Папа был бы рад продать его.

Повсюду были рабы; они с деловым видом занимались своими делами, пока их хозяин растерянно бродил мимо, не замечая их присутствия. Он привёл нас в комнату, отапливаемую жаровнями от ночной прохлады, хотя раздвижные двери были полуоткрыты, впуская запах и журчание моря. Бережливости здесь не было места. Свет струился от множества ламп: одни представляли собой неизбежные порнографические фаллосы, другие – высокие и изящные канделябры, а также несколько обычных масляных ламп в форме сапог или двойных ракушек. Подушки с богатыми покрывалами и бахромой почти до отказа заполнили диваны. Ковры неаккуратно лежали на геометричном мраморном полу.

Дорогие вещи были повсюду, но не выставлены напоказ, чтобы вызывать зависть, как во многих богатых домах; как и у моего отца, эти вещи были частью жизни, которой всегда жил их владелец. Они давали ему чувство защищенности. Они были страховкой от необходимости брать кредиты у финансовых акул. Недвижимость в качестве залога вместо земли; мобильность; мода; быстрая прибыль при необходимости.

В коллекции не было тематического единства. В этой комнате находились как египетские табуреты, расписанные в цвета драгоценных камней, так и резная шкатулка из слоновой кости, привезённая с гораздо более дальнего востока. Балтийский янтарь хранился в витринном шкафу. В углу стоял очень большой греческий бронзовый сосуд для воды.

Возможно, Дамагорас тоже собирал людей. Вошла женщина, явно не из числа его рабынь. Она была моложе его, в тёмно-малиновой тунике с длинными рукавами, поверх которой висело множество золотых ожерелий и рядов браслетов. Она долила чашу, из которой он пил, и пнула скамеечку ближе к его ногам в туфлях; она взглянула на Гая и меня, ничего не сказав, и вышла из комнаты. Возможно, родственник. Может быть, человек, который чуть не убил садовника, тоже был родственником. Все они были похожи.

национальные типы.

Домочадцы, должно быть, уже поужинали. Гай начинал нервничать. У него был чёткий распорядок дня. Он паниковал, если бы не остался на всю ночь дома без предупреждения Джунии, и ему требовалось регулярное питание. Я предпочитал не обращать внимания на голод и тревогу, пока не почувствую вкус дичи.

Дамагорас выглядел на восемьдесят. Чтобы прожить так долго, он, должно быть, вел роскошную жизнь. Многочисленные пигментные пятна покрывали его довольно дряблую кожу, но он оставался красивым и подтянутым, с широкими костями. Он был менее загорелым, чем другой мужчина. Оставшиеся у него волосы, вероятно, седые, были очень коротко острижены. Он откинулся назад, оглядывая нас. «Вы вторглись в мой дом»,

сказал он.

«Прошу прощения за это», — ответил я.

Хозяин дома расплылся в улыбке. «Забыт!» — заверил он меня. Теперь, когда он стал дружелюбным, он мне меньше нравился. Он говорил, как мой отец, который был таким же коварным, как и я. «Я старик, мне некогда терпеть обиды. Я веселый, щедрый, со мной легко ладить. Ну и что это за взгляд?»

Я позволил своему скептицизму проявиться. «Люди, исповедующие лёгкий нрав, Дамагорас, как правило, ограниченные деспоты. Однако я вижу, что ты замечательный человек, сама теплота…» Я тоже мог подделывать обаяние. «Кто был твой друг, который нас задержал?» — небрежно спросил я его.

«О, просто Кратидас».

«Он всегда раздражен?»

«Он становится немного горячим».

"Связь?"

«Он случайно оказался здесь», — Дамагорас уклонился от ответа. «Я теперь не выхожу. Люди заглядывают посмотреть, жив ли я ещё».

«Как мило. Они приносят тебе новости и корзинку гранатов, а потом убивают твоих рабов, уничтожают твой сад и избивают всех, кто заходит к ним?»

Дамагорас покачал головой: «Ну вот!»

«Если Кратидас — просто знакомый, то вы очень терпимы».

«Кратидас — наш земляк».

Я ощутил, что в этой отдаленной вилле собралось сплоченное сообщество.

На берегу Остии редко селятся чужаки. Мне стало не по себе, откуда они взялись и зачем. «Значит, он живёт здесь, с тобой?»

«Нет, нет. У него свои заботы. Я старый человек, совсем оторвавшийся от мира. Так чего же ты хочешь, Фалько?»

Я перестал ждать приглашения сесть и направился к ближайшему дивану. Гай, словно ручной ягнёнок, уселся на другой конец. Он выглядел неуклюжим, несчастным и не в своей тарелке. Вся его педантичность была…

раздавленный побоями.

Я сохранил нейтралитет. «Я ищу пропавшего человека. Я нашёл твоё имя в записке, которую он оставил. Его зовут Диокл».

Изменил ли Дамагорас своё поведение? Скорее всего, нет. Он выглядел невозмутимым. Он вытянул руку и ударил ею по спинке дивана, на котором сидел. Он отпил вина, громко прихлёбывая. Затем он с грохотом опустил кубок на трёхногий бронзовый столик. И положение руки, и грохот казались обычным явлением. Незначительным. Даже в восемьдесят он оставался крупным, расслабленным мужчиной с широкими жестами.

«Что он натворил, этот Диокл?» Насколько я мог судить, его любопытство было откровенным любопытством.

«Люди, которые его знают, обеспокоены. Он исчез, оставив все свои вещи в ночлежке. Возможно, он заболел или попал в аварию».

«И за это стукачу платят?» — усмехнулся Дамагор. Он явно придерживался распространённого мнения, что стукачи — это жадные до денег кровососы.

«Это очень дорого для человека, который, как говорят, является пиратом!»

Дамагорас отреагировал благосклонно. Он даже рассмеялся во весь голос. «Кто тебе сказал эту чушь?»

Я улыбнулся ему в ответ. «Не может быть, правда? Все знают, что Помпей Великий очистил моря от пиратов». Когда Дамагор не ответил, я добавил: «Он тоже?»

"Конечно."

«Старый добрый Помпей. Как же ты тогда заслужил свою потрясающую репутацию?»

«Я родом из Киликии. Вы, римляне, считаете каждого из нас пиратом». Верно. Киликия всегда была самой известной базой пиратов.

«Ох, ненавижу лёгкие обобщения. Недавно я имел дело с одним киликийцем.

Он был всего лишь аптекарем... Так из какой части Киликии ты, Дамагор?

«Помпеополис», — с наигранной гордостью заявил Дамагорас.

Любое место с таким громким названием должно быть свалкой.

Я усмехнулся. «Догадываюсь, в честь кого назван твой родной город!»

Дамагорас поделился шуткой: «Да, это одно из поселений, где все бывшие пираты стали зарабатывать на жизнь сельским хозяйством».

«Так ты теперь из фермерского скота?» — усмехнулся я. «Конечно, это уже в прошлом, но разве не было всё так мило: Помпей отправляется в путь со своей великой миссией, чтобы избавить мир от напасти. При его грозном приближении весь пиратский флот говорит, что ужасно сожалеет о том, что помешал судоходству, и теперь будет паинькой».

«Я полагаю», сказал Дамагор, «что Помпей очень подробно объяснил, в чем их ошибка».

«То есть он их подкупил? Чтобы он, с его завышенными амбициями, мог хорошо выглядеть дома?»

«Разве имеет значение, как и почему? Это было давно».

«Я действительно из рода фермеров», – сказал я. По материнской линии это было правдой. «У моего деда был огород, который двое моих дядей до сих пор изо всех сил стараются разорить… Мы – люди, знающие толк в сельском хозяйстве. Боюсь, я смотрю на это цинично. Не могу поверить, что целый народ вдруг отказался от прибыльного промысла, которым они занимались с незапамятных времен, и все сели пасти чёртовых коз. Во-первых, поверь мне на слово, Дамагорас, – козы не приносят многого».

«Ах, ты меня расстроил, Фалько!»

«С моим отношением к земледелию — или моим взглядом на человеческую природу? Да ладно, ты же должен согласиться. Грузы всё ещё плывут мимо Киликии — больше, чем когда-либо. Я никогда не слышал, чтобы Помпей сжёг пиратский флот — это само по себе любопытно и отдаёт соучастием. Так что выскакивать из бухт и хватать добычу, должно быть, это его вторая натура. Однажды вор — вор навсегда».

Дамагорас всё ещё возражал. «Не называй это воровством, Фалько. Любой, кто занимался старым ремеслом, считал бы это бизнесом. Приобретением товаров и их продажей».