Согласно упомянутой ранее записи в дневнике, вымышленные жители Гондала некоторое время назад получили побуждение узнать, что находится за пределами их вымышленной страны. В моей первой опубликованной книге художественной литературы, вышедшей в свет тридцать три года назад, рассказчик, среди прочего, сообщал, что главный герой время от времени видел в своём воображении неких вымышленных персонажей, чей округ с одной стороны был ограничен тамарисками. Рассказчик также сообщил некоторые подробности того, что эти персонажи могли время от времени видеть в своём воображении, но в основном он передавал то, что они могли видеть, будучи обеспокоенными событиями, которые, по-видимому, происходили в их собственном округе. Если бы рассказчик когда-либо сообщал, что тот или иной вымышленный персонаж получил побуждение узнать, что находится за пределами его вымышленной страны, то он, рассказчик, должен был бы сообщить, что этот персонаж видел в своём воображении некое зелёно-золотистое пятно, занимавшее большую часть горизонта вдоль одной стороны его округа.
Большую часть времени, пока я писал то, что впоследствии стало моей первой опубликованной книгой, я представлял себе некий пыльный задний двор в каком-то отдаленном городке в штате Виктория. В глубине этого двора стоял забор из металлической сетки. За сеткой находился двор за домом.
Где жил человек, которого соседи иногда называли «сумасшедшим старым холостяком». Этот человек разводил редкую породу домашней птицы – бурых леггорнов. Птиц держали в загонах и клетках, а задний двор использовался для выращивания травы и зерна для корма птиц. Вдоль упомянутой выше сетки располагалось то, что владелец птиц называл своим ячменным полем. Если бы я сам когда-нибудь сделал запись в дневнике, подобную упомянутой выше, я бы написал, что жители тамарисков хотели бы исследовать внутреннюю часть ячменного поля.
В течение шестнадцати лет, когда я был преподавателем художественной литературы, я прочитал много книг и статей писателей или о писателях, и я собрал много сотен высказываний, которые, как я думал, могли бы быть полезны моим студентам. Некоторые из высказываний я с трудом понимал; с другими я не соглашался; но большинство высказываний я предлагал своим студентам, чтобы они могли узнать больше, чем мои собственные взгляды. Одно высказывание, которое я год за годом хранил среди своих заметок, но редко читал студентам, рассказывало, как русский писатель Иван Тургенев утверждал, что открыл многих из персонажей, о которых он писал. Согласно высказыванию, Тургенев впервые встретился со многими персонажами во сне. Некоторые персонажи, казалось, являлись писателю во сне. Персонажи, казалось, донимали его; они, казалось, умоляли его написать о них; они, казалось, жаждали стать персонажами в его произведениях.
В течение большей части лет, предшествовавших моему прекращению писать, я не слишком радовался любому персонажу, который во сне умолял меня позволить ему или ей войти в мою литературу. Я пытался объяснить персонажу, что он или она всё равно останется всего лишь персонажем, даже если я буду сообщать о его или её существовании в своей литературной деятельности. Я пытался объяснить, что ни один персонаж не может существовать в моей литературной деятельности; что любой, упомянутый в моей литературной деятельности, не может быть чем-то большим, чем вымышленным персонажем, даже если он или она может показаться похожим на кого-то другого, живущего в месте, часто называемом реальным миром, или на какое-то другое…
другой персонаж, упомянутый в каком-то художественном произведении. Однако, справедливости ради, я мог бы попытаться объяснить, что условия существования персонажей в моей прозе отнюдь не были жалкими; что многие из таких персонажей появлялись на фоне преимущественно ровной, поросшей травой сельской местности; и что многие персонажи были предметом моего постоянного любопытства, так что я жаждал быть с ними на дружеской ноге, даже если единственным средством для этого был нелепый проект стать персонажем собственной прозы.
Однажды, когда я пытался написать художественное произведение, которое никогда не закончу, и пока я спутанно думал о вымышленных персонажах и персонажах, о декорациях, где, как сообщалось, происходили вымышленные события, и о декорациях, которые могли лежать вне поля зрения за этими декорациями, – мне пришла в голову мысль, что писатель Иван Тургенев неверно истолковал то, что он, как ему казалось, видел во сне. Говорили, что он видел персонажей, умоляющих о том, чтобы их впустили в его художественные произведения, но я задавался вопросом, не ошибочно ли писатель истолковал вздохи, стоны и жесты персонажей. Я предположил, что Иван Тургенев был не менее тщеславен, чем большинство писателей-беллетристов. Я предположил, что он считал, что персонажи его произведений наслаждаются более удовлетворительным существованием, чем те заблудившиеся путники, которые появились неизвестно откуда, чтобы нарушить его сон. Затем я предположил далее, что заблудившиеся вовсе не были потеряны; что они стояли на самой дальней границе своей родной территории и умоляли писателя не пытаться писать о них, а отложить свои сочинения и присоединиться к ним: стать жителем их далеких стран или континентов.
Независимо от того, верно ли я истолковал опыт Ивана Тургенева или нет, мои размышления меня очень воодушевили. Теперь, наконец, я мог с уверенностью ответить на многие вопросы, которые давно меня мучили.
За все эти годы, пока я читал художественную литературу, и пока я
Иногда мне было трудно писать художественную литературу – все эти годы мне хотелось узнать, какие места возникали в сознании того или иного вымышленного персонажа, когда он или она смотрели за самые дальние места, упомянутые в тексте, которые, казалось, породили его или её; о каких местах такой персонаж думал в часы или дни, о которых в тексте ничего не говорится; какие места такому персонажу снились – не только во сне, но и в те моменты бодрствования, странность которых едва ли может описать сновидец, не говоря уже о том, чтобы предположить писатель. Теперь я мог предположить то, что часто подозревал: многие так называемые вымышленные персонажи были уроженцами не того или иного вымышленного текста, а более дальнего региона, о котором ещё никогда не писалось. Такие персонажи часто смотрели из области текста в сторону этого более дальнего региона или видели его во сне. Такие персонажи, возможно, часто вспоминали какого-то персонажа, который никогда не покидал этот более дальний регион, но благополучно там оставался, никогда не упоминаемый и не упоминаемый ни в одном отрывке художественного произведения. Теперь я мог попытаться представить себе то, что, возможно, мельком видел в уме, вспоминал или мечтал, но никогда не писал. Теперь я был вправе верить в существование мест за пределами тех, о которых я читал или писал: страны по ту сторону вымысла.
Я никогда не намеревался давать название стране, упомянутой в предыдущем предложении, но определенное название впоследствии закрепилось за этой страной.
Иногда мне кажется, что это название – название, которое мог бы придумать ребёнок для воображаемой страны. В других случаях оно связано с определёнными отрывками в моих собственных произведениях, как будто я иногда упоминал эту страну ещё до того, как уверился в её существовании. Название само собой пришло мне в голову, когда я читал вскоре после публикации книгу Джульет Баркер «Сёстры Бронте» , впервые опубликованную в Лондоне в 1994 году издательством «Вайденфельд и Николсон». В этой книге содержится множество подробных описаний так называемых воображаемых стран, написанных братьями и сёстрами Бронте в детстве и позже. В этих описаниях часто встречается название Гласстаун .
Название, конечно, обозначает город или поселок, но вскоре я поймал себя на мысли, что название Глассленд обозначает страну, где вымышленные персонажи живут в состоянии потенциальности.
Моё, так сказать, открытие страны по ту сторону фантастики не обязательно должно было повлиять на меня как на писателя. Скорее, мне следовало бы более серьёзно посвятить себя написанию книги, которую мне не суждено было закончить.
