— Молодец, сынок, — сказал я, беря рисунок. — Настоящий сыщик.

Детский лепет и старушечьи сплетни вдруг обрели вес. Улик не было, но появлялась канва. Версия.

— Ты уверен в времени? — переспросил я.

— Абсолютно! Я как раз новую серию «Капитана Марвела» дочитывал. У меня будильник на тумбочке светится. Было почти полпервого.

— А потом? После того как он уехал?

— Потом... потом ничего. Было тихо. А утром... утром приехала скорая и шериф.

Вот оно. Прямое указание. Эллис не просто угрожал. Он был на месте преступления. Он был дирижером этой симфонии смерти. Он приехал, чтобы убедиться, что все идет по плану, или чтобы отдать последний приказ. Его «Кадиллак», черный и бесшумный, как сама смерть, стал главным свидетельством. Но, пока, не уликой.

— А мистер Кроу? — спросил я его. — Ты про него что-нибудь знаешь?

Тень пробежала по лицу мальчика.

— Он… он страшный. Он никогда не улыбается. Однажды его собака, овчарка злая, погналась за моим котом. Я кинул в нее камень, чтобы отогнать. Мистер Кроу вышел, ничего не сказал. Только посмотрел на меня. Холодно так. Я потом неделю во сне этот взгляд видел. Он… он как будто не человек. А что-то другое.

Я поблагодарил миссис Гейбл и Томми, сунул мальчишке в руку пятерку — «на оперативные расходы». Его глаза загорелись как у кладоискателя, нашедшего сундук.

Выйдя на улицу, я оглядел опрятные домики Элм-стрит. Теперь они казались мне не мирными обителями, а кулисами готического театра, за которыми скрывались темные страхи, старые грехи и притихшие, наблюдающие друг за другом актеры. И двое из них — старая сплетница и мальчик-фантазер — только что дали мне больше, чем все официальные лица Гленвью вместе взятые. Они дали мне направление.

И тень большого черного «Кадиллака» Артура Эллиса нависла над этой улицей, над всем городом, над этим делом. Он был здесь. Он был ключом как сказала Лоретта. И теперь мне нужно было найти доказательства, чтобы повернуть этот ключ в замке правды.

Я сел в машину и поехал по адресу, который нашел в телефонной книге. Поместье Кроу.

Оно находилось на самом холме, возвышаясь над городом, как феодальный замок над покоренной деревней. Высокий каменный забор, массивные кованые ворота с видеокамерами на каждом столбе, длинная, вымощенная булыжником подъездная аллея, усаженная подстриженными кипарисами. Я даже не пытался подъехать к воротам. Я припарковался в полумиле от них, в кармане деревьев у обочины, и достал старый, потертый полевой бинокль, который всегда возил с собой.

Я наблюдал. Минут через сорок к воротам подъехал знакомый темно красный «Кадиллак» — машина доктора Хейла. Ворота бесшумно открылись, машина проехала внутрь, ворота закрылись. Все как по маслу. Никаких лишних движений.

Я выждал еще минут двадцать, потом, пользуясь темнотой подступающего вечера и густой листвой, обошел забор, отыскав место, где старое раскидистое дерево наклонилось над оградой, давая возможность заглянуть внутрь, оставаясь в тени.

Я увидел лужайку перед особняком в стиле Тюдоров — ухоженную, изумрудно-зеленую, с беседкой, увитой плющом. И двух мужчин, стоявших у мраморного фонтана, из которого струилась вода, розовая в свете заходящего солнца. Доктор Хейл и другой мужчина — высокий, подтянутый, с седыми висками и властным, жестким лицом, высеченным из гранита. Мистер Кроу. Они о чем-то разговаривали. Хейл жестикулировал, его поза была напряженной, почти умоляющей. Он выглядел мелко и жалко рядом с этим монументом из плоти и костюма от-кутюр. Кроу слушал его, не двигаясь, его лицо было непроницаемой маской. Затем он что-то сказал, отчеканивая каждое слово. Хейл замолк, его плечи опустились. Затем он, словно исполняя приказ, достал из внутреннего кармана пиджака толстый конверт и протянул его Кроу. Тот взял его, не глядя, не проверяя содержимое, сунул в карман брюк, кивнул и, развернувшись на каблуках, ушел в дом, не оглянувшись. Хейл постоял еще минуту, потер лицо ладонью, и на его плечи будто взвалили невидимый мешок с цементом. Он побрел к своей машине, старея и сгорбившись.

Я опустил бинокль. В горле стоял горький привкус. Итак, связь была налицо. Хейл платит Кроу. Но за что? За защиту своего наркобизнеса? За молчание о том, что случилось с Джейн Уоллес? Или Кроу был тем самым «Он», который «заставил его это сделать»? Догадки кружились в голове, как осенние листья, но ни одна не хотела ложиться на землю фактом. Мне нужны были доказательства. Нужно было найти слабое звено в этой блестящей, отполированной цепи.

***

Я решил нажать на банкира. Тот, кто вращает деньги, всегда знает больше всех. Он — аорта системы. Мистер Эдгарс.

Банк «Гленвью Траст» был таким же импозантным и бездушным, как и кабинет Хейла. Мрамор, латунь, тихий, благоговейный шепот клиентов. Меня провели в кабинет Эдгарса — просторный зал с панорамным окном, из которого открывался вид на весь город, как на шахматную доску. Сам Эдгарс был человеком с лицом бухгалтера — невыразительным, подслеповатым — и глазами голодного хорька. Он не предложил мне сесть.

— Мистер Келлер? Чем обязан? — его голос был сухим, без эмоций, как скрип переворачиваемой страницы в гроссбухе.

— Расследую дело об исчезновении Джейн Уоллес, — сказал я, упираясь руками в его идеально чистый стол. — Есть информация, что она была связана с семьей Кроу. Мне нужно понять ее финансовое положение. Может, у нее был счет в вашем банке? Может, были переводы?

Эдгарс холодно улыбнулся, его глаза сузились до щелочек. — Мистер Келлер, вы же понимаете, что я не могу разглашать информацию о клиентах. Банковская тайна. Это не просто правило, это священный принцип.

— Даже если клиентка пропала без вести? Даже если есть подозрение в преступлении? Шериф Блейк, я уверен, мог бы сделать официальный запрос.

— Особенно тогда. Без официального запроса, заверенного печатью и подписью окружного прокурора, — ни-ни. — Он сложил пальцы домиком, его ногти были идеально подстрижены и отполированы. — И, если честно, я бы не советовал вам совать нос в дела мистера Кроу. Он очень уважаемый человек в нашем городе. Его репутация безупречна. А репутация — это все, что у нас есть.

— Как и ваша, я уверен, — сказал я. Мой взгляд упал на его руку, лежавшую на столе. На запястье банкира были те же самые золотые «Patek Philippe», что и у Хейла. Та же модель. Слишком большое, кричащее совпадение для маленького городка. Два паука в одной банке, носящие одинаковые часы. — Почему у вас и у доктора Хейла одинаковые золотые часы? Это такой корпоративный стиль в Гленвью?

Эдгарс заметил мой взгляд и быстро, почти судорожно, убрал руку под стол. — На этом, я полагаю, наш разговор окончен. Доброго дня, мистер Келлер. И помните мой совет.

Я вышел, не сказав больше ни слова. Воздух в банке показался мне таким же спертым и отработанным, как и в кабинете Хейла. В голове складывалась картина. Хейл, Кроу, Эдгарс. Они были связаны. Деньги, часы, молчание… Все они были частью одной системы. Кролик, паук и питон. Системы, которая покрывала темные дела и устраняла тех, кто вставал у нее на пути. Лоретта встала на пути. И теперь ее не было.

Я позвонил своему знакомому, который работал в налоговом ведомстве штата, и задал вопрос о Кроу. Он обещал перезвонить в мотель позже.

***

Вечером, когда я возвращался в свой мотель по темной, плохо освещенной дороге, ведущей из города, в зеркале заднего вида возникли фары. Они появились внезапно, из ниоткуда, и приближались слишком быстро. Слишком настойчиво. Слишком целенаправленно.

Я прибавил газу. Мой старый «Плимут» взревел, протестуя, но его изношенный мотор не мог дать много. Фары догоняли, слепя мне глаза, заполняя салон мертвенным, искусственным светом. И затем раздался резкий, короткий, издевательский звук сирены.

Полиция.

Что-то холодное и тяжелое сжалось у меня в желудке. Я медленно притормозил и съехал на обочину, на сырую, пахнущую полынью землю. Я положил руки на руль, чтобы их было видно. Сердце бешено колотилось, выбивая барабанную дробь в моих ушах. Я ждал.