«Зосим подозревает всего лишь приступ болотной лихорадки. Эпидемии обычно свирепствуют летом, но люди могут подхватить лихорадку в любое время, особенно те, кто не в Риме, пока не привык к нашему климату». «Хм. Вилла Квадрумата не на болоте». «Нет, но, Марк, я помню, что в садах полно водных каналов и других декоративных элементов. Миазмы, или то, что переносит болезнь, может скрываться там». Елена посмотрела
оптимистично. «Зосиме считает, что с тех пор, как она видела Веледу на вилле, наступило улучшение, хотя Веледа, возможно, никогда полностью не поправится. Люди не поправляются; однажды поражённые, они остаются уязвимыми для новых атак. Зосиме рекомендует покой и хорошее питание: частые приёмы пищи небольшими порциями, отказ от вина и свежий воздух».
«Веледе нельзя гулять в парках. Придётся довольствоваться нашей террасой на крыше. А если она туда поднимется, двое легионеров должны постоянно дежурить». Елена ткнула меня в бок. «Не будь таким грубым, Марк. Вряд ли она станет разжигать сигнальный костёр. К кому она вообще обратится?» Хороший вопрос. Я не собирался рисковать. В тот же день мы с Еленой совершили приятную зимнюю прогулку по городу. В дальнем конце Форума находился Дом Весталок, где мы подали прошение, чтобы Елене разрешили хотя бы увидеть юную Ганну. Прошение было отклонено наотрез.
Раздосадованные неудачей, мы с Еленой бурно обсуждали одну из молодых весталок, добросердечную и довольно жизнерадостную красавицу по имени Констанция, которая помогла мне в предыдущем расследовании. Несмотря на строгие условия жизни девственниц, я предложил снова обратиться к Констанции. Елена ответила, что если я хочу сохранить брак, то эта идея обречена на провал. Я с сожалением вздохнул. Готовность Констанции помочь мне была просто замечательной.
Мы пошли к матери Элены. Джулия Юста слышала от Клаудии о том, как мы нашли Веледу. Мне пришлось вытерпеть её вопли о том, разумно ли было приводить Веледу к нам домой, хотя «разумно» имело отношение не к умственной деятельности, а исключительно к моей идиотке. Мне удалось скрыть, что затеяла Хелена, но, поскольку она была честной и порядочной девушкой, она призналась. Её мать сказала, что, должно быть, я её подговорила.
Справившись со своими тревогами, Юлия Юста успокоилась. Я объяснила, что обвинение в обезглавливании Скаевы не подтверждено, и что Ганна, возможно, сможет доказать невиновность жрицы; Джулия оживилась. Ради своего любимого сыночка и несчастной невестки она явно надеялась, что показания Ганны окажутся обратными. Она пообещала связаться со своей подругой, гораздо более взрослой и некрасивой весталкой, чем та очаровательная девушка, которую я знала, и попросить о встрече с Ганной. Как уважаемая матрона, которая может доказать наличие уважительной причины, в случае Джулии это может быть разрешено.
«Главное, — сказал я ей, — выяснить, кого Ганна видела кладущим отрубленную голову в воду. Но если будет возможность, задай мне ещё один вопрос». Прежде чем моя свекровь успела сформулировать своё возмущение тем, что с ней обращаются как с моей младшей помощницей, я многозначительно вставил: «Спроси, знает ли она, что случилось с письмами, которые Веледа получила в доме Квадруматов».
«Какие письма?» — резко спросила Юлия Юста. Я грустно улыбнулся ей. «Вот дурак! — Он
Разве? До сих пор я даже не упоминал о письмах Юстина к Елене. Она и её мать тут же сговорились и поклялись никогда не рассказывать Клавдии. (Клавдия была в детской с младенцем и не знала о нашем визите.) Судя по тому, что я знал о странных отношениях Клавдии и Юстина, он, вероятно, сам признался бы жене. У них никогда не было секретов. Циник сказал бы, что это объясняет их проблемы. Мы с Еленой шли домой пешком через Авентин. Мы навестили маму, которая, словно жалкая больная, вершила суд перед соседями; операция, должно быть, прошла успешно, потому что я заметил, как она зорко оглядывала их изысканные угощения – фрукты и выпечку.
Хотя мы и сказали ей, что Ганну отправили в безопасное место, мы решили не рисковать, чтобы Анакрит не узнал, что мы сдаём Веледе комнату. Мы молчали об этом. Мама считала, что всегда понимает, когда я что-то скрываю, но я жила дома до восемнадцати лет и умела блефовать.
Как только моя мать дала нам столько указаний по уходу за детьми и ведению домашнего хозяйства, сколько мы могли выдержать, мы ушли.
«Я слышала, твоему отцу вылечили геморрой», — радостно сказала она на прощание.
«Похоже, это было очень больно!»
Только нечестивый римский сын мог бы радоваться тому, что его отец страдает –
Но мысль о том, что папа лежит лицом вниз в агонии, пока этот сокрушительный аппарат терзает его зад, помогла моей маме выздороветь. Рад за неё, 1
одарила маму своей лучшей улыбкой.
«Эта ехидная ухмылка, по её словам, напоминает ей Гемина», — заметила Елена. Я позволил ей разделить её долю. Прогуливаясь в добродушном расположении духа, мы направились к патрульному дому и заглянули к Лентуллу. Я стащил кое-какие лакомства моей матери, чтобы принести ему — лакомства, которые мама сочла недостаточно вкусными, — но он всё ещё был слишком болен, чтобы есть. Квинт вызвался проследить, чтобы ничего не пропадало зря. Пока Елена вытирала лоб больного солдата, я
Юстин предупредил, что Анакрит и преторианцы грабят город с возрастающей яростью. Ему следует оставаться в караульном помещении.
Пока Петроний сдержал обещание не упоминать Веледу, я надеялся, что Квинт никогда не узнает, что она была у меня дома. Он, конечно же, спросил о моих поисках; я просто сказал, что у меня есть несколько зацепок.
Лентулл всё ныл, что ему жаль быть таким обременительным, и что он поспешит поправиться и присоединиться к товарищам. Квинт про себя покачал головой. Мы вышли во двор, и он тихо дал мне понять, что юноша вряд ли когда-нибудь будет достаточно здоров для армии. Клемент и остальные вернутся в Германию без него. Если он выживет, кому-то придётся сказать Лентуллу, что его дни в армии сочтены. Я понимал, что это буду я. Зная его невинную радость от службы в легионе, я не видел способа его утешить.
Его выживание всё ещё висело на волоске. Реалистично, он, скорее всего,
умереть, чем жить. Прошло немало времени, прежде чем мы смогли убедиться, что он избежал смертельной инфекции. Гангрена подстерегала всё ближе. Врач ежедневно рассматривал вопрос о необходимости ампутации, которая, вероятно, убьёт пациента.
Лентулл потерял огромное количество крови и не мог принимать достаточно пищи. Теперь на его повреждённой ноге была намотана огромная ватная подушечка, которая, по словам Скифакса, была слишком сильно повреждена, чтобы когда-либо снова нормально нести вес. На случай необходимости принимать лекарства, которая, по словам Квинта, случалась часто, был оставлен большой флакон обезболивающего.
Скифакса здесь не было, поэтому Квинт отвечал за снотворное. Его обязанности сиделки, должно быть, включали и более интимный уход; его спокойствие и добросердечие напомнили мне, почему его люди так восхищались им как армейским трибуном. Несмотря на свою чувствительную натуру, он не боялся испачкать руки. В лучшие свои годы Квинт Камилл Юстин был практичным, компетентным – и совершенно порядочным. В лучшие свои годы он применял эти качества и в своём браке. Тогда, казалось, у них с Клавдией появился шанс прожить вместе. Когда Елена и я медленно возвращались домой, она проклинала присутствие Веледы в Риме, которое поставило под угрозу будущее её брата.
Елена ещё не выполнила своего обещания просить о помиловании для жрицы. Увидев Юстина, она призналась мне: «Мне бы почти хотелось забыть это благородное предложение!» Учитывая её личность, я знал, что она сдержит обещание. Единственной причиной, по которой она ещё не пыталась обратиться к Веспасиану или Титу, было то, что мы хотели доказать невиновность Веледы в убийстве Скаевы. Учитывая нависшее над ней обвинение, особенно учитывая убийство здесь, в Риме, никакие просьбы о снисхождении не оставляли надежды.
