Остин предпочел бы казнь или заключение, чем знать о том, что Обри где-то рядом, но недосягаема, однако он не мог выбирать. Будущее Обри должно быть на первом месте. Муж и жена, не живущие вместе, не были необычным явлением в их кругу, и, выбирая первое, она должна сама предложить развод или раздельное проживание.

Герцог внимательно посмотрел на Остина. Циничный, самоуверенный граф, который так уверенно отстаивал свои права прошедшей весной, за эти месяцы потерял часть своего высокомерия. Загар посветлел, а надменный рот смягчился. Постоянная готовность к обороне, которой он ограждал себя, исчезла; граф Хитмонт теперь был так же уязвим, как любой мужчина. Герцог хорошо выбрал момент, но ему не нравился кислый привкус победы.

Стук в дверь прервал разговор о сомнительной мудрости предупреждения Остина. Герцог рявкнул, и дверь распахнулась, пропуская нежную, грациозную дочь. Нефритовые глаза немедленно впились в отца, но она оставалась на пороге, не выказывая торопливости. Ее золотистые волосы озарились солнечным лучом откуда-то из холла, а тонкое платье из муслина с узором из листьев подчеркивало совершенство цвета ее лица. Зеленая лента корсета оттеняла цвет ее глаз и нефритовых заколок, скреплявших ее локоны. Но безмятежность, с которой она смотрела на них, серьезно пошатнула намерения герцога. Его дочь теперь стала женщиной, и весьма самоуверенной. Он почувствовал, что выиграл только половину сражения.

– Отец, что вас сюда привело? – Обри вплыла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. По их лицам она уже поняла, что привело сюда герцога, но не хотела выказывать своего страха. – Пегги уже родила? С ней все в порядке? – Она не могла скрыть тревоги, когда заметила удручающий вид своего отца, но знала, что на эту тему герцог не позволяет говорить.

– Я только что оттуда. Это мальчик, и Алван квохчет, как будто он первый отец, у которого родился сын. Пегги слегла, похудела, если ты можешь себе это представить. Я приехал, чтобы увезти тебя со мной.

Остии встал, когда вошла Обри, и предложил ей кресло у стола. Она отказалась, перехватив его руку и встав рядом с ним, ничего не говоря, пока ее взгляд изучал его безжизненное лицо. Она почувствовала мимолетную тревогу, но он просил верить ему, и она верила. Пока.

– Остин, вы хорошо перенесете такую поездку? – невинно осведомилась она, пытаясь отгадать истину.

Встретив ее взгляд, Остин с трудом подбирал слова. Он достиг солнца и растаял в его лучах. Он почувствовал себя сброшенным на землю, когда освободил свою руку и вернулся на кушетку, где сел и вытянул ногу, чтобы предотвратить дальнейшее сближение.

– Я не могу поехать, Обри. Здесь так много дел. Вы увидите Пегги и ребенка, да и малый сезон в самом разгаре. Вам нужно уехать и развеяться немного. Не вы ли обещали сестрам Сотби поездку в Лондон?

Он был благодарен себе за эту мысль. Сотби были крайне практичными молодыми леди и, будучи хорошо воспитанными, могли уберечь Обри от любых неожиданностей. И они могли писать и рассказывать ему, как она путешествует. О большем он не мог и просить.

Взгляд Обри стал мятежным, когда она на него посмотрела, но она поберегла гнев для своего отца. Она повернулась лицом к герцогу.

– Когда вы вернете меня сюда, если я поеду с вами? Резкость тона выдавала ее презрение.

Герцог отвел взгляд, но голос его остался спокойным.

– Пегги нужна ваша компания. Тетя-Клара соскучилась по вас. Праздники промелькнут быстро, и вам захочется побыть со своей семьей. Не вынуждайте меня называть даты.

Сохраняя вид богини, сошедшей с небес, Обри положила на стол руки и заговорила с гневом, достойным богини.

– Не морочьте мне голову! Я навещу Пегги и отдам дань уважения тете Кларе, но теперь я – замужняя, женщина, и мое место рядом с мужем. Если он не может приехать со мной, я поеду к нему, и вы не сможете мне помешать.

: Шаги, раздавшиеся позади, остановили ее, и Обри заметила облегчение на лице отца, когда на ее руки легли руки Остина. Она обернулась, чтобы посмотреть на него с надеждой и страхом, и когда она. прочла выражение на его лице, свет в ее глазах померк.

Ее руки крепко обхватили его, когда он посмотрел на нее взглядом, в котором отразился весь мрак в его душе.

– Вы поступите так, как скажет вам ваш отец, Обри. Я не могу больше удерживать вас. Мой корабль пропал, и я буду продавать аббатство, чтобы оплатить долги. Так будет лучше.

Глаза Обри затуманились слезами, руки сжались в кулаки от ярости, пока она изучала его лицо, пытаясь понять правду. Было что-то совершенно непроницаемое под маской, на которую натыкался ее взгляд, и ей хотелось биться в нее изо всех своих слабых сил, но если он мог отвергнуть ее, таким образом, он не может желать ее. Полились слезы, кулачки разжались.

– Ублюдок, – пробормотала она, продолжая глядеть на него. – Вы что, на самом деле думаете, что мне от вас нужны деньги? Вы, в самом деле, так плохо обо мне думаете?

Остин уронил руки и отошел.

– Вы, после всего этого, не лучше, чем он. Вы не хотите подпустить меня слишком близко, не хотите, чтобы я шла рядом с вами. Хорошо, жарьтесь в собственном аду. Я больше не буду искать вашего общества.

Слезы катились по лицу Обри, когда она уходила, но плечи были ровными, а спина прямой. Дверь захлопнулась за ней.