Мать, почти ничего из этого не слышала, продолжая смотреть словно в никуда. Разве что на словах о «милых пуськах», которые могут порвать на части танк, ехидно икнула, выражая «солидарность».

Ну и приняла заботу сестры, что обняла её с боку, прижала ручки своей дочке к своей груди, голову к её голове… и потихоньку, стала отходить, тихо, молча и беззвучно плача.

А выплакавшись наконец, пролив, наверное, уже ведро слез за сегодня, заявила:

— Да где ж вы сильные? Если я вас за щеки могу трепать как мне вздумается!

Тем самым говоря, что она вообще-то все слышал, и даже запоминала.

— А ты вот сейчас попробуй! — отошла от неё сестра, встав напротив самодовольно улыбаясь и с вызовом глядя на родительницу — давай, мол, попробуй! Я готова!

— Нет, сестра, — остановил их обеих я, сказа это максимально срезным тоном.

И под недоуменным взглядом матери, и слегка озадаченным сестры, подошел к столу, взял с него бумажную салфетку, занес её над лицом сестренке, что вскинула голову вех, следя за объектом в моей руке, и под еще более недоуменными взглядами, опустил салфеточку на личико милой Лины.

Салфетка плавно упала на кожу. Плавна проскользила по ней, как по нежнейшему бархату. Плавно упала на пол. ОТДЕЛЬНЫМИ ЛОХМАТЫМИ КУСОЧКАМИ! Перестав быть единой салфеткой и став отдельными мелконарезанными лоскутами.

Мать сглотнула, понимая, что было бы с нею, с её пальцами, вздумай она потрепать ТАКУЮ щёчку её дочки. Даже рефлекторно теребить свои пальчики начала, словно бы ощутив фантомную боль. Ну а сестра… потупила взгляд, тоже осознавая, что слегка сглупила предлагая такое, любимой мамочке.

— Так что мам, ты уж извини… — проговорил я, повернувшись в ней.

Но бы перебит:

— Так значит, вот что значит «можно не притворятся?». — поинтересовалась родительница, глядя почему-то в пол.

И только спросив, подняла взор и на нас, смотря попеременно то на меня, то на мою сестру. И мы, по очереди, кивнули, как бы соглашаясь с её предположением.

— Ах… — вздохнула она тяжело, — и давно вы… пробудились? — вновь загуляла она взглядом по нашим лицам, но видя непонимание на них, пояснила, — Давно… так умеете?

Мы переглянулись, и Лина ответила:

— Всегда. Сколько себя помним.

— Невозможно! — соскочила мать со стула, отбрасывая его в сторону и роняя. — Дети-охотники не живут больше пары лет!

Мы в ответ, вновь переглянулись и пожали плечами. Какая она, однако, осведомленная! Неожиданно.

— Мы всегда такими были. — вновь пожала плечами сестра. — Ходили… — хотела сказать она явно что-то не то, что-то, что не должен знать никто кроме нас, но под моим взглядом стушевалась и сказала иное, — ходили сквозь стены, гуляли по городу пока вас нет. Кто может обидеть малютку, что может его нашинковать в мелкую капусту? — улыбнулась она, хлопая глазками в невинной беспечности, явно имея ввиду, капусту квашенную, а не какую иную.

— А вещи, медикаменты… — пробормотала мать, все так же ошарашенно на нас смотря, словно бы увидев работающий ларек с мороженным посреди необитаемой пустыни.

— В подземельях бывает опасно, — склонила сестрица голову в бок, — а мы не всегда… — провела она пальцами по своей щеке, — были такими.

Мать сглотнула. Тяжело осознавать, что твои дети, милые и невинные ангелочки, каждый день, пока ты уходил на работу, ходили в опаснейшие места, и истребляли орды монстров, для защиты мир. Вполне реальных монстров! Со вполне реальной угрозой гибели!

А я решил, что надо хоть чайник поставить, чтобы хоть чайку поесть за разговорами. А то со всей этой чехардой уже вечереет, а… ни крошки во рту так и не бывало! И под по-прежнему немного диким взглядом мамки, я исполнил свою задумку — налил воды, поставил на плитку.

— Так значит… — произнесла мать, когда я закончил и сел на стульчик за стол «переговоров».

— Тех трех придурков, что ввалились к нам в квартиру, вышибая дверь, — заговорил я в ответ, перебив, и немного меняя тему, — тоже мы прибили.

Глаза матери стали совсем офигевшими, и она, упала бы на пол, ведь стула за ней не было, она его сама же уронила на пол! Но стул за ней оказался ровно там, где и нужно, и она упала на него, славно плюхнувшись попкой. Сестрица тоже решила присесть вместе с нами, организовав этакий консилиум.

— Они хотели нас похитить, и куда-то деть, — продолжил я прерванный разговор, видя, что мать немного пришла в чувства, и даже возжелала что-то спросить, и наверняка в стиле «зачем?», — Не знаю куда, зачем и почему — они просто затолкали нас в мешки и потащили на чердак, — в этот миг глаза матери скользнули на сестру, и та подтверждающе кивнула, — там сестренка не выдержала пинков по мешку…

— Было больно вообще-то! — возмутилась девчонка такому пренебрежению к такому важному факту, — Темно, страшно, закрытый мешок… — обхватила она себя ручками, закрутившись туда-сюда вокруг своей оси, — а тут еще эти! Пинать начинают! И говорят «чего не спишь? Чего не спишь?».

Мать посмотрела на неё, сглотнула, и выдала:

— Я почему-то тебе уже не верю.

Сестра опустила руки и перестала играть пантомиму.

— Но это правда! — сказала она, глядя матери в глаза. — Они ввалились в квартиру, вскрыв дверь, схватили нас, сунули в мешки, и утащили на чердак. Там начали пинать, прямо в мешках! Удивляясь, что мы не спи. Не сильно, пинать, — потупилась она, — но все равно не приятно! — вскинулась, с вызовом взглянув на мать.

Мать — вновь сглотнув, пытаясь переварить услышанное, и осознать такое, не самое приятное действие, проведенное с твоими детьми. И посмотрела на меня, ожидая продолжения.

— Ну, сестра и вспылили. — развел я руками, и мамка вновь сглотнула тугую слюну, осознавая, что для пары охотников, регулярно ходящих в подземелья, что-то такое… как убийство пары людишек… да где никто не видит! Да тех, кто сам виновен и вообще вор-похититель — плевое дело! И ни совесть, ни что-либо еще, не будет их мучить. И кошмаров тоже не будет.

Мать зачем-то взглянула на свою дочку — та закивала, подтверждая мои слова. Вновь, на несколько минут выпала в прострацию, а я тем временем разлил чай по чашкам — чайник как раз закипел.

— Значит…

— Больше мы никого не убивали! — выпалила сестра, с вызовом и некой долей презрения глядя на родительницу, вскакивая, упираясь ручками на стол,

Как бы говоря ей своим видом и голосом «мам! Ну как ты могла такое подумать!».

— Ну, кроме монстров. — добавила она через некоторое время, сев нормально, обратно на стул, — И те трое сами напросились… — потупила она взор.

— Да… — зачем-то, к чему-то, о чем-то сказала мать. — Да… — и тоже опустила свой взгляд.

Только взгляд её уперся в чашку чая, и она, подняв её словно бы деревянной рукой, подув, сделала глоток.

— Вкусно. — без эмоциональным голосом сказала она и вновь пригубила из чашки.

— Это травы из подземелье. — сказал я, положив голову на руку, поставленную локтём на стол.

— Пууууффу… — выпустила струю мамка, выпуская наружу все, что только что втянула в себя, — эхе-аха-ха!

— Или нет… — отвел я взгляд в сторонку, и заводил пальчиком по столу, типо «а я тут не причем», — обычный чай…

Мать, откашлявшись, поглядела сначала на чашку, а потом сурово уставилась на меня, всем видом говоря — не издевайся!

— Что? — поднял я голову с ладони и взглянул в ответ.

Вновь взглянула мать на чашку с чаем. Понюхала.

— Ты не почувствуешь там ману своим носом, — просветила её сестра внимательно смотря за действиями родительницы, и делая личико и голос таким, каким они обычно бывают при просвещении бабушек, в области какой-нибудь современной техники — снисходительно-покровительски-нежным! — Брат регулярно пичкает вас всякими травами и отварами для вашей молодости красоты и здоровья. — покивала сестрица сама своим словам, все так же смотря на мать все тем же взглядом, — Уже года три так точно, — добавила она уже чистую отсебятину для достоверности и вновь покивала, — Может больше, не знаю. Не следила. — и вновь кивки.