Да, я назвал человека, выпустившего фазанов, своим отцом.

Точно так же я назвал девушку, увиденную издалека в определенный день, своей матерью, но я не в состоянии составить предложения, которые хотя бы отчасти объяснили бы, как заводчик фазанов и носительница бледно-окрашенного платья вообще смогли встретиться, не говоря уже о том, чтобы почувствовать влечение друг к другу и, в конце концов, совокупиться.

Если я не говорил об этом ранее, то скажу здесь. Это художественное произведение представляет собой описание сцен и событий, происходящих в моём воображении. Работая над ним, я не придерживался никаких иных правил или условностей, кроме тех, которые, по-видимому, действуют в той части моего сознания, где я, по-видимому, становлюсь свидетелем сцен и событий, требующих описания в художественном произведении.

При наличии у меня воображения, возможно, мне удалось бы объединить в одной постели заводчика фазанов и девушку в бледном одеянии вдали, его сводную кузину, но я предпочитаю описывать череду маловероятных событий, которые сложились неведомо когда в каком-то дальнем уголке моего сознания. События эти представляют собой не более чем обмен несколькими письмами между двумя людьми, которые никогда не встречались и никогда не встретятся, а также размышления и, возможно, фантазии каждого из них. Один из них был молодым холостяком, живущим в преимущественно ровной, поросшей травой местности, с одной стороны которой простиралась гряда скал и океан, а с другой – начинался район равнин. Другой – молодой незамужней женщиной, живущей в доме, в котором было больше одного этажа. Я не могу объяснить, как начался этот обмен письмами, разве что предположить, что эти двое молодых людей могли быть дальними родственниками. Ранние письма, вероятно, включали в себя рассказы о книгах, которые каждый из писателей читал или надеялся вскоре прочитать. Более поздние письма содержали подробности из детства каждого из писателей. Между писателями и читателями, вероятно, возникли симпатия и взаимопонимание,

Их также следовало бы назвать так, чтобы каждый мог иногда поразмышлять о том, насколько иначе сложилась бы жизнь этих двоих, если бы они в раннем возрасте узнали друг от друга то, что позже узнали из писем. И если бы хотя бы один из них смог это сделать, то он или она вообразили бы себе ухаживание и брак, а также воображаемого ребёнка от этого брака.

Многое из написанного на предыдущих страницах можно было бы счесть вводящим в заблуждение. Истинная история моего замысла изложена просто.

Будучи не более чем предполагаемым автором этого художественного произведения, я мог появиться на свет только в тот момент, когда некая героиня, читавшая эти страницы, создала в своем воображении образ мужчины, писавшего эти страницы, имея в виду ее.

Наконец-то была представлена та или иная концепция. Этот текст, несомненно, конец.

Персонаж или даже лицо, сообщающее о событиях, предшествовавших его зачатию, ни в коем случае не должно заканчивать рассказ на моменте зачатия.

Хотя можно сказать, что существование персонажа или личности началось с момента зачатия, его устойчивое восприятие вещей к тому времени еще далеко не началось.

Мой собственный отчёт должен закончить следующим рассказом о нескольких моментах того лета, когда мне исполнилось два года. Солнечный свет был странно ярким, словно предыдущие два года моей жизни прошли во тьме. Отец привёл меня в чужой дом. Что касается местонахождения дома, то, кажется, я ещё долго буду помнить, что мы с отцом добрались до него, пройдя некоторое расстояние по дороге, ведущей к месту под названием Кинглейк от нашего дома в преимущественно ровной, поросшей травой местности Бандуры, к северу от Мельбурна.

Пока мой отец разговаривает с хозяином дома, какая-то женщина поднимает меня на руки и несёт к двери в доме. Гладкая кожа женщины и её приятный голос манят меня. За дверью...

Темнота. Женщина входит в дверной проём, всё ещё неся меня на руках. Откуда-то из темноты женщина берёт какой-то небольшой предмет и вкладывает его мне в руки. Снова оказавшись снаружи, в ярком солнечном свете, я вижу, что это какое-то домашнее печенье или торт. Женщина уговаривает меня съесть этот предмет, но я хочу лишь полюбоваться его золотисто-жёлтым цветом. Как только женщина ставит меня на землю, я несу предмет обратно в дверной проём. Мне не терпится снова увидеть, как выразительный жёлтый цвет выделяется из черноты.

ЧАСТЬ 2

Судя по всему, этот текст ещё далёк от завершения. Что ещё предстоит сообщить о том, что я решил больше не писать художественную литературу?

Внимательный читатель предыдущих страниц, возможно, всё ещё ждёт, почему я бросил писать прозу более пятнадцати лет назад. Более внимательный читатель, возможно, уже на пути к пониманию того, почему я бросил. И внимательному, и торопливому читателю, возможно, будет любопытно узнать, что я писал в тот суматошный день, когда перестал писать прозу, даже не задав себе вопросов, как советовал поэт Рильке. Каждый читатель рад узнать, что я писал в тот суматошный день, последнюю из сотен страниц, написанных мной за предыдущие четыре года в попытке собрать воедино более длинное и насыщенное произведение, чем то, что я написал ранее. Название заброшенного произведения пришло мне в голову ещё до того, как я написал первые слова, как и любое другое название любого моего произведения. Речь шла о названии «О, Золотые тапочки .

Сотни страниц, упомянутых в предыдущем абзаце, пролежали более пятнадцати лет в одном из картотечных шкафов, стоящих у стен комнаты, где я сижу и пишу эти строки. В том же картотечном шкафу находятся десятки других страниц с заметками и ранними черновиками, которые я написал до того, как начал писать первую из сотен страниц. Все упомянутые страницы находятся в подвесных папках, каждая из которых аккуратно подписана, но я предпочитаю не заглядывать в эти папки сегодня. Я предпочитаю сообщить о немногих подробностях, которые не выходили у меня из головы более пятнадцати лет, чем снова перечитывать страницы, которые я с трудом писал четыре года, пока внезапно не сдался в тот суматошный день, о котором я упоминал ранее.

Первая часть моего заброшенного художественного произведения представляла собой рассказ о том, что я услышал от одного студента моего курса писательского мастерства за несколько лет до того, как начал писать это произведение. Я рассказывал о некоем молодом человеке, который всю свою жизнь прожил в маленьком городке на северо-востоке

Тасмания часто мечтал о том, чтобы переехать жить в Хобарт, который он представлял себе как город многоэтажных офисных зданий, окруженных пригородами, где немало домов были двухэтажными. Однажды во время своего последнего года обучения в средней школе молодой человек увидел в газете отрывок текста объявления, адресованного молодым людям, собирающимся покинуть школу. Из этого отрывка молодой человек узнал, что в Хобарте для успешных абитуриентов найдется питание и жилье. Тогда молодой человек начал мысленно составлять заявление, еще до того, как узнал, какой вид обучения или профессии рекламируется. Наконец я сообщил, что молодой человек сбежал из своего маленького городка в Хобарт, а оттуда в Мельбурн, в то время как главный герой художественного произведения, с которого начинался мой отчет, – этот персонаж – сбежал в другом направлении. Он провел большую часть своей ранней жизни в том или ином пригороде Мельбурна. В последний год обучения в средней школе он увидел в брошюре, изданной религиозным орденом священников, чёрно-белую репродукцию фотографии большого двухэтажного здания с видом на преимущественно ровную, поросшую травой сельскую местность в районе Риверина в Новом Южном Уэльсе. Он решил подать заявление о вступлении в орден священников ещё до того, как узнал, чем станет его дело жизни в случае одобрения.

Действие ранней части неоконченного произведения разворачивается в квартире, которая раньше называлась квартирой на втором этаже многоквартирного дома в пригороде Мельбурна. Некоторые окна квартиры выходили в парк, где открытые травянистые просторы пересекались рядами деревьев. В квартире жили молодой человек и молодая женщина, которые жили вместе, хотя ещё не были женаты. Действие вымышленного отрывка происходит в этой квартире в начале 1960-х годов.