Обри откинула побитую молью штору на окне парадной гостиной Этвудского аббатства и посмотрела на запущенный двор и подъездную дорогу, сбегавшую к тракту. За неделю, прошедшую после ее приезда, на этой дороге не показался ни один из соседей, и ей хватало ума не ожидать посетителей. Она высматривала, не приехал ли с верфей в Эксетере Остин, но было слишком рано.

Обри отвернулась и содрала с какого-то обломка мебели прошившую обивку. Сейчас она поняла, почему Остин не хотел привозить ее сюда. Когда-то великолепное готическое здание Этвудского аббатства за долгие десятилетия небрежения превратилось почти в руины. Все хорошие предметы обстановки, картины, некогда украшавшие стены, гобелены и канделябры – все было продано, чтобы покрыть огромные долги. То, что осталось, едва ли годилось для использования, за исключением вещей, которые были слишком велики, чтобы их можно было вывезти, как, например, массивную кровать времен короля Якова в покоях Остина. Точнее, в его бывших покоях.

Обри задумчиво засунула палец в прогрызенную мышами дыру в некогда прекрасном кресле времен королевы Анны. Мать Остина очень огорчилась, когда узнала, что ее сын намерен иметь со своей женой раздельные спальни, но после того, как ее попытка помешать его планам провалилась, она хранила благоразумное молчание.

Обри улыбнулась, вспомнив о своей первой встрече с вдовствующей графиней. Вдохновленная своей новой ролью графини, она попыталась подобающим образом нарядиться, избрав для этого платье из тонкого желтого муслина, которое, по заверениям портного, было последним криком моды, а затем самостоятельно отправилась на поиски завтрака.

Она без труда отыскала столовую по запаху подгоревшей ветчины. Обри взглянула на тарелку с яйцами всмятку, почерневшими ломтиками мяса и поежилась. Когда она подняла взгляд, на пороге стояла леди Хитмонт. Ее веселые глаза посмеивались над выражением отвращения на лице невестки.

– Надеюсь, моя девочка, вы умеете вести хозяйство. Мой сын прискорбно невежествен по этой части, но не совсем по своей вине, должна признать. Я посоветовала бы вам выпить чаю, и думаю, вам повезет, если удастся поджарить гренок. Только Остин может считать едой такие помои.

Обри с благодарностью последовала совету. Вдова присоединилась к ней за чашкой чая и с интересом наблюдала, как Обри рассматривала затянутые паутиной потолки и застиранную скатерть на столе. Оловянный чайный сервиз и ложки не потрясли ее, но вот мышь, выскочившая из-под буфета, заставила ее помертветь.

Обри уронила чашку на блюдце и недоверчиво уставилась на грызуна. Леди Хитмонт успокаивающе потрепала ее по руке.

– Я рада видеть, что от таких вещей вы не лезете на стену. Было бы немного затруднительно привести этот дом в порядок, если бы нам приходилось постоянно стаскивать вас с потолка. Вы выглядите доброй, чувствительной натурой. Надеюсь, ваши слуги скоро приедут?

Обри кивнула, не отрывая взгляда от места, где только что сидела мышь.

– У меня только моя служанка с племянницей и племянником. Их сил наверняка не хватит, чтобы привести в порядок дом. Есть здесь еще кто-то, кроме грума Остина и этой твари на кухне?

Леди Хитмонт сделала легкий презрительный жест.

– Была Бланни, но Остин отправил ее отсюда перед вашим приездом. И совершенно правильно сделал. – Она не стала распространяться. – В Дауэр-Хаус есть повар и служанка, но они отказываются работать у Остина. Упрямые создания. Мне бы следовало уволить их, но других никогда не найти. Однако вы можете остаться со мной и позволить этому дому окончательно разрушиться. Я вовсе не собираюсь осуждать вас за ваш выбор.

Поток информации захлестнул Обри, но любопытства не удовлетворил. Кто такая Бланни и почему Остин избавился от нее? Почему слуги из Дауэр-Хаус не работают в аббатстве? В самом ли деле графиня собирается позволить аббатству превратиться в руины?

Но эти загадки недолго волновали Обри. Было слишком много других вещей, требующих заботы.

Матильда с близнецами должна была вскоре прибыть, но даже полк не управился бы с задачей уборки тонн паутины и грязи. Обновление прогнивших потолков и пола потребовало бы усилий армии плотников. Обри удрученно глядела на лохмотья пыльной паутины, свисавшие с массивной люстры. Как ей могло прийти в голову, что она сможет спасти эту комнату от разрушения?

Ни за какие деньги никто из местных не пошел работать в аббатство. Остин прислал одного из своих корабельных плотников из Эксетера заделать мышиные норы, но он один не мог справиться со всеми необходимыми работами.

Обри приложила тряпку к грязному стеклу, заботливо прикрытому деревянными ставнями. Если бы она могла поговорить с Остином, то, возможно, не чувствовала бы себя столь беспомощной. Но после последней ночи в Лондоне он тщательно соблюдал дистанцию между ними, и она не могла ее преодолеть, как ни старалась. Она считала, что не смолсет добиться ничего более, и, как ни тяжело было это признавать, она его потеряла.

Он пообещал позволить ей сохранить ее зверей и даже остановился в Саутридже, чтобы она смогла захватить своих морских свинок, ручного ворона и любимую кобылу, но общества ее любимцев ей было мало. Как можно выжить и не сойти с ума, не разговаривая ни с кем, кроме Мэгги и близнецов?

Уставившись в глубокую синеву стекла, Обри внезапно вспомнила глаза Остина, когда он смотрел на нее сверху вниз, прежде чем обнять и поцеловать. Воспоминание о мускулистых руках, обнимавших ее, заставляло ее трепетать, и она принялась за уборку с новыми силами. Никогда он не узнает, что сделал с ней тем поцелуем.

Ее щеки раскраснелись от верховой прогулки, предпринятой перед обедом, волосы спутались и в беспорядке разметались по плечам. Обри повернула скакуна на дорогу, ведущую домой. Туман рассеялся, и солнце начало выбираться из-за туч. Ей хотелось заехать дальше, но Остин мог, вернулся раньше, чем она ожидала, и она повернула домой.

Крик и топот подков позади заставили ее придержать кобылу и оглянуться через плечо. Огненно-рыжий молодой человек на сером жеребце скакал к ней, и у нее перехватило горло. В самом деле, это же… Она придержала кобылу, чтобы лучше рассмотреть его лицо. Обри не хотела оскорблять соседей Остина, но когда всадник приблизился, она ни могла не узнать тяжелую квадратную челюсть и решительное выражение лица. Они намертво отпечатались в ее памяти с того момента, как эти сильные руки стащили ее с коня и засунули в карету, которая увезла ее навстречу беде.