«Я передам ей, что ты так сказал. Майя сделает, что захочет, па».

«Я не знаю, откуда у нее такое отношение».

«Я тоже не могу думать! Раз уж ты здесь, когда уезжаешь?»

«Не будь таким грубым, парень. Я слышал, ты был в Остии. Твоя мать вернулась?» Мои родители не разговаривали почти тридцать лет, с тех пор как папа сбежал с рыжей. Тем не менее, каждый всегда знал, что задумал другой.

«Прибыла вчера. Её привёз Гай Галлы; он настоящий маленький варвар.

Я не был с мамой достаточно долго, чтобы понять, какие пакости она замышляет.

Па, сам толстый, седовласый старый пройдоха, полный хитрости, выглядел довольным. «О, я знаю. Она слышала, что её брат спрятался в Портусе».

«Кто — Фабиус или Юний?» Мои два дяди с семейной фермы по очереди сбегали в гневе, часто из-за женских проблем, всегда из-за какого-нибудь серьёзного оскорбления, затрагивающего другого брата. Каждый из них любил оттачивать мастерство,

Неловкие планы новой жизни, безумные идеи вроде карьеры гладиатора или управления фирмой по разведению каракатиц. (Это был Фабий, если не считать того, что моллюски вызывали у него сыпь.)

«Ни один из них». Папа отбросил эту новость и стал ждать моего изумления.

Я ахнула. «Не тот… о котором никто никогда не говорит? »

Елена вошла следом за мной. «Привет, Геминус, вот это сюрприз». Она была мастером иронии. «О ком ты молчишь, Маркус?»

«Слишком длинная история!» — ответили мы с папой с редким единодушием.

Елена Юстина улыбнулась и позволила нашей загадке пройти мимо нее, зная, что позже она сможет вытащить из меня ответ, как занозу из пальца.

Она грациозно свернулась на диване рядом с моим отцом и угостила его сочной закуской. От неё исходил тонкий аромат шафрана; он мог позволить себе такую роскошь. С оторванного ею куска хлеба свисали пряди зелёной растительности. Елена ловко управлялась с ними длинными изящными пальцами, а папа просто сосал свой, словно чёрный дрозд, жадно заглатывающий кусочки живого червяка.

«Геминус, теперь, когда ты здесь…» — Хелене удалось произнести это безобидно, но Па пристально посмотрел на неё. — «Ты знаешь человека по имени Дамагорас?»

Па был единственным, кого я бы не спросил. Тем не менее, Хелена считала его человеком с полезными связями. Он сразу ответил: «Великий старый разбойник? Я у него кое-что покупал».

«Какие вещи?» — рявкнул я.

«Обычно довольно хорошие вещи». «Довольно» означало исключительно хорошие. И

«Обычно» означает всегда.

«Он импортер?»

Мой отец грубо рассмеялся.

«Ты имеешь в виду, что он торгует краденым?»

«О, конечно, так». Мой отец был аукционистом и торговцем произведениями искусства; размер его доходов говорил мне, что он принимал товары на продажу, не обращая внимания на происхождение. В Риме процветал рынок репродукций, и отец мастерски притворялся, будто действительно верит, что голая копия — это оригинальный греческий мрамор. На самом деле у него был меткий глаз, и множество подлинных статуй, ускользнувших от своих настоящих владельцев, наверняка тоже ушли с его молотка.

Я объяснил, что Дамагорас сказал, что он слишком стар, чтобы выходить из своей виллы. Отец объяснил мне, словно маленькому алтарнику священника, что злые люди иногда лгут. Он считал Дамагораса всё ещё довольно активным.

«Чем занимаешься, папа?»

«Ох, что бы он ни делал».

Елена играла с миской для оливок. Я с раздражением узнал оливки. Казалось, папа открыл гигантских колимбадийских королев, которых я…

Приберегая для особых случаев. Мой бесстыдный отец теперь таскал домой большие порции этих восхитительно-зелёных жемчужин. Мне бы очень повезло, если бы я нашёл капельку маринада на дне пустой амфоры.

«Геминус, мы думаем, что Дамагорас — пират». Елена строго посмотрела на моего отца. Для неё он всегда притворялся изменившимся человеком. Он был прав: люди лгут. «Если пираты ещё существуют, то да».

«Он же чёртов киликийский», — возразил мой отец. «Что тебе ещё нужно знать?»

«Вы считаете всех киликийцев пиратами?»

«Это единственная жизнь, которую знают киликийцы».

И почему они должны были его бросить, пока продажные римские аукционисты сбывали свою добычу? Меня возмущало всё, за что выступал мой отец, но если у него была информация, я хотел её получить. «С сожалением вынужден сказать, что мне нужна твоя помощь, па. Может быть, Дамагор или его ближайшие соратники связаны с мошенничеством с похищениями, которое, похоже, сосредоточено в Портусе?»

«Ах, это!» — воскликнул Па.

Возможно, он блефовал, но мой отец всегда был начеку. Теперь он говорил, что слышал о людях, которых удерживали с целью выкупа, хотя и не мог связать эти похищения с Дамагором. Он клялся, что знал старого владельца виллы только как продавца особенно изысканной «Афродиты, изумлённой» пару лет назад. «Прекрасно сшитые драпировки!»

«Ты имеешь в виду, что я носила мокрый хитон?»

«Мало что ношу!» — причмокнул папа.

Когда я представил список жертв похищения, первый результат оказался удручающим: папа точно знал, что один человек по имени Исидор, торговец оливковым маслом, покинул Рим около месяца назад. Остальные имена были ему незнакомы, кроме некоего Посидония, которого, по словам папы, он, вероятно, сможет для меня найти. Он уже знал, что Посидоний стал жертвой; этот человек жаловался по всему Эмпорию на то, что ему придётся выкупать свою дочь, а мой отец добавил, что, по мнению Посидония, один из её похитителей посягнул на девушку. Предупреждённая об этом, Елена Юстина пошла со мной на следующий день, после того как папа оставил контактные данные, и я отправился опрашивать жертв.

Посидоний был торговцем лесом, специализировавшимся на экзотических породах древесины с восточной оконечности Средиземноморья. Он отправлял брёвна для производства в Рим, где из них изготавливали огромные столы для миллионеров-хвастунов, владевших роскошными домами. Часто возвращались товары, поскольку жадные покупатели забывали, что тяжёлые столы нужно доставить и установить. Изящные мозаичные полы рассыпались под массивными экспонатами, а рабы в двух разных домах получили сердечные приступы, пытаясь пронести столешницы через дверные проёмы. Один из них умер. Посидоний теперь был заперт в Риме, ожидая решения по иску о компенсации.

Но это пошло ему на пользу. Реклама привлекла новый бизнес.

Его дочери, Родопе, было около семнадцати лет. Она путешествовала с отцом, который был вдовцом. Он воспитывал Родопу в одиночку с самого её рождения. Он казался умным и космополитичным, очень злясь на себя за то, что попал в ловушку старой рутины. Она выглядела тихой, но это, конечно, ничего не значило.

Елена отвела девочку в сторону, пока я обсуждал похищение с ее отцом.

Па рассказывал, как свободно он разговаривал с коллегами из Эмпориума, но с нами он замкнулся в себе. Возможно, теперь он осознал риски. Он лишь подтвердил мне, что произошедшее соответствует материалам дела, составленным Бруннусом.

Упоминание об Иллирийце, зловещем посреднике, заставило Посидония содрогнуться. Он не хотел обсуждать свои опасения за Родопу, возможно, потому, что, если бы она была соблазнена, это могло бы повлиять на её брачные перспективы. Кроме того, он жаловался, что она отказывается с ним разговаривать.

Хелене повезло больше. Позже она сказала мне, что, по её мнению, девушка окончательно потеряла сердце и всё, что с этим традиционно связано. Хелена нашла её крайне наивной. Мой взгляд на Родопу был похож на широко раскрытые глаза подростка с тем простодушным взглядом, который обычно означает, что молодая девушка скрывает опасные секреты от встревоженных родителей. Мне ли не знать; в молодости я сама иногда была этим секретом. Пока Родопу притворялась, что занята тушью для глаз, она, вероятно, копила деньги на платье, чтобы сбежать из дома. Хелена обнаружила, что девушка, совершенно увлечённая, верила, что похититель, обративший на неё внимание, возвращается, чтобы найти её, и они могли бы сбежать.