А в белом – всего одна.

– Ну, в любом случае тебе же все равно? – спрашиваю я. – Ты ведь призналась мне, что не хочешь быть бриллиантом сезона. Что этот камень тебя не интересует.

– Да, верно, не хочу, – бормочет она. – Но хочет мама.

– А чего желаешь ты сама?

Она отводит глаза в сторону. Внезапно выражение ее лица становится слишком серьезным; это настолько неестественно, что мне становится не по себе.

– Я не знаю. – Она пожимает плечами. – А ты знаешь, Лала?

В реальной жизни? Нет. Совсем нет. Мне даже трудно решить, что надевать по утрам, и уж тем более я не в курсе, какие предметы захочу изучать в следующем году.

Но здесь и сейчас – конечно, знаю. Я хочу выбраться из этой книги, но до того – как следует насладиться историей. Если я не буду активно вмешиваться, Китти удастся стать бриллиантом сезона. Лавиния почти ничего не делает по сюжету, просто составляет ей компанию.

Я дергаю Китти за руку, чтобы притянуть ближе, и пытаюсь изобразить на лице прежнюю улыбку.

– Я хочу быть рядом с тобой, – говорю я. – Хочу видеть, как ты сияешь.

Боже мой, какая же я бессовестная лгунья.

Но Китти об этом не знает, поэтому благодарно улыбается в ответ, а затем наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо:

– Ты уверена, что у тебя нет газов? Эта твоя странная гримаса…

Я закатываю глаза.

– Китти, пожалуйста.

Она начинает хохотать, и делает это настолько бесстыдно громко, что спутницы (по большей части матери) дебютанток бросают на нее неодобрительные взгляды.

Но раздражение на их лицах не идет ни в какое сравнение с выражением лица леди Реммингтон, когда та, как по волшебству, появляется рядом с нами под руку с баронессой Ричмонд.

– Китти, голову вниз! И никакого смеха, демонстрирующего зубы, – ты что, возомнила себя шахтером из Кардиффа? – Она окидывает быстрым взглядом толпу вокруг нас и подавляет восклицание: – Они все в розовом!..

– Ты же не считаешь себя самой хитроумной аристократкой в Лондоне, дитя? – насмехается баронесса. Она все еще в плохом настроении после прерванного сна. – Весь Мэйфер знает, что Шарлотта обожает этот цвет. В этом сезоне она даже заказала розовые ошейники для своих померанских шпицев. Даже самая глупая из виконтесс, а к этой категории я отношу туповатую Лили Эллисон, вырядила своих трех дочерей так, словно они пышные розовые помпоны. Весьма пошлый трюк, который не впечатлит королеву…

– И почему же ты мне только сейчас об этом говоришь?!

Баронесса пожимает плечами.

– Ты не спрашивала моего мнения.

– Конечно, спрашивала!

– О, – безразлично произносит старуха, стискивая затянутые в перчатки руки на рукоятке трости. – Значит, я не посчитала нужным отвечать. Ты слишком много болтаешь, дитя. Большую часть времени я даже не слушаю тебя. Как же, ты думаешь, я буду отвечать? Минуту назад ты спросила, все ли у меня в порядке. Я сварливая старуха, которая до сих пор так и не пообедала как следует. Разумеется, я не в порядке.

Китти смеется, но на этот раз пряча улыбку за перчаткой. Даже мне приходится сдержать усмешку.

– Ну и пусть! – восклицает леди Реммингтон, взмахивая руками в воздухе и поворачиваясь к дочери. – Ты самая прекрасная и милая из всех леди, слышишь? Помни об этом, когда тебя будут представлять королеве. И выскажи какое-нибудь остроумное наблюдение.

– Я? – Китти колеблется. – Наблюдение о чем?

– О несметном богатстве твоего отца, о чистоте твоей родословной… – Сбоку от нее фыркает баронесса. – Некая персона имеет свое мнение на этот счет?

– Да. – Старуха угрюмо поворачивается к внучке. – Постарайся не быть похожей на остальных глупых дам: если тебе нечего сказать, лучше молчи.

– Поняла!

– Баронесса, нет! Китти, не слушай свою бабушку.

– Хорошо…

– Китти, не обращай внимания на свою мать.

Бедная девочка кивает то одной, то другой, как в теннисном матче, пока наконец не поворачивается ко мне с видом жертвенного агнца.

– Лала?..

Я прикусываю нижнюю губу. Хотя мне и не хочется этого делать, в конце концов я отвечаю фразой, которая отражает ту идею, что Гарден хочет донести до своих читателей:

– Просто будь собой.

Китти облегченно улыбается. Ее лицо излучает свет и искренность, это просто магия какая-то. Ничего похожего на мои неловкие потуги.

Гарден в своем романе попросту не обращает внимания, что Кэтрин Реммингтон не имеет особых достоинств. Ее все любят, и все дается ей так легко, потому что она действительно идеальна.

Как бы там ни было, Китти следует моему совету: она ведет себя естественно. Когда наступает наша очередь и нас объявляют, она представляется королеве Шарлотте и отпускает очаровательный комментарий о ее маленькой собачке, белом померанском шпице, сидящем у нее на коленях. Королева смеется и одаривает Китти благосклонной улыбкой, после чего она уходит, и наступает моя очередь.

Королева уже стара; никто из присутствующих этого не знает, но через пять лет она умрет. Она продолжает лично приветствовать дебютанток только потому, что болезнь ее мужа, короля Георга III, не позволяет ей расслабиться и показать свой истинный возраст. Их старший сын, Георг IV, взял на себя остальные королевские обязанности в качестве принца-регента, оставив на откуп матери бал дебютанток только потому, что… ну, в основном потому, что он считает это мероприятие занозой в заднице.

Никому не пристало обманывать больного монарха. И мне в том числе. Но все же посреди сверкающего зала я грациозно склоняюсь перед троном, пытаясь сдержать нервную дрожь и улыбку, когда Меркурий II, ее померанец, с лаем спрыгивает с колен и подбегает ко мне.

Я знаю, почему он это делает. Мое платье такое же белое и блестящее, как и его мех, а ткань, из которой оно сшито, соткали волчицы из Стоунхенджа. Как только песик оказывается у моих ног, я без лишних колебаний пользуюсь своим положением, чтобы наклониться и потрепать его за ухом.

– О, похоже, вы понравились моему малышу, – произносит королева. – Ваше имя, мисс?

– Лавиния Лабби, – отвечаю я, по-прежнему не поднимая взгляда и не отрывая пальцев от ее питомца. – Возможно, Меркурий II почувствовал, как я обожаю собак.

Очередная ложь. Я больше люблю кошек, но не могу этого сказать. Королева их ненавидит. Не знаю, чувствует ли старушка вранье, но я определенно привлекла ее внимание.

– Раз так, мисс Лабби, то какая ваша любимая порода?

Я пытаюсь придумать, что бы ответить, да побыстрее. Но в голову приходит лишь множество пород, которые еще не вывели или называли по-другому в эпоху Регентства (хотя по книге именно данная эпоха полна магии).

– Померанцы, ваше величество, – наконец отвечаю я. – Это, безусловно, лучшее, что вы привезли с собой из Германии. И это учитывая тот факт, что вы обучались у самого Баха.

Хотя публика вокруг меня начинает шептаться, королева выглядит довольной. Она жестом отпускает меня, и я незаметно скрываюсь с ее глаз, присоединяясь к Китти в углу комнаты.

– Что ты ей сказала?! – Она взволнованно шипит. – Королева ведь могла обидеться.

– По-моему, у нее специфический юмор, – отвечаю я, умалчивая о том, что досконально знаю этого персонажа и то, что ее может позабавить. – Пойдем в бальный зал? Сразу после того, как представят последнюю дебютантку, начнутся танцы.

И ничто на свете в данную минуту не вызывает у меня большего предвкушения, чем бал. Ведь там будет он… Герцог Джордж Китинг.

Да, ну и что я могу с собой поделать? Влюбляться в литературных персонажей – таков уж мой характер.

Я замечаю его, как только мы входим в бальный зал. Это несложно, ведь его окружает целый рой мамаш со своими дочерями-дебютантками. Все надеются ослепить герцога, но его, похоже, не очень это интересует. Он оживленно болтает с молодым человеком слева от него, которому, судя по виду, жутко скучно.