Леди Хитмонт пришла тем же вечером, чтобы отговорить Обри от ее неусыпного бдения.

– Позвольте мне посидеть с ним, пока вы будете отдыхать, дорогая. Мы мало, что сможем сделать, пока он в таком состоянии.

Светло-голубые глаза с тревогой смотрели не невестку из-под шапки седых волос.

Обри сменила холодный компресс на горячем лбу Остина и мягко улыбнулась в ответ на эти увещевания.

– Я не устала. Я буду отдыхать здесь.

Брови леди Хитмонт сошлись в затаенном негодовании, когда она осторожно затронула вопрос, беспокоивший ее больше всего.

– Вам нужно передохнуть, дорогая, особенно если вы носите ребенка, как говорят.

Обри взглянула на нее с удивлением.

– Ребенка? – перепросила она смущенно.

Ее свекровь выказала легкое замешательство.

– Я обещала Остину не вмешиваться, но если он объявляет об этом на полграфства, мы можем поговорить откровенно.

– Объявлять? Ребенок?

Обри решила, что ее мозг переутомился сильнее, чем она полагала.

– В тот день на рынке, – продолжала упорствовать вдова. – Служанки сказали мне, что Остин говорил о наследнике.

Краска смущения залила ее лицо при этом воспоминании. Так вот почему все обращались с ней с такой заботой. Даже Мэгги соскакивала со своей скамеечки, когда она пыталась достать одного из котят с полога кровати. Остин убил двух зайцев своим бессовестным объявлением.

– Остин так сказал, чтобы смутить меня. Он не имел в виду ничего в этом духе.

Лицо леди Хитмонт погрустнело.

– Вы уверены? Нет никакой надежды?

Обри вдруг поняла, как много должен значить этот ребенок для вдовы. Если с Остином что-то случится, он не оставит наследника, которому можно передать титул. У него не было братьев, не было других Этвудов, чтобы передать его им. Аббатство и его земли отойдут к королю. Все покоилось на очень зыбкой надежде.

Она постаралась утешить ее как смогла.

– Всегда есть надежда, – заметила она тихо. Вдова кивнула с облегчением.

– Я боялась… Вокруг Остина было так много слухов. Мои корреспонденты в Лондоне говорили, что ваш отец настаивал на этом браке. Не могу поверить, что Остина можно к чему-нибудь вынудить, но его упрямство в отношении отдельных спален… Я тревожилась.

У нее были все основания тревожиться, но у Обри не хватило духа сказать ей об этом.

– Я не слушаю сплетен, миледи. Ваш сын очень заботится о моем благополучии. У нас большая разница в возрасте.

– Демагогия! – объявила леди Хитмонт, вставая со стула. – Прошлой весной Остину не исполнилось и тридцати. Зеленая девчонка, лишенная советчиков, нуждается в мужчине более опытном, чем она сама. А он нуждается в вашей юности как в напоминании о том, что он еще не старик. Оставляю его в ваших добрых руках.

Обри смахнула слезы, когда вдова удалилась, столь эффективно разрядив сомнения Обри по поводу разницы в возрасте, казавшейся ей непреодолимой. Теперь, если только Остина удастся убедить, что ему не нужна женщина постарше, что ее богатство не служит препятствием и что она может поумнеть… Последнее выглядело сомнительным, но один фактор перевешивал все прочие, прежде чем Остина можно будет в чем-то убедить, он должен выздороветь.

На следующий день стоны и ругательства полубесчувственного Остина раздавались по всему этажу. Хмурые люди занимались повседневными делами, не удаляясь за пределы досягаемости графини. Внизу ее видели только раз, когда на ее призыв прибыл молодой человек из Сотби-Мэнор.

Обри приветствовала Харли в малой гостиной, но не присела и не затягивала встречу.

Харли с учтивостью дал ей понять, что сочувствует ее нервозности и спешке.

– Я только что узнал о случившемся, Обри. – В первый раз он пропустил ее титул, обращаясь к ней как друг обращается к другу. – Могу я что-нибудь сделать? Анна и Мария тоже предлагают свои услуги. В таких ситуациях, как нынешняя, соседи не могут позволить старым раздорам становиться между ними.

Обри взволнованно шагала по вытертому ковру. Вдали от постели больного ей в голову приходили десятки мыслей, но она отказывалась углубляться в них. Остин был совершенно уверен, что недавняя цепь неприятностей отнюдь не случайна, а она не могла назвать никого, кто мог бы так сильно ненавидеть его, кроме Сотби. Она не могла поверить, что Харли виновен в столь тяжелых преступлениях, но, в конце концов, именно он играл главную роль в ее похищении.

– Почему бы нет, Харли? – сказала она раздраженно, слишком уставшая, чтобы вести себя дипломатично, – Можете вы заверить меня, что ваш отец ничего не знает о маленьких «случайностях», которые, вместе взятые, почти сломили Остина? Кто еще мог бы наслаждаться, разоряя его и принося ему такой ущерб?

Харли опешил.

– Вы хотите сказать, что случившееся той ночью не было случайностью? Я слышал, Остин упал…

Она развернулась к нему лицом.

– Падение Остина было случайностью. Неприятной, но случайностью. Нет, его преследователь не собирался быстро прикончить его, как я понимаю. Он предпочел бы свести его в могилу медленно, как и вашу сестру. Луиза совершила самоубийство, Харли. Вы не знали этого, не так ли? Интересно, знал ли об этом ваш отец? Я вижу, как это мучит Остина, и ничем не могу помочь, по мне интересно, что удерживает его от того, чтобы свести счеты с жизнью. Может быть, именно этого и добивается его мучитель? Что вы об этом думаете, Харли?

Она говорила непростительные вещи, о которых никогда не думала до этой минуты, когда совершенно впала в отчаяние. Кто-то здесь возненавидел Остина; и она никогда не была так уверена в этом, как сейчас, когда все сошлось один к одному.

Харли потрясенно застыл, неспособный осознать всех сведений сразу. Мало-помалу он переварил услышанное и начал собирать все факты воедино.

– Не думаю, что мой отец знал, как умерла Луиза. После ее смерти они с Остином не разговаривали. Он слепой желчный старик, но не могу представить себе его мстящим Хиту. Когда-то они были друзьями, и его горечь проистекает оттого, что он думает, будто Хит не оправдал его надежд. Я никогда не слышал, чтобы он называл Хита убийцей.