– Он не собирался в Галлию, Фалько.

Тогидубно произнес это тихим голосом, и я подражал ему.

– Вы собирались остаться в Лондиниуме? У вас здесь были друзья?

-Нет.

–Есть ли какие-либо средства поддержки?

«Я дал ему немного денег». Это сразу пришло ему на ум: деньги, заплаченные за успокоение совести. Что бы ни сделал Вероволько, его царственный господин чувствовал за него ответственность.

– Вы что-нибудь говорили, сэр, о своем приезде сюда?

«Достаточно», — король отставил пустой стакан с водой.

–Он с тобой разговаривал?

–Нет, я знал, что мне придется его остановить.

Я закончил рассказ сам:

«Вероволько сказал друзьям, что бежит в Лондиниум, а не в Галлию. Знал ли он о разрастающемся преступном мире и предполагал, что может быть к нему причастен?» Король просто кивнул. Дальнейшее было неизбежно: «Если здесь замешаны тёмные делишки, и он пытался в них вмешаться… то тот, кто здесь главный, должен был запретить ему въезд».

Более того, они сделали это в классическом стиле: шокирующая смерть, которая привлечёт внимание людей. Смерть, которая послужит предупреждением для

любой другой претендент, который мог бы рассмотреть возможность вторжения на территорию мафиози.

XVIII

Выходя, я увидел Хиларис в одном конце коридора и перешёл в другой. Мне нужно было пространство; нужно было принять решение. Стоит ли мне заняться этим вопросом лично или оставить всё в руках властей?

Я знал, что меня останавливало. Признать, что имело место нечестное поведение, особенно в провинции, где император когда-то служил с отличием, было политически невыгодно. Скорее всего, дело закроют.

Музыка и голоса привели меня в комнату. Женщины внимательно слушали слепого арфиста. Он был небрит, с бесстрастным лицом, а у его ног, скорчившись, сидел угрюмый, даже драчливый молодой человек, который, как предполагалось, его сопровождал. Он умел играть. Я бы не стал далеко ходить, чтобы послушать его, но его техника была приемлемой. Это была фоновая музыка. Негромкий, мелодичный стук, позволяющий людям вести разговор. Через некоторое время можно было забыть о присутствии арфиста. Возможно, это и всё.

Я подошел к Хелене, которая сидела на кушетке, и легонько подтолкнул ее.

– Что это? Это прослушивание для сегодняшней оргии, или мы заходим слишком далеко в культуре?

–Тсс! Норбано Мурена одолжил его Майе. Это очень добрый жест.

– И что же вас побудило это сделать? – Я произвел впечатление грубого и хамского человека.

–Я помню, мы вчера вечером говорили с ним о музыке.

– И Майя тоже? – Мне удалось не расхохотаться.

Елена легонько коснулась меня тыльной стороной запястья.

–Нет, я думаю, это был я, но нельзя же ожидать, что мужчина будет помнить все как следует.

Я нахмурился.

«Тебе понравился Норбано?» Я доверял его интуиции относительно людей.

Елена замерла, едва заметно. Возможно, она даже не осознала этого.

– Он казался честным, нормальным и порядочным. Хороший человек.

Я причмокнул зубами.

– Тебе не нравятся хорошие мужчины.

Елена вдруг улыбнулась мне, одарив меня ласковым взглядом. Я с трудом сглотнул.

Одной из черт, которые мне всегда в ней нравились, была её острая саморефлексия. Она была эксцентричной, и знала это, и не хотела меняться. И я не хотела, чтобы она стала обычной, узколобой матроной с сомнительными друзьями.

«Нет, это правда», — согласилась она. «Но я же ворчунья, правда?»

Арфистка закончила мелодию несколько рассеянно. Мы сдержанно поаплодировали.

–Надолго ли он у нас?

–Я думаю, это для тех, кого захочет Майя.

«Клянусь богами Олимпа! Это же мошенничество. Если попытаться завоевать расположение женщины, подарив ей ожерелье, она, по крайней мере, сможет сохранить драгоценные камни. Таким образом, Норбано сможет забрать свою арфистка обратно, когда его любовные утехи закончатся, а Хиларис тем временем придётся кормить эту свинью. Разве Майя не предлагала ей спросить разрешения у главы семьи?»

– Я видел себя главой семьи Майи… хотя она никогда не считала себя таковой.

«Нет, Марко». Хелена, казалось, обиделась, хотя шутка о моём социальном положении её не задела; она сочла мой намёк грубым. «Ты настаиваешь, чтобы я сразу же вернула его? Это было бы жестоким оскорблением. Это всего лишь займ. Никто, кроме тебя, не увидит в этом ничего плохого».

Точно.

«Мы вынуждены принять кредит», — раздался спокойный голос.

Вот почему Марко злится.

Я оглянулся через плечо. Хиларис, должно быть, следовал за мной. Он стоял позади нас и слушал. Я тихо сказал ему: «Норбано. Один из моих вчерашних гостей. Он работает в сфере недвижимости. Судя по всему, ему нравятся женщины. Он избегает наказания, предлагая щедрые кредиты и подарки».

«Я встречался с ним и считал его умным и вежливым человеком», — Хиларис помолчала.

Я не знал, что ему больше нравилось: эти качества или спекулянты.

Агенты по недвижимости в целом. Может, и нет. — «Беспокойно?» — тихо пробормотал он.

По какой-то причине я был таким.

– Почему я чувствую давление, Гайо?

Он на мгновение положил руку мне на плечо и процедил сквозь зубы: «Уверен, ты преувеличиваешь».

«Моя сестра может позаботиться о себе сама», — сказал я, как будто это все, что нужно было сказать.

«Тогда давай побудем с музыкантом какое-то время, если Майя этого хочет». Выбор был за ней; здесь был её дом. «У тебя есть минутка, Марко?»

Я хотел рассказать о своей встрече с королём. Что ж, это тоже было его прерогативой. И если была проблема, то это была его проблема.

Пока мы шли по расписному коридору и, сами того не подозревая, направлялись в офис, у нас состоялась короткая и плодотворная беседа.

Затем Хиларис признал, что шантажисты сосредоточились на Лондиниуме. Он сказал, что подобное происходит повсюду, и что сотрудники провинциальной администрации будут рассматривать это как обычное дело, связанное с соблюдением закона и порядка.

Я бы продолжил работу над делом о смерти Вероволько. Он был блестящим бюрократом. Казалось, мы только что подготовили заявление по важным вопросам. Однако ничего существенного не изменилось.

«Я рад, что мы разделяем одно и то же мнение», — сказал Флавио Илларис в своем характерном дипломатическом стиле.

«Я рад, что вы так думаете», — ответил я, все еще оставаясь информатором.

«Мы положим конец этой угрозе», — заявил он.

Он улыбнулся, а я нет. Как я и сказал, ничего не изменилось.

Правящий класс смог убедить себя, что социальная коррупция — это сила, с которой можно бороться, обличая её посредством указов. Тот пекарь, Эпафродит, который сопротивлялся, но затем бежал, столкнувшись с наказанием, знал правду.

«Ещё кое-что, Гайо... Ты вывел военных на улицы ночью, но не будь таким самоуверенным. Я не скажу, что все в этом безумном месте, которое ты называешь фортом, были принуждены, но тебе нужно за ними пристально следить».

Хиларис выглядела испуганной.

–Командир – отличный офицер…

«Да что ты говоришь?» Я бросил на него взгляд, говоривший, что Фронтино придется подбодрить командира.

«Напишу записку: Фалько рекомендует обзавестись подходящим фортом... с тем, кто умеет поддерживать дисциплину! Как так получается, мой дорогой Марко, что при тебе мы всегда начинаем с маленькой проблемы — или даже не имеем её вообще — а в итоге сталкиваемся с серьёзным хаосом?»

«У вас уже с самого первого дня был хаос, — сказал я. — Я просто выношу его на свет».

«Спасибо!» — ответила Хиларис с обеспокоенной гримасой.

Затем мы повернули за угол и столкнулись с другим беспорядком.

Альбия, дикая девчонка Елены, только что швырнула вазу и разбила ее вдребезги об пол.

Мы с Хиларис появились, словно призраки в театре, через люк; это вызвало внезапную тишину. Дети – кто-то из моего дома, кто-то из Майи, а один мой – замерли, ожидая худшего. Мы с Хиларис остановились лишь потому, что каждый из нас ждал, когда другой родитель вмешается, как настоящий римский блюститель порядка.