– С удовольствием, – ответила моя наставница.

– Хорошо. Пункт седьмой. Проблема «чтобы что» и «было бы». Леди Кэвендиш, разве не вы этим занимаетесь?

Леди Кэвендиш встала, собираясь с мыслями.

– Действительно. Употребление «чтобы что» и «было бы» следует держать под строгим контролем. Они страшно тормозят вымыслопередачу, заставляя читателя возвращаться к началу предложения с целью понять, о чем речь, а именно этого мы пытаемся избежать.

– Продолжайте.

– По большей части это проблема нелицензированного употребления. По последней переписи, в одном «Дэвиде Копперфильде» «было бы» употреблено шестьдесят три раза, из них всего десять раз по разрешению. В «Пути паломника» также могут возникнуть проблемы из-за дисбаланса «было бы» и «чтобы что».

– А в «Пути»-то что?

– То, что «чтобы что» там употребляется десять раз, а «было бы» – три. Повышенное употребление «чтобы что» можно было бы проигнорировать, но только не в том случае, когда его употребление превосходило бы употребление «было бы» в такой степени.

– Хм, – сказал Глашатай. – Мне казалось, в случае с Диккенсом «было бы» было одобрено Советом жанров. Так в чем проблема?

– Давайте для примера возьмем первый случай «было бы» и «чтобы что» в этой книге, – сказала леди Кэвендиш. – Можно было бы счесть, что первое «было бы» было бы на самом деле как бы «бы», так что было бы оправданно, а вот последующие «было бы» уже были бы нет. Точно то же самое мы могли бы сказать по поводу того, что первое «чтобы что» было бы к месту, а вот чтобы остальные «чтобы что» – тут как бы не то бы.

– Значит, проблема с этим остальными «чтобы что» состоит в том, чтобы?..

– В том, чтобы остальные «чтобы что» были обоснованны.

– Ладно, – сказал Глашатай, у которого уже голова трещала, угрожая развалиться, словно киндер-сюрприз, – позвольте мне уточнить: в «Дэвиде Копперфильде», в отличие от «Пути паломника», в котором было «бы», было «было бы». Было ли получено для «было бы» одобрение Совета жанров?

Воцарилось долгое молчание.

– Вот именно, – вздохнул Глашатай. – Так сейчас и обстоят дела. Через десять минут всем раздам поручения. Заседание окончено, и будьте осторожнее.

– Господи, никогда бы не подумал на Вернхэма! – воскликнул Брэдшоу, когда мы вышли из зала заседаний. – Он был мне как сын!

– В «Поттерньюс» он не слишком приятный персонаж, – заметила я.

– Мы обычно не смешиваем наши книжные личности с беллетрицейскими, – сказала Хэвишем. – Скажи спасибо, что я не привлекаю мою личность из «Больших надежд», иначе я была бы просто невыносима.

– Да, – дипломатично ответила я, – большое вам за это спасибо.

– Ау! – Нас догнал Глашатай. – Мисс Хэвишем. Вы отведете агента Нонетот в Совет жанров, где она принесет присягу, затем отправитесь в Кладезь и посмотрите, не отыщется ли чего в «Сквайре из Хай-Поттерньюс». Постарайтесь взять его живьем. Но, – добавил он, – не рискуйте.

– Понятно, – ответила мисс Хэвишем.

– Хорошо! – воскликнул Глашатай, хлопнул в ладоши и отправился беседовать с Королевой.

Хэвишем поманила меня к своему столу и велела сесть.

– Во-первых, поздравляю тебя с полноправным членством в беллетриции.

– Я не готова! – прошипела я. – Вдруг сяду в лужу!

– Какое там «вдруг», – ответила Хэвишем. – Непременно. Но неудачи очень помогают сосредоточиться. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

Я уже хотела поблагодарить ее, но она перебила меня:

– Это тебе.

Из нижнего ящика стола она извлекла маленькую коробочку, обтянутую зеленой кожей, вроде тех, в которых дарят обручальные кольца. Она вручила коробочку мне, и я открыла подарок. И меня мгновенно охватило вдохновение. Я поняла, что это. Хотя размерами оно не превышало рисового зернышка, цена его была куда больше.

– Это осколок Последней Оригинальной Идеи, – прошептала Хэвишем. – Ее разбили на части в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом. Пусть осколок, но все же. Используй с толком.

– Я не могу это принять, – сказала я, захлопывая крышку.

– Чепуха, – отмахнулась моя наставница. – Что дарят от души, с душой и принимай.

– Большое спасибо, мисс Хэвишем.

– Не стоит. Почему у тебя на руке написано «Лондэн»?

Я посмотрела на руку, но понятия не имела, откуда взялась эта надпись. Бабушкина работа: наверное, в тот момент ее настигло очередное «затмение».

– Понятия не имею, мисс Хэвишем.

– Тогда смой, вульгарно выглядит. Ладно, давай-ка перебазируемся в Совет жанров, тебе еще присягу приносить!

Мы поехали на лифте. Мисс Хэвишем сказала, что перепрыгивать напрямую в вестибюль Совета жанров считается дурным тоном, да к тому же это невозможно по причинам безопасности. Палата Совета располагалась на тридцатом этаже Великой библиотеки. Как и на девятом этаже, здесь было почти пусто: авторов, чьи фамилии начинаются на «ы» и «и», не так уж много. Двери открылись, и мы вышли. Но этот этаж не походил на те этажи Библиотеки, где я уже бывала, с их темным деревом, лепными потолками и бюстами давно умерших писателей. На тридцатом потолки были стеклянные. Высоко над нашими головами изгибались железные арки, поддерживая стекло, сквозь которое виднелись облака и синее небо. Я всегда думала, что Библиотека как концепция создана исключительно для хранения книг и другого смысла не имеет. Мисс Хэвишем перехватила мой взгляд и подвела меня к большому окну. Хотя мы находились на тридцатом этаже, здание казалось куда выше, и Библиотека, изнутри представлявшая равносторонний крест во много миль шириной, снаружи выглядела более квадратной. Я засмотрелась сквозь забрызганное дождем стекло на каменных горгулий и далекий тропический лес внизу, где легкие облака цеплялись за пышные кроны деревьев.

– В Книгомирье возможно все, – прошептала мисс Хэвишем. – Единственный предел – человеческое воображение. Видишь другие библиотеки?

Не далее чем в пяти милях из туманной дымки проступала другая башня вроде нашей, за ней вторая, а справа от нас – еще шесть. Мы стояли на вершине только одной из многих сотен башен – или даже тысяч.

– Ближайшая – немецкая, – пояснила мисс Хэвишем. – За ней французская и испанская. Как раз за ними – арабская, а вон та – валлийская.

– На чем же они стоят? – спросила я, глядя на джунгли внизу. – И вообще, где мы?

– Если подходить к вопросу философски, мы вообще есть? – отозвалась мисс Хэвишем. – Ответ один, что краткий, что полный: неизвестно. Некоторые говорят, что мы – часть какой-то великой книги, которой никто не читал. Другие полагают, что мы созданы Большой Шишкой, а есть и такие, кто думает, что мы – в воображении Большой Шишки.

Любопытство победило.

– А кто это – Большая Шишка?

– Идем, покажу тебе статую, – сказала моя наставница.

Мы отошли от окна и направились по коридору туда, где на постаменте в середине вестибюля высилась глыба мрамора. Место было огорожено веревкой, а на постаменте красовалась большая полированная табличка, гласящая: «Большая Шишка».

– Это и есть Большая Шишка? – спросила я, рассматривая грубую каменную глыбу.

– Нет, – ответила мисс Хэвишем, – это просто статуя БШ – или будет, когда мы поймем, как она или он выглядит. Добрый день, мистер Прайс.