Перед тем, как я уехал из дома на скачки, моя жена, которая никогда не встречалась с монахом, попросила меня пригласить его к нам на обед в следующее воскресенье. Она сказала, что ей жаль монаха, которому наверняка будет трудно найти друзей во внешнем мире, как она это называла.
Когда по дороге домой со скачек я высадил монаха из машины, я пригласил его, как и велела жена. Он ответил, что с радостью примет приглашение. Затем он спросил, может ли он привести свою девушку. Я удивился, что у него уже есть девушка, но ответил, что она будет ему очень рада.
Обед прошёл скучновато. Мы с женой с трудом поддерживали разговор. Позже она призналась мне, что почувствовала определённое напряжение между нашими гостями. Сегодня я почти ничего не помню о девушке монаха, кроме того, что она была блондинкой, немного полноватой и носила розовое.
Больше я этого монаха не видел. Через три недели после упомянутого воскресного обеда, в субботу, когда я был на скачках, девушка монаха зашла к моей жене домой и умоляла позволить ей довериться ей. Она, эта девушка, жила, как она сказала, в соседнем пригороде и очень хотела кому-нибудь довериться. То, что она доверила моей жене, можно свести к следующему. Она, девушка, впервые встретилась с монахом около полугода назад, когда приехала в монастырь, как она выразилась, для психологической помощи после того, как она назвала внезапный разрыв отношений. Она прожила неделю в гостевом доме при монастыре. (Она объяснила моей жене, что строгие правила ордена цистерцианцев в последние годы были несколько смягчены, так что женщины могли оставаться гостями монастыря и встречаться с некоторыми священниками и братьями-мирянами во время их вечерних часов отдыха. Она часто разговаривала с монахом, и, казалось, их тянуло друг к другу. Она дала монаху свой номер телефона, и после того, как она вернулась домой, он часто подолгу разговаривал с ней поздно ночью. Он звонил ей тайно и вопреки правилам монастыря с редко используемого телефонного аппарата на верхнем этаже здания.) Во время ее второго визита в монастырь монах пообещал покинуть свой орден и вскоре жениться на ней.
В своё время он покинул монастырь, после чего у них с ней случился, как она выразилась, интенсивный сексуальный контакт, но затем он сказал ей, что, по его мнению, его истинное призвание — безбрачная жизнь. Две недели назад он уехал из Мельбурна в город в глубине Нового Южного Уэльса, где провёл детство. С тех пор она не получала от него вестей и подумывала отправиться вслед за ним.
Что следует объяснить, так это то, что я снова начал писать. художественной литературы всего через несколько лет после того, как я перестал, как я думал, навсегда.
Через четыре года после того, как я перестал писать художественную литературу, вышла моя седьмая книга. Часть книги состояла из фрагментов, ранее опубликованных в так называемых литературных журналах, но каждая из них…
Другие три произведения я написал, чтобы объяснить тот или иной из трёх вопросов, которые я не мог бы объяснить никаким другим способом, кроме как написав художественное произведение. Одно из трёх произведений было призвано объяснить себе и читателям, желающим выразить своё мнение, почему я устал читать одну книгу за другой якобы запоминающейся художественной литературы, а затем спустя год или больше не мог вспомнить ни одного предложения из текста или какой-либо детали своего читательского опыта. Другое из трёх произведений было призвано объяснить себе и читателям, желающим выразить своё мнение, почему я не ошибался всякий раз, когда в течение предыдущих сорока лет время от времени пытался придумать набор гоночных цветов, в котором то или иное сочетание того или иного оттенка синего или зелёного объясняло бы во мне что-то, что нельзя было объяснить никаким другим способом, кроме как появлением набора гоночных цветов. Третья часть была призвана объяснить мне и читателям-доброжелателям, почему я несколько лет назад прекратил писать художественную литературу (и, предположительно, прекратил снова после того, как написал текст, объясняющий это), а также предложить читателям-доброжелателям намек на то, какой проект я теперь предпочитаю написанию художественной литературы.
Несколько рецензий на мою седьмую книгу художественной литературы, попавших мне на глаза, были в целом положительными. Самая благосклонная из них была написана человеком, который ранее хвалил другие мои книги и находил в них глубокий смысл. Ближе к концу рецензент начал комментировать третью из упомянутых выше работ. Я ожидал, что рецензент понял моё объяснение и понял намёк. Вместо этого я прочитал, что рецензент восхищался приёмом перспективы и другими моментами, о которых я и не подозревал.
Сейчас я нахожусь в странной ситуации. Почти шестнадцать лет назад я перестал писать художественную литературу. Несколько лет спустя я написал рассказ, призванный объяснить, почему я так резко остановился. Теперь, спустя более десяти лет, я пытаюсь написать отрывок, который мог бы объяснить мою объяснительную заметку.
Мой рассказ десятилетней давности назывался «Внутренность Гаалдина». Выбирая это название, я полагал, что большинство читателей доброй воли узнают происхождение слова «Гаалдин» . Возможно, большинство из них действительно узнали происхождение слова, но, похоже, ни один рецензент этого не сделал. Я полагал, что среди читателей моей литературы общеизвестно, что сёстры, авторы некоторых из самых известных произведений английской литературы XIX века, в юности и даже во взрослой жизни много писали о так называемых воображаемых странах, одна из которых называлась Гондал. Я также предположил, что многие из этих читателей, должно быть, когда-то читали некую запись в дневнике, сделанную одной из упомянутых сестёр, когда ей было семнадцать лет. Эта запись часто цитировалась как свидетельство того, что писательница была так же сильно озабочена так называемыми воображаемыми странами, как и своей, так сказать, повседневной жизнью, и эта запись сообщала, среди прочего, что жители Гондала как раз в то время открывали для себя внутренние районы Гаалдина. Чтобы развлечь моих читателей, я заставил рассказчика моего художественного произведения в какой-то момент его повествования сообщить, что он слышал имя некоего женского персонажа по имени Алиса, хотя читатели должны были знать, или я так предполагал, что имя персонажа было Эллис, что когда-то было псевдонимом автора вышеупомянутой записи в дневнике, той, в чьих мыслях находилась страна Гондал.
Я даже поместил в самом конце своего произведения имена трех персонажей из Гондала или, скорее, имена трех персонажей из того или иного текста, действие которого происходит, так сказать, в Гондале, так что самые последние слова произведения были бы именем женского персонажа, присутствие которого в сознании молодой женщины Эмили Бронте заставило ее позже написать о персонаже по имени Кэтрин Эрншоу в произведении, действие которого происходит, так сказать, далеко от Гондала.
Я включил в свое художественное произведение десятилетней давности то, что, как я полагал, было явным намеком на то, что рассказчик был убежден во время
написание текста, что больше не нужно писать художественную литературу, ни им самим, ни любым другим писателем художественной литературы. Рассказчик осознал, что уже существующие вымышленные тексты уступили место или привели к серии вымышленных обстановок или ментальных ландшафтов, которые нельзя было мыслить как подходящие к концу. Рассказчик мог прийти к этому осознанию либо путем размышлений о серии, которая началась с вымышленных пейзажей вокруг вымышленного места под названием Грозовой перевал, вымышленного места под названием Гондал и вымышленного места под названием Гаалдин, либо путем размышлений о процессах, называемых в моем произведении декодированием или потрошением , посредством которых рассказчик машинописного текста, упомянутого в тексте, заставил вымышленные скачки состояться в вымышленной стране под названием Новая Аркадия.
