Вот этой семье я не завидовал. Должно быть, это было ужасно, когда они сидели у костра на Сатурналиях, обмениваясь историями болезни. Но ни одному несчастному племяннику никогда не приходилось объяснять Кибеле, Великой Идейской Матери в её короне с башенками, что Аттис не просто евнух в звёздном колпаке, а главный участник гнусной аферы с выкупом.

Я была крутой. Но не настолько, чтобы застрять в этой ситуации. Призраки моей матери и двоюродной бабушки Фиби с семейной фермы тревожно восстали. Мы, стукачи, может, и не боимся своих матерей, но мы привыкли правильно оценивать опасность, и, конечно же, боимся.

Я вернулся в туалет. Мимо меня вышел другой посетитель, странно на меня посмотрев. Канинус теперь оживленно беседовал с молодым санитаром, видимо, давая ему чаевые. Юноша быстро отвернулся.

Военно-морской моряк поднял взгляд, удивленный и настороженный.

«Думаю, ты ошибаешься», — сказал я. «Если ты ошибаешься , то ты только что оклеветал высокопоставленного члена моей семьи. Если нет, Канин, не трать моё время на инсинуации. Ты сам поднял этот вопрос — ты должен сдать Фульвия».

Я снова ушёл. На этот раз я не собирался возвращаться.

Я шагал к выходу, который должен был привести меня на остров и обратно в Остию, когда увидел их. Это был всего лишь проблеск. Солнце стояло высоко, день был жарким. Над открытым морем поднялась дымка. Вокруг, совсем рядом, мерцала каменная пристань. Меня ждало долгое утро, обед и быстрая погоня. Я устал и был зол. Я был зол на моряка и ещё больше, гораздо больше зол на дядю за то, что тот выдал меня с его обвинениями. Мне хотелось домой. Было бы легко проигнорировать то, что произошло дальше, и покинуть Портус.

Но я только что увидел двух мужчин в красочных костюмах, которые несли деревянный сундук.

Впервые я заметил их, когда они проходили между краном и кучей мешков с зерном. Через секунду они скрылись за хламлённостью причала. Затем, пока я ждал, они появились немного дальше. Они шли рысью, не торопясь, по одному с каждой стороны сундука, у которого, должно быть, были удобные ручки. Он выглядел тяжёлым, но маневрировать им было не так уж сложно. Вчера, когда два писца обедали из своего сундука с добычей, я не смог его как следует рассмотреть, но этот контейнер был примерно такого же размера. Двое носильщиков, похоже, были моряками.

Я огляделся. Иногда на причалах полно чиновников. Время обеда уже подходило к концу. Помощи не было. Я отправился за мужчинами один.

Мне хотелось крикнуть. Я был слишком далеко от них. Если бы они побежали с сундуком, я мог бы их поймать, но они этого не сделали бы; они бы бросили его и разбежались. Я настигал, но они всё ещё были слишком далеко, чтобы противостоять мне. Я обогнул кучу мраморных блоков, перепрыгнул через целый пучок швартовных канатов, проскользнул среди неопрятных ручных тележек и обнаружил, что двое мужчин исчезли. Я побежал дальше и добрался до чистого участка причала. Я был здесь сегодня утром. Везде казалось пустынным. Пришвартованные суда тихо плыли, забитые до отказа, и все выглядели пустыми. Тут на торговом судне высунулся сморщенный матрос. Я спросил, не видел ли он, как мимо проходили носильщики сундуков; он предположил, что они увезли сокровище на борт триремы.

Я спросил, не придёт ли он на помощь. Внезапно потеряв понимание латыни, он снова исчез из виду.

Его объяснение казалось верным. Первая трирема была следующим судном от меня, пришвартованным кормой к причалу; вторая и третья находились за ней.

Если бы двое мужчин прошли дальше по причалу мимо трирем, они всё ещё были бы видны. Им оставалось только свернуть и подняться на борт.

Трирема плыла высоко, её палуба возвышалась на восемь-девять футов над водой. Я не мог толком разглядеть палубу. В переполненной гавани эти невероятно длинные суда, должно быть, были пришвартованы задом наперёд, либо загнаны, либо…

Возможно, команда вытащила его буксирными тросами. Теперь по обе стороны от изогнутой кормы спускались крутые сходни; поперёк них были перекинуты лёгкие фалы, чтобы отпугивать абордажников. Я перелез через ближайший. Затем осторожно поднялся по склону и вышел через бортовые поручни высотой по колено на квартердек.

Мне уже доводилось бывать на военных кораблях. Будучи молодым новобранцем, я плавал на армейских транспортах, и это, пожалуй, был самый мрачный опыт моей армейской жизни; я до сих пор ощущал страх, когда нас везли в Британию, все мечтали вернуться домой к матерям и блевали на протяжении всего холодного пути. Позже у меня был краткий опыт плавания в более спокойных водах Неаполитанского залива, где я ощутил мощный всплеск скорости триремы, преследующей заговорщиков, невероятную плавность её гребцов, мастерски разворачивающихся практически на месте, почти незаметный хруст, когда таран ударил в цель и разбил лодку наших подозреваемых.

Триремы считались непотопляемыми. Какое утешение.

Этот длинный корабль спал в тишине, с убранными веслами и свернутыми парусами, зловеще безлюдный. Узкий проход тянулся к центру. В дальнем конце носовая фигура в виде гуся с клювом мягко кивнула. На носу, на уровне воды, я знал, что огромный бронированный таран оскалил свои клыки волнам – шесть или семь футов укреплённой деревянной челюсти, окованной бронзой, с зубами, которыми можно было раздвигать доски атакуемых кораблей. Эти боевые корабли были оружием Рима, призванным контролировать пиратскую угрозу.

Я прошёл весь корабль. В носовой части, под палубой, находилась крошечная каюта для капитана и центуриона. Около двухсот членов экипажа, включая горстку солдат мирного времени, были практически без укрытия, хотя лёгкий навес защищал их от снарядов и непогоды. Каюта была заперта, но я заглянул в её крошечное окошко: деревянного сундука там не было.

Возвращаясь, я размышлял, где же они все. Шестьсот человек с трёх лодок исчезли. Я не видел явных признаков превосходства.

Присутствие в Порте или Остии, никаких хвастливых триерархов, напивающихся своим шумным, легендарным образом. Канин, как предполагалось, заслал шпионов в бары, но шестьсот шпионов было слишком много для тайного содержания. Возможно, некоторые отправились в Рим. У двух средиземноморских флотов там были постоянные штабы. Центральный штаб Мизенского флота размещался в преторианском лагере, хотя ходили слухи, что вскоре его переместят ближе к амфитеатру Флавиев, поскольку моряки должны были управлять большими навесами, которые должны были затенять толпу. Штаб Равеннского флота находился в Затиберийском округе.

Никого не было. Весь корабль был пуст. Не было даже вахтенного.

Ничего не поделаешь. Я прошел по теплой палубе к дальней стороне и

Осторожно переправился на следующую трирему. Я мог бы спуститься по одному трапу и подняться по другому, но потерял достаточно времени. У каждой триремы был аутригер, тянувшийся по всей длине, для поддержки верхнего ряда вёсел; я вылез и перепрыгнул с одного уключинного ящика на другой. Я делал это с тревогой, боясь поскользнуться и упасть в док.

Вторая трирема тоже была пуста. Я быстро её обыскал, затем, чувствуя всё большее неудобство, пробрался по палубе и перепрыгнул на третье судно. Одиночество на этих огромных пустых кораблях начинало меня нервировать. Каждый раз, когда я переправлялся на новый, объяснять своё присутствие становилось всё сложнее. Взять на абордаж один военный корабль без разрешения, вероятно, было изменой. Взять на абордаж три было бы втрое хуже.

По привычке я прошёл прямо через последнюю трирему и посмотрел за дальний борт. Там я увидел другой корабль, более низкий в воде и поэтому прежде невидимый. Это была монорема-либурния, классическая лёгкая галера. По какой-то причине трап спускался с квартердека этой триремы на либурнию. Если бы триремы несли груз, я бы подумал, что либурния её грабит.

Когда судно швартовалось параллельно причалу, а меньшее судно находилось дальше в гавани, обычно разрешалось сходить на берег по мостику, хотя капитан любого торгового судна дважды подумал бы, прежде чем использовать военный корабль в качестве мостика. Но этому не было очевидного объяснения. Тем не менее, нижнее судно тоже выглядело заброшенным. Я воспользовался удобным трапом и спустился вниз.