– Если вы носите ребенка, вы не можете вести себя как капризная девчонка, Обри. Вставайте оттуда, или я вынужден буду вас перетащить силой. – Остин лежал, закрыв глаза и даже прикрыл их рукой, но ему не нужно было смотреть па нее, чтобы видеть мятежное выражение на лице Обри.

– Ребенок! Какой ребенок? Или вы в своем непомерном тщеславии решили, что стали отцом после нескольких ночей, проведенных вместе? – Обри фыркнула. – Не мечтайте о наследнике, милорд. Я не дам вам такой возможности.

После опыта с Луизой ему лучше бы не надеяться. С его везением он может быть бесплодным, и у Этвудского аббатства может никогда не быть наследника. При сложившихся обстоятельствах, невзирая па его мужскую силу или ее отсутствие, в аббатстве наследника не будет.

Остин слишком устал, чтобы спорить с этой кокеткой.

Обеспокоенная молчанием после ее вызывающего крика, Обри с волнением ждала какой-нибудь реакции от человека в ее постели. Прошли тревожные минуты, и се беспокойство было разрешено звуком тихого храпа, донесшегося с кровати. Она поправила неудобную подушку, свернулась калачиком па узкой кушетке и заснула.

Посреди ночи Остин проснулся, мышцы его сводило судорогой. Он попытался понять, где он. Память мгновенно вернулась к нему, когда он услышал легкое дыхание в другом конце комнаты. Огонь потух, и в комнате стало холодно из-за мороза, проникавшего в разбитое окно. Он бесшумно встал с постели и, не одеваясь, пересек комнату.

Не потревожив сон Обри, он поднял ее с кресла и перенес в кровать. Будь он проклят, если позволит этому упрямому чертенку получить пневмонию из-за отказа лечь с ним в постель. После проделанного пути он ни в чем не был так уверен, как в том, что никогда больше не спустит глаз с этой девчонки. Его рука погладила ее подстриженные волосы, и он погрузился в сон, согревая ее своим телом.

Обри проснулась утром от голода и тепла мужского тела за спиной. Она позабыла о Килларноне, но слишком хорошо знала объятия Хита, и в душе ее смешались слезы и злость. Высвободившись из объятий, она выхватила из-под его головы подушку и принялась бить его, пока он не поднял руку, защищаясь спросонья.

– Вы скотина! Большое извращенное животное! Как вы посмели! Вон из моей постели! Вон из моей жизни! Убирайтесь!

Ошеломленный Остин открыл глаза. Утреннее солнце слепило его, отражаясь в золотых волосах мегеры, бушующей над его головой. Он заслонился подушкой и, полусонный, скатился с удобного матраса.

– Вы хотите, чтобы я ушел и оставил вас с Килларноном? Он зевнул, ища причину для такого нападения. Ответом был град маленьких подушек.

– Что дало вам право думать, будто вы можете меня прогнать, а потом залезть ко мне в окно и начать все заново? Кто вас надоумил?

Обри изливала месяцами копившуюся злость на ошеломленного Остина. Держа в руках подушку, она молотила его по голове и плечам, когда он пытался приблизиться.

– Обри, если вы только успокоитесь, я все объясню. Дешевые стены гулко отражали его раздраженный голос.

– Объясните? Я чуть не сошла в могилу, пока ухаживала за вашим бренным телом, а вы прогоняете меня как служанку, которая вам прискучила! Не надо объяснений, тупица! Уходите!

Остин уклонился от очередного удара, уголок его подушки задел кровать и лопнул, но он не обратил внимания на облачко перьев, поднявшееся в воздух, когда снова поднял ее для защиты.

– Я ваш муж, Обри Элизабет, и я чертовски сглупил, когда мне пришло это в голову. Вы глупая гусыня, которая при первой же возможности связалась с этим подонком Килларноном. У вас ни на что другое не хватает ума! – проревел он.

Обе подушки столкнулись с удвоенной силой, и воздух быстро заполнился снежным вихрем гусиного пуха. Он не приставал к гладкой коже Остина, но облепил его темные кудри и сугробами покрыл золотые локоны и полотняное платье Обри.

– Если бы вы первый не отправили меня в Лондон, я никогда бы не встретила этого подлеца. Не читайте мне нотаций, Остин Этвуд! Убирайтесь из моей комнаты, или я буду кричать на весь дом!

Поскольку именно этим она уже занималась и выглядела при этом крайне забавно, Остин почувствовал прилив веселья и чуть не лопнул от смеха, пока она не ударила его подушкой в бок так, что он упал. Продолжая посмеиваться, он встал, схватил другую подушку и с удовольствием заткнул ей уши своим импровизированным оружием, подняв целый ураган гусиных перьев. Обри яростно закричала и бросилась в новую атаку.

В коридоре начала собираться небольшая толпа. Крики и ругательства, приглушенные только тонкой дверью, привлекли бы внимание в любом доме, но тот факт, что они доносились из спальни графини Хитмонт, удваивал всеобщее любопытство. Она прибыла одна. Тогда чей мужской голос так явственно доносился изнутри?

Одна из служанок предупредила Матильду, и та скатилась, но лестнице с чердака. Сразу же узнав голос Остина, она стала в волнении заламывать руки. Ее приучили, и правильно, никогда не беспокоить хозяина и хозяйку, когда они вдвоем, но никогда раньше они не ругались так, как сейчас.

– Черт меня побери, если это не похоже на голос Хитмонта, – после одного из громких выкриков пробормотал один из джентльменов. – Мы должны войти, чтобы спасти леди, если он снова принялся за старое.

По толпе пробежал ропот одобрения. Матильда скрыла раздражение и пробралась вперед. Ее ни в чем нельзя обвинить, если господа вмешаются, но она сможет скрыть как можно больше от их взглядов своей мощной фигурой.

Один храбрый джентльмен схватился за ручку и рывком распахнул дверь, открыв на всеобщее обозрение графа Хитмонта, стоящего в чем мать родила и безуспешно пытающегося защититься похудевшей подушкой от ударов разъяренной графини. У всех на глазах подушка Обри разорвалась, обрушив снежную бурю на голову ее мужа.

В сквозняке от разбитого окна по полу потек ручей из пушинок, и Остин обернулся к зрителям, приподняв бровь. Он беспечно приветствовал служанку и ее спутников.

– Доброе утро, Мэгги, – без тени смущения произнес Остин в ответ на ее изумленный взгляд. – Скажете остальным, что мы скоро спустимся вниз, и закройте за собой дверь, будьте добры.