить; когда кто-то выходил устанавливать её на клумбах, я слышал, как волочатся по гравию ножки стульев – они заносили и устраивались.

Это были Майя и Элия Камила. Я бы проскользнул в дом незамеченным, но услышал, как они говорили о том, как Майя нашла Петрония, чтобы рассказать ему о смерти дочерей. Возможно, именно это и улучшило их отношения: в тот день моя сестра и жена прокуратора сплетничали откровеннее обычного. Их голоса хорошо доносились до меня. Я не хотел, чтобы меня мучила совесть за подслушивание; им следовало быть сдержаннее.

– Это было плохое время, Майя (берет подушку, дорогая), не вини его за резкость.

– Нет, не знаю. Просто ему, похоже, легче иметь дело с моими детьми, чем со мной.

–Возможно, вам следует беспокоиться о том, что единственный способ, которым он сможет с вами общаться, – это через ваших детей.

«Да. Ну, я такая... мать!» — сухой ответ Майи разнесся по огороженному саду. Голос её затих. «Только такого обращения со мной все и ожидают».

«Знаменитая матрона сказала своё слово». Казалось, Элия Камила грустно улыбнулась. «Как только у нас появляются дети… Конечно, для молодожёнов наступает хотя бы период, когда отношения с партнёром становятся удовлетворительными. Это чувство никогда не теряется полностью».

У Элии Камилы к тому времени уже было немало детей; как минимум пара близнецов. Майя, должно быть, кое-что подсчитала, потому что с лукавой ухмылкой спросила:

– Ваш первый ребенок долго не появлялся на свет, не так ли?

–Флавия. Да. Мы ждали несколько лет, пока нам не посчастливилось увидеть Флавию.

–И ты не знал почему…

«Это казалось необъяснимым, — согласилась Элия Камила. — Там что-то происходило».

-Так, «Так ты убедилась, что они тебе нужны?» Моя сестра могла быть настолько прямолинейной, что это граничило с грубостью.

К моему удивлению, жена прокурора восприняла это хорошо.

«Майя Фавония, не обвиняй меня в подлостях!» Казалось, ей было весело.

«Но я этого не делала!» — Майя тоже рассмеялась. «Хотя мне интересно... А Гай Флавий знает?»

«Ты же не ждёшь, что я отвечу на этот вопрос, правда?» Элия Камила была умной женщиной. Её вежливые манеры создавали впечатление несколько суровой, хотя я всегда думала, что это лишь видимость. В конце концов, она была сестрой отца Хелены, а мне нравился Десятый.

За её сдержанностью скрывался острый ум. Выросшая в нашей семье, Майя обладала более примитивным даром общения с людьми: вмешивалась в чужие дела, оскорбляла, обвиняла, тирадила и, конечно же, извечным фаворитом: дулась и возмущенно уходила.

«А вы?» — прямо спросила жена прокурора. «Ваш первенец...»

Мой первый ребенок умер . Как и большинство матерей, потерявших ребёнка, Майя так и не смогла забыть это горе и полностью оправиться. Наверное, поэтому ситуация Петрония так меня огорчила… Я была беременна, когда вышла замуж. Я была очень молода. Слишком молода. Это застало меня врасплох.

Они помолчали некоторое время. Это было знаком паузы в разговоре.

«А теперь у тебя четверо детей, и ты вдова», — подытожила Элия Камила. «Твои дети не в нужде. Думаю, ты можешь выбирать. Ты могла бы быть независимой, находить время для себя, чего не могла в молодости. Ты очень привлекательна, тебя окружают мужчины, которые хотят о тебе заботиться… но, Майя, не им выбирать».

«Ты имеешь в виду, выгнать их всех?» — рассмеялась Майя. Я начала понимать, что после смерти Фамии она, должно быть, чувствовала себя очень одинокой. Он был во многом бесполезен, но его присутствие было сильным. С тех пор, как он умер, возможно, даже Хелена не говорила с Майей в таком тоне. Возможно, моя мать дала бы ей хороший совет, но какая девушка слушает мать о мужчинах? Норбано очень внимателен.

Моя сестра размышляла вслух. Невозможно было понять, рада ли она этому.

–Вы собираетесь посетить его виллу?

–Я еще не решил.

«Ты могла бы сесть на речной катер моего мужа». Майя, должно быть, выглядела озадаченной, потому что Элия Камила многозначительно добавила: «Таким образом, если бы ты захотела уехать, у тебя было бы собственное транспортное средство».

«А! Я всё ещё не уверена, идти или нет, но спасибо… Тут ещё и другие околачивались. Я как-то дома влипла в жуткую историю » . Я услышала, как голос Майи оборвался. Она имела в виду Анакрита.

Элия Камила не проявила никаких признаков понимания того, что речь идет о том, что Майя подвергалась преследованиям со стороны главы Секретной службы.

Она вполне могла быть в курсе. Я не питал никаких иллюзий.

Любому человеку моего ранга, прибывающему в новую провинцию, предшествовала разведывательная сводка. Насколько мне было известно, сам Анакрит участвовал в моей. Моя сестра, разжигая в нём жажду мести, тоже, должно быть, была знатной путешественницей.

Элия Камила тогда говорила о своем муже.

– У нас с Гайо однажды были проблемы. Я не говорю, что мы публично расстались, но какое-то время я был очень несчастен.

«Теперь никто не догадается», — заметила Майя. «Ты был далеко от дома?»

–Да, и я чувствовал очень большую пустоту между нами.