— Ты что?! Совсем спятил? Записывать такое? А тем более выкидывать написанное, не доложив!

Шрамоглазый, "добрый" стражник, тяжело вздохнул и вернулся на место с папкой.

— Да что с него взять? Мелкая наивная сошка. Хочет как лучше. Пусть его.

— Нет, не пусть. Нас за такое самих сожрут! Мизгратак не любит шутить.

— Ладно, — вздохнул гоблин постарше, — Знаю я, против Мизгратака не попрёшь, только хуже будет. Еще не хватало вляпаться из-за этого… недомерка — и совсем уже грустно закончил: — Действуй как положено.

Молодой усмехнулся.

— То-то же. По старой схеме, как всегда.

Довольный собой, Ксавуд шагал домой. Шаг был легким, грудь распирало от ощущения выполненного долга. Он представлял, как Мизгратака схватят, как Жмула оставят в покое. Картина была слишком красочная и радость от неотвратимой справедливости захлестывала его.

Он не успел дойти до дома, когда в переулке его толкнули в спину. Несколько крупных фигур выскочили из темноты. Прежде чем он успел хоть что-то понять, чугунный кулак врезался ему в челюсть, опрокидывая навзничь. Голова ударилась о грязный булыжник, и в глазах заплясали разноцветные искры.

— Не суй свой нос куда не следует! — прорычал один из нападавших, и тяжелый сапог со всей силы пришелся по ребрам Ксавуда, выбивая из него остатки воздуха. Он лишь захрипел, не в силах вдохнуть.

— Мизгратака очернять он вздумал! — добавил другой, и удар с хрустом пришелся по его ноге. Ксавуд, словно тряпичная кукла, отлетел в сторону, уткнувшись лицом в стену.

— Вроде взрослый, а такой глупый. Будет тебе уроком! — закончил третий, и еще один пинок, на этот раз в голову, на короткое мгновение погрузил его в кромешную темноту. Он чувствовал лишь тупую боль и горечь от соленого привкуса крови во рту. Звуки стихли, сменившись лишь глухим стуком его собственного сердца.

Боль была нестерпимой. Он свернулся клубком, пытаясь защитить голову, но удары продолжались, жестокие и безжалостные. Когда они наконец прекратились, Ксавуд лежал в грязи, разбитый и окровавленный. Он с трудом поднялся, цепляясь за стену, и, шатаясь, побрёл к своему дому, оставляя за собой кровавый след. Урок был усвоен.

С трудом добравшись до дома, Ксавуду предстояло еще подняться на четвертый этаж. В его нынешнем состоянии это было крайне тяжело. Тело разрывалось от боли, но больше тела страдало сознание, и мысли одна за другой лезли в голову.

Болван, — отругал он себя, — наивный болван! Как можно верить кому-то, как можно было отправиться к страже? Откуда вообще взялась эта мысль в моей тупой башке? Ясно же было, что у этого Мизгратака везде есть свои люди.

Но, конечно, скорость возмездия поражает: я даже не успел вернуться домой, — горько усмехнулся гоблин. Стремительно работают, гады.

Мир жесток и несправедлив, — решил Ксавуд. — Мне нужно быть умнее. Хитрее. Есть только деньги. И власть.

На очередной ступеньке он вновь скривился от боли.

Как же больно! Пусть эта боль запомнится мне навсегда, чтобы больше никогда не быть таким дураком.

Добравшись домой и пытаясь кое-как снять с себя одежду, к нему выбежала жена, Блеза. Увидев его, она ахнула, закрыв рот ладонями, её глаза расширились от ужаса.

— Ох, Ксавуд! Что с тобой стряслось?! Ты весь в крови! — воскликнула она, обнимая его. — Несчастье-то какое! Кто посмел? Давай сюда, я помогу снять эти лохмотья!

— Да что же это такое, — тут же запричитала Блеза, оглядывая его порванную одежду. — Единственная нормальная одёжка, и та вся разорвана да испачкана! В чём же теперь тебе ходить? Раздевайся, раздевайся, я постараюсь починить, как смогу.

Ксавуд, морщась от боли, стянул с себя рваную рубаху. Кожа под ней ныла от ушибов. Он с трудом доковылял до кадки с водой, плеснул на лицо. Холодная вода немного взбодрила, смывая кровь и пот, но тупая боль осталась. В голове всё ещё звучали слова посланников Мизгратака, а тело отказывалось слушаться. Он собирался найти какой-нибудь чистый лоскут, чтобы перевязать кровоточащий висок и остальные раны, когда Блеза снова заговорила, и на этот раз её голос был полон нескрываемого ужаса.

— Ксавуд… Вирла… — Она запнулась, её лицо побледнело ещё сильнее. — Она сегодня заболела. Началось утром, с кашля, такого сильного, что я думала, лёгкие выскочат! А потом её стало трясти. Судороги. И мокрота… чёрная, Ксавуд. Совсем чёрная! Сейчас она лежит, еле дышит, еле шевелится… Я ходила к докторам сегодня, но… у меня нет денег! Они даже не взглянули на нашу малышку. Ты сможешь что-то придумать, чтобы завтра доктора её посмотрели? Мне так страшно, Ксавуд! — Горько разрыдавшись, она бросилась ему на плечо.

Слова и слёзы Блезы обрушились на Ксавуда, словно новый, ещё более жестокий удар. Вся боль, все обиды, весь гнев на Мизгратака, на мир — всё это мгновенно отступило. Осталась только жуткая паника за маленькую Вирлу. Он бросился к кровати, где лежала их единственная дочь. Увидев её мёртвенно-бледное лицо, редкие, но сильные судороги, отрывистое, хриплое дыхание, сердце Ксавуда сжалось. Она угасала на глазах.

Деньги! Где же мне их раздобыть? — Внутренний голос Ксавуда почти кричал. — Доктора! Они могут помочь! Но им нужно хотя бы двадцать круклов, а лучше один гринкл. Где их взять? За такие деньги надо горбатиться полмесяца, а то и больше. У нас и так едва хватает на еду. Такие, как Мизгратак, всё забирают, жирея от нашей нужды. Начальник? Надо попросить у него в долг! Он, конечно, жмот, но дочку спасти поможет, я надеюсь… Или… Мидвак. Только Мидвак. Завтра же утром я пойду к нему. Брошусь на колени, буду молить. Он же мой друг. Он обязан помочь! Спасти Вирлу. Любой ценой!

Ксавуд выругался:

Будь всему пусто! Нельзя ждать утра!

Он знал, что утром Мидвак отправится на работу, и тогда времени на долгие уговоры не будет. А сейчас, глубокой ночью, у него был шанс выпросить сумму, достаточную не только на приём, но, возможно, и на всё лечение.

Ксавуд решительно дёрнулся к выходу, но резкое движение вызвало новый приступ головокружения. Едва отступившая боль вновь пронзила тело. Слегка отдышавшись, он огляделся в поисках хоть какой-то одежды. Схватив первую попавшуюся рубаху, он медленно, но упрямо двинулся к двери, крикнув напоследок:

— Ушёл! Не жди! Дела есть.

Мидвак жил в престижном квартале, гораздо ближе к центру города. Неспешным шагом до него было минут тридцать-сорок. Но сейчас Ксавуд не мог идти даже так, и время в пути сильно увеличивалось. Морщась и кривясь от боли на каждом шагу, он тем не менее шёл. Любовь к дочке была сильнее любой боли.

С усилием Ксавуд доковылял до дома Мидвака. Было уже за полночь, и друг наверняка спал. Дело не терпело отлагательств, придётся будить. На пути вдруг возникло новое препятствие — охрана. С недавнего времени дом Мидвака обзавёлся круглосуточной охраной, чтобы надоедливые попрошайки не мешали почтенным людям отдыхать.

Представив, как он выглядит со стороны, Ксавуд понял, что с главного входа ему в здание не попасть. Оставалось лишь постучать в окно со двора; благо, Мидвак жил на втором этаже.

Как же постучаться? — пронеслось в голове у Ксавуда. — Камушки бросать? Нет, если стекло разобью, потом не расплачусь. Чем-то постучать? Огляделся — вокруг ни палки, ни ветки.

Будь оно всё проклято! Придётся карабкаться по стене! Она здесь была шершавая, кое-где можно было ухватиться за выступающий камень или уступ. Рискованно, но другого выхода нет. Только так я доберусь до его окна.

Ксавуд начал своё рискованное путешествие по стене. Превозмогая боль, он почти преодолел первый этаж. Высота этажей здесь была очень большая, более трёх метров. Вдруг в окне первого этажа, видимо, разбуженные звуками, проснулись хозяева. Зажглись свечи, и окно распахнулось. Увидев лезущего вверх Ксавуда, хозяйка закричала во всю мощь своих лёгких: