Чувствуя, как он грязен, Хитмонт оправдывал себя тем, что провел два дня и ночь в одной и той же одежде. Он проследовал за дворецким в элегантно обставленные покои на верхнем этаже.

При взгляде на обшитые панелями стены и бархатные драпировки графа охватило дурное предчувствие. Обри могла называть себя простой сельской девчонкой, но она никогда в своей жизни не испытывала дискомфорта. Она привыкла к довольству, которого он не мог себе даже представить. Ее отец полагал, что Остин использует ее приданое и наследство, чтобы воссоздать такую же роскошь в ее новом жилище, но он ошибался. Деньги принадлежали Обри, а не Этвудскому аббатству. Остин собирался с умом вложить эти деньги с таким расчетом, чтобы они приносили прибыль, которая разрешила бы его финансовые затруднения, а сама сумма нетронутой вернулась бы к Обри шесть месяцев спустя.

Остин снял просоленную потом рубашку и начал мыться: Полгода, сказала она. Если не произойдет ничего неожиданного, это случится в октябре. Было бы неплохо узнать, когда у нее день рождения.

На следующий день Обри не отказалась от добровольного уединения. Шум и гам, доносившиеся снизу, говорили о приготовлениях, ведущихся из-за нее» но они совершенно ее не интересовали. На заднем дворе царила не меньшая суматоха, взад-вперед носились гонцы, разгружались телеги с провизией, со всех сторон прибывали тюки и свертки. Поспешным венчанием ее отец разворошил не одно осиное гнездо.

Выглянув в окно, она увидела ладно скроенную фигуру Хитмонта верхом на лошади. Его костюм был выстиран и выглажен, он явно воспользовался чьими-то бритвенными принадлежностями, но не это поразило ее. В нем было не меньше энергии, чем у его скакуна, которого он еле удерживал от галопа, чтобы не оторваться от сопровождающего его грума. Казалось, его костюм вот-вот лопнет по швам, но граф, будучи вынужден обуздывать свою жизненную силу, сохранял удивительное внешнее спокойствие. Обри позавидовала его самообладанию. Сама она давным-давно оторвалась бы от грума на первом же повороте.

Вечером герцог зашел в покои дочери и обнаружил ее смотрящей на залитый луной сад под окнами. Она приветствовала появление отца ничего не выражающим кивком головы и снова повернулась к окну.

– Я знаю, ты считаешь меня жестоким, считаешь, что я не имею оснований принуждать тебя к этому браку против твоего желания, но я хочу тебе только добра, Обри. Твоя тетя Клара и я стали слишком стары, чтобы сопровождать тебя повсюду, как это требуется. Но ты еще слишком юна, чтобы сама заботиться о себе. То, что случилось, могло закончиться намного хуже, трагедией. Я хочу предупредить возможность того, чтобы тебе причинили вред.

Обри обернулась к отцу, пытаясь найти малейший признак теплоты и любви за внешней рассудительностью, но безуспешно. Он слишком хорошо научился скрывать свои чувства и мог говорить с ненавистью так же легко, как и с любовью. Она молча опустила голову и потупила взор.

Герцог попытался начать снова.

– Судя по всему, граф Хитмонт – человек сильного характера и незаурядной смелости. Веллингтон восхищался его действиями, когда он служил под его началом. – Герцог промолчал о том, что, по словам генерала, Остин вступал в бой как человек, которого мало заботило, будет он жить или умрет. То, что он вообще выжил, было, знаком Провидения. – Такой человек сможет защитить тебя и твою безопасность, Обри.

Обри странно посмотрела на отца.

– И это достаточное основание для замужества? Защита? Герцог пожал плечами.

– Основание не хуже любого другого. Скоро у тебя будет титул и богатство. Тебе нужен только тот, кто сумел бы присмотреть за тобой. Думаю, Хитмонт усвоил полученный урок.

Проблеск интереса возник в нефритовых глазах.

– Усвоил урок? Каким образом?

– Теперь это несущественно. Меня интересует только то, чтобы он сделал тебя счастливой. Я думаю, он сможет это сделать. Однажды, когда вокруг тебя соберется выводок детей, ты поймешь, что я имею в виду.

Обри залилась краской и отвернулась. Иметь детей от этого человека подразумевало интимную близость, которую она не могла себе представить. Он был чужаком и должен был им и оставаться.

Колеблясь, герцог подыскивал слова, чтобы не напугать дочь. Он мог вести дела с людьми, чьего языка не знал, но не мог найти слов, чтобы поговорить со своей дочерью.

– И еще одно, Обри. Если ты будешь, несчастна, если он причинит тебе хоть какой-то вред, ты должна вернуться ко мне. Ты меня поняла?

Вспомнив намеки из слухов о графе, Обри холодно посмотрела на отца.

– Вы имеете в виду, если он меня побьет? Тогда я получу ваше разрешение уйти от него?

При таком ответе герцог разъярился.

– Если он зайдет так далеко, что поднимет на тебя руку, я разрешаю тебе покинуть его. Но если обнаружу, что ты дала ему хоть малейший повод для жесткости, я сам тебя побью. Ты не настолько взрослая для меня, чтобы я не мог поучить тебя уму-разуму.

– Спасибо, папа, за любовь и внимание. Я горю нетерпением выйти замуж за человека, чьей единственной рекомендацией являются слухи о том, что он яростно сражается на поле боя и имеет репутацию человека, избивающего своих жен.

Уязвленный более чем хотел бы признаться, герцог яростно отчеканил:

– Свадьба состоится завтра на закате. На следующее утро ты проснешься графиней Хитмонт.

Повернувшись на каблуках, он вышел, оставив Обри наедине с невеселыми мыслями.