– Я?! – возмутилась Хэвишем. – Конечно нет!

– Ладно, – пробормотал Глашатай, ни на йоту ей не поверив. – Совет жанров извещает, что любой агент беллетриции, злоупотребляющий своими привилегиями, будет подвергнут суровому наказанию.

– Насколько суровому?

– Очень суровому.

– Не посмеют, – отмахнулась Хэвишем. – Так что вы там для нас припасли?

– Вы председательствуете на разбирательстве по поводу напряженности в «Грозовом перевале».

– Я уже отсидела свои шесть разбирательств. Теперь очередь Фальстафа, – возразила Хэвишем.

– А вот это неправда, – ответил Глашатай. – У вас только третье разбирательство. Менять адвокатов каждую неделю не лучший способ уладить дело. Все должны отработать свое, мисс Хэвишем. Даже вы.

– Ладно, – вздохнула она.

– Вот и хорошо. И лучше не затягивайте!

И Глашатай быстренько ретировался, прежде чем мисс Хэвишем успела ответить. Она несколько мгновений стояла молча, словно вулкан, который думает, взорваться ему или нет. Потом сверкнула глазами на меня.

– Ухмыляемся? – рявкнула она.

– Никак нет, мисс Хэвишем, – ответила я, старательно пряча веселье по поводу того, что персонаж вроде нее станет консультировать кого бы то ни было по какому-либо вопросу – особенно по части ярости.

– Пожалуйста, объясни, что тебе показалось таким забавным, – наступала на меня она. – Мне очень интересно!

– Я улыбнулась от удивления, – сказала я.

– Да? – не поверила она. – Что ж, прежде чем ты придешь к ошибочному выводу, будто меня хоть в малейшей степени волнуют чувства кучки напыщенных идиотов, заруби себе на носу: мне просто приказали сделать эту работу, все равно как если бы меня призвали на службу в Защиту Хитклифа. По мне, лучше б он сдох, но приказ есть приказ. Принеси мне чаю, и встретимся у меня за столом.

Споры по поводу усовершенствования СуперСлова™ не утихали долго. Я улавливала обрывки разговоров, в которых оценка варьировалась по всей шкале от полного неприятия до горячего одобрения. Это не играло роли: беллетриция – единственное полицейское агентство, которое не имеет никакого веса в политике. Все решали высшие силы в Совете жанров. Прямо как в ТИПА. У стола с закусками я наткнулась на Вернхэма Дина.

– Ну, – спросил Дин, накладывая себе пирожных, – что думаете?

– Брэдшоу и Фальстаф немного выбиты из колеи.

– Осторожность – преимущество, которое порой недооценивают, – взвешенно заметил он. – А какого мнения Хэвишем?

– Точно не знаю.

– Верн! – окликнула Беатриче, подходя к нам вместе с леди Кэвендиш. – Итак, какой сюжет в «Винни Пухе»?

– «Триумф неудачника»? – предположил мой собеседник.

– Я же тебе говорила! – повернулась Беатриче к Кэвендиш. – Медвежонок с опилками в голове побеждает превратности судьбы! Ну, убедилась?

– Нет, – ответила та. – Это исключительно «путешествие и приключение».

– Да у тебя все «путешествие и приключение»!

– Именно.

Они продолжали пикироваться, а я взяла чашку и блюдце.

– Вы еще не знакомы с миссис Брэдшоу? – спросил Дин.

Я сказала, что нет.

– Когда познакомитесь, не смейтесь и не хихикайте.

– Почему?

– Увидите.

Я налила чаю для мисс Хэвишем, не забыв добавить молока. Дин съел канапе и спросил:

– Как вы поживали эти дни? На момент нашей последней встречи у вас дома были неприятности.

– Я сейчас живу в Кладезе, – сообщила я, – благодаря Программе по обмену персонажами.

– Правда? – удивился он. – Забавно. Как идет последний роман Фаркитт?

– Думаю, неплохо, – ответила я, помня об испытываемой Верном неловкости по поводу его роли картонного злодея. – Рабочее название – «Бесстыдная любовь».

– Вполне в духе Фаркитт, – вздохнул Дин. – И там наверняка будет кто-нибудь вроде меня – как обычно. И деревенская служанка, которую изнасиловал кто-то вроде меня, а потом жестоко вышвырнул, чтобы она родила в лачуге и отомстила десять глав спустя.

– Ну, я не знаю…

– Это несправедливо, – продолжал он, мрачнея. – Почему я при каждом прочтении должен всегда спиваться и скатываться до ничтожества и умирать в одиночестве за одиннадцать страниц до конца?

– Потому что вы – отрицательный персонаж, а они в романах Фаркитт всегда должны получать заслуженное возмездие.

– Все равно нечестно. – Он нахмурился. – Я тысячи раз обращался в отдел внутренней регулировки сюжета, но они мне все время отказывают. Вы не замолвите словечко мисс Хэвишем? Говорят, она входит в подкомитет регулировки сюжета при Совете жанров.

– А это будет корректно? – усомнилась я. – В смысле, обращаться к ней через меня? Может, лучше по обычным каналам?

– Ход конечно сомнительный, – ответил он, – но я хочу испробовать все. Поговорите с ней, ладно?

Я обещала попытаться, но про себя решила, что вряд ли стану это делать. В беллетриции Дин был весьма приятным человеком, но в «Сквайре из Хай-Поттерньюс» представал сущим чудовищем, и одинокая смерть в нищете и пьянстве являлась для него самым правильным концом – в рамках повествования, конечно же.

Я передала чай мисс Хэвишем, которая резко прервала беседу с Перкинсом, как только я подошла. Наставница скорчила мне рожицу и исчезла. Я отправилась за ней на второй этаж Великой библиотеки, где и обнаружила ее в секторе Бронте, уже с экземпляром «Грозового перевала» в руках. Мне подумалось, что, возможно, она и правда неравнодушна к Хитклифу: скорее всего, страстно жаждет узреть его в трясине под Пенистон-Крейг.

– А ты, кстати, не встречала трех ведьм? – спросила она.

– Да, – ответила я. – Они мне сказали…

– Пропускай мимо ушей все, что они тебе скажут. Вспомни о неприятностях, в которые они вовлекли Макбета.

– Но они сказали…

– Слушать не хочу. Чепуха и шарлатанство. Они просто смутьянки и ничего больше. Понятно?

– Конечно.

– Никогда не говори «конечно»! Это слишком по-плебейски! Чем тебя не устраивает: «Да, мисс Хэвишем»?

– Да, мисс Хэвишем.

– Ну вот, уже лучше. Идем, нам надо в Бронте! И мы вчитались в «Грозовой перевал».

Когда мы прибыли на место, шел снег, и сбиваемые ветром снежные хлопья напоминали большое облако пугливых зимних мотыльков. Дом оказался куда меньше, чем мне представлялось, а ветхость его бросалась в глаза даже под мягким покровом снега. Ставни висели криво, изнутри пробивался слабый свет. Было ясно, что мы посещаем дом не в славные времена мистера Эрншо, но в период владения Хитклифа, чья варварская хватка отражалась в угрюмом и бесприютном виде жилища, к которому мы приближались.

Под нашими ногами скрипел свежий снег. Мы подошли к передней двери и постучали по изъеденному временем дереву. После очень долгой паузы нам открыл жилистый мужик, смерил нас недовольным взглядом, но затем на его усталом лице отразилось узнавание, и он тотчас же возбужденно зачастил:

– Куда как достойно – слоняться в полях за полночь с богомерзким чертовым цыганом Хитклифом! Они думают, я слеп. Но я не слеп! Ни чуточки! Я видел, как молодой Линтон пришел и ушел, и видел, как ты – ты, подлая, шкодливая ведьма! – прошмыгнула в дом, едва заслышала на дороге стук копыт хозяйского коня![49]