А мать вновь посмотрела на чашку. И вновь на меня. И я сделал «фють», начав тихо насвистывать что-то неясное, водя пальчиком по столу и смотря куда-то в окно — это не я! Это не я! Вам показалось!

— Вы разве не замечали, что чай в чайной коробочке никогда не кончается, и всегда свежий и вкусный?

— Я думала… — пробормотала мать, все так же рассматривая отвар, — это Майкл покупает.

— А папа думает, что ты, — кивнула сестра, слегка улыбнувшись, — Брат специально все так подстраивает.

— А…

— Не, колбасу реально Папа покупает, — усмехнулась сестренка, и бросила взор к холодильнику.

Открыла, достала колбасу, закрыло, стала грызть палку прямо так, зубами срывая пленку.

— И кстати хорошая, — проговорила она с набитым ртом, — Где он её берет? Из чего она?

Я посмотрел на неё, оторвавшись от вида окна, посмотрел на колбасу…

— Ты не захочешь этого знать.

И вновь отвернулся к окошку, за которым такой прекрасный вид…

— Ну и ладно. — пожала плечами сестрица, и откусила новый кусок.

А мать, поставила чашку на стол, выдохнув, словно бы думая, что теперь делать. Но только мысли её явно сбились, так как в кадр, в поле зрения её глаз, попали её собственные руки, её кисти рук, и её же пальцы. Кисти молодой девушки! Пальцы юной прелестницы!

Пошевелила пальцами, размяв их так и эдак, туда-сюда. Подвигала… до неё дошло — ей сорок! Она не старуха, но… ни кремов, ни еще каких-то омолаживающих процедур, ничего! Не для рук! Для лица — да! А вот руки… не находили для себя ни времени, ни сил не средств, и небыли тронуты ничем, но при этом. её руки — девочка девочкой, а не сорокалетняя баба с двумя детьми и работой по двенадцать-пятнадцать часов в день.

Она с шоком и вызовом уставилась на меня. А я — еще сильнее отвернулся, пялясь во все то же окно и вновь начал насвистывать — это не я! Это не я! Я не причем! Меня тут нет!

— В подземельях не растут травы! Тем более лекарственные! — заявила мать, словно бы обвиняя меня в мировой лжи.

— В подземельях нет, — кивнул сестренка, соглашаясь с матерью, — а… — и посмотрела на меня.

— Ах, — вздохнул я и повернулся к матери лицом, приняв серьёзное выражение лица.

Положил руки локтями на стол, сцепив их в замок пред лицом и спрятав за ними губы, начал говорить:

— Если взять камень маны среднего размера, разбить, растолочь, сделав порошок, налить в вводу, добавить туда этот порошок и соль, вскипятить под давлением… — мать в этот момент кивнула, явно понимая, к чему я веду и знает этот сверх простой рецепт, что хорошо, значит я не открою чего-то нового и необычного для этого мира, — остудить данную воду, — вновь взгляд на мать, что вновь кивнула, но на этот раз кивком решила не ограничится, уже поняв, о чем я говорю.

— Получится зелье маны. Низкокачественное. Но… — посмотрела она на меня и я продолжил свою речь.

— Если полить этим растения… — глаза матери округлились, видимо подобное применение ей не знакомо, — то можно вырастить неплохие растения с особыми свойствами.

— Но, ка… — проговорила родительница, теряя дар речи.

— Цветы, в вашей комнате. И в гостиной на подоконнике, — улыбнулся, пряча улыбку за сложенными руками, — ты никогда не задумывалась, кто их поливает?

— Май…аа… — осознала она, и взглянула на свою дочку.

Сестрица кивнула, ухмыляясь и подтверждая мои слова.

— А папа думает то это ты такая любительница всех этих, — изобразила она руками раскидистые деревья, — лиан, что так много о них заботишь, что они так сильно растут. И подрезаешь, — покивала она, — и отливаешь, — вновь кивок, — и удобряешь, — еще кивок. — чем-то убойным, — и внимательный взгляд.

Мать, совсем ошарашено, заводила взгляд с неё на меня и обратно.

— А, это, а… — вырвалось из её глотки что-то нечленораздельное.

— Братец очень старался! — продолжила сестренка свою речь-болтовню, — Чтобы вы думали друг на друга и всегда находили свежеполитую землю, не вмешиваясь в хобби друг друга.

И, это действительно правда! Но не совсем — там растут почти обычные «герани» и «кактусы»! Никаких сверх особых свойств в них нет, никакими «зельями маны» я их никогда не поливал. Но в то же время — я их действительно регулярно поливаю! Просто потому, что с того момента как их купили-подарили, больше некому это было делать! Как ни крути, а родители постоянно на работе, а цветы… цветов порой хочется! Даже если ты мужик! И даже если несешь их в дом, под предлогом подарить жене. Но цветам — нужен уход.

Поэтому я, когда только наладил контроль над домом, и выкинув наф все то, что уже сдохло, засохло, или погибло от влияния контура, стал заботится и следить за этими цветочками-лапочками. И действительно удобрял и обрезал их! Удобряя… всяким разным из осколков, тем, что мог оттуда утащить и что хотя бы теоритически могло сработать как удобрение — не всегда это было так! И пару роз я цветочки загубил.

А подрезаю их… потому что тот плющ, что заполонил окошко в спальне родителей, стал из-за влияния магии, малость плотоядным, и уже не одну сотню раз, порывался слопать предков во сне, но получал по лианам.

Кстати, он и сейчас тянет побеги к постели, готовясь в ночи повторить попытку сожрать… и вновь лишается половины кроны — ничему не учится урод! Выкинуть бы его! Да больно красивый. И хорошо изображает из себя непроницаемую шторку на окне, скрывая от чужих глаз ночные утехи родителей.

А еще — мать права в том, что в осколках, и как следствие — и в тех «подземельях» куда ходят охотники этого мира, не растет трава. Они там бывают только уже в мертвом виде, ну или, как редкость, в виде чего-то такого плотоядного, как тот цветок на окне. Лекарственных ингредиентов там не найти. НО! А кто сказал, что у неё в чашке трава? Засушить можно и не только её и использовать как чай! Только об этом я не сажу никому, даже любимой сестренке — еще блевать начнет, если узнает.

Мать тем временем, более-менее собрала мысли в кучу от очередного шока. Даже какое-то подобие улыбки выдавила из себя, глядя на свои руки, и осознавая, что не все так плохо, и даже в том, что твои дети с детства охотники и убивают… всяких, разных, определенно есть свои плюсы. Да и любят её дети своих родителей, заботятся, притворяются опять же, хотя эти «мама с папой» и не понимают этого и не ценят.

Работа её мыслей хорошо отражалась на её лице в этот момент, и момент перехода от «плюсов и хорошо ведь, в принципе то!» к чему-то иному была хорошо видна. И думаю это иное, было чем-то типо «ну могли бы ведь раньше рассказать! Не скрывать! Мы бы посоветовали чего, помогли… мы ведь старше! Умнее! Мудрее…»

— Мам, — прервал я её работу мыслей,

И она, с коротким «мм?» повернулась ко мне, словно бы и ни о чем не думала, и вообще, словно бы всего сегодняшнего дня, с его проблемами и неожиданными откровениями не было. Словно бы мы вновь, просто были детьми, и болтали с ней на кухне о чем-то напрочь несерьёзном, а она тут немного задумалась и отвлеклась.

И она это, этот свой вид и это её «мм?», то, как оно выглядела, сама заметила и поняла, и смутилась, отводя взгляд, понимая, что как раньше уже ничего не будет.

Я перекинулся через стол, вставая на него коленом, и погладил её по плечу, утишая, и мать накрыла мою ладонь своей, принимая ласку. Под другую руку ей тут же подлезла Лина, соскакивая со своего места и обегая стол. Вновь наступила идиллия, единение нежности и семьи… но я его нарушил своими словечками:

— Мам, ты только в спальне к цветку не подходи! Он плотоядный!

Мать вздрогнула всем телам и посмотрела на меня ошарашено.

— Я его крысами кормлю! — покивал я, и мать сглотнула, — Не, я тот цветочек в крем добавляю! Хороший ведь? — и мать рефлекторно коснулась своей щеки, — Он не из крыс, — усмехнулся я на это, — сок того растения освежает кожу и… мам, ты чего? — сказал я, потому как мать заплакала.

И кинулась ко мне, обнимая, прижимая, и целуя в макушку.