Я снова посмотрел на неё. И понял, что эта женщина не отступит. Хоть я скажу ей «нет», хоть выставлю за дверь — она всё равно будет копать. И либо её закопают раньше времени, либо она найдёт способ дожить до правды.

— Мисс Мэйсон, — сказал я, откинувшись на спинку кресла, — вы понимаете, что всё, что вы мне рассказали, — это слухи? Подозрения. Намёки. Для суда этого мало.

Она подняла глаза. В них не было сомнений.

— А для вас? — спросила она.

Вопрос ударил точнее, чем выстрел. Для меня — этого было достаточно. Потому что в её голосе не было игры. Она верила. И эта вера была прочнее любой бумаги.

Я вернулся на своё место и сделал пометку в блокноте: «Марианна — не отпустит. Даже если я откажусь».

— Мисс Мэйсон, — сказал я после паузы, — в моей практике было немало клиентов, которые приходили ко мне с похожими историями. «Сестру убили», «мужа подставили», «сына похитили». Почти всегда оказывалось, что за громкими словами — обычная случайность или личная трагедия. Несчастный случай. Самоубийство. Чужая ошибка. И лишь изредка — настоящее преступление.

Я говорил жёстко, нарочно. Хотел проверить, выдержит ли она прямой удар.

— Я понимаю, — ответила она, и голос её дрогнул только на секунду. — Но Лоретта была не такой. Она не из тех, кто спотыкается на ровном месте. Она всегда знала, куда идёт. Если бы что-то случилось случайно, я бы смирилась. Но она сама мне сказала, что её жизнь в опасности. Разве это похоже на случайность?

Я не ответил. Она уловила моё молчание и продолжила:

— Вы, наверное, думаете, что я просто схожу с ума от горя. Что я вижу заговор там, где его нет. — Она опустила глаза. — Может быть. Но у меня больше никого не осталось. Если я не найду правду, то я потеряю её навсегда.

Слова прозвучали так просто, что я почувствовал, как сигарета в пальцах погасла, а я и не заметил.

— Хорошо, — сказал я. — Продолжайте.

Она глубоко вдохнула, будто собиралась с духом.

— В Гленвью есть один священник. Отец Донован. Лоретта говорила, что он слишком часто молчит там, где должен говорить. Что его исповеди — не только прощение грехов, но и сделки. Люди доверяют ему свои тайны, а он… он хранит их за плату. Не всегда деньгами. Иногда — услугами.

Я приподнял бровь. Церковные тайны редко становились частью моих дел, но если становятся — дело всегда пахнет хуже всего.

— Лоретта хотела поговорить с ним о Джейн Уоллес, — продолжала Марианна. — Но после их встречи она вернулась домой бледная и сказала только одно: «Они все связаны».

Я отметил ещё одно имя.

— Получается, список длиннее, чем я ожидал, — сказал я. — Кроу, Блейк, Хейл, Эллис, Донован… Вы понимаете, что если я возьмусь за это, мне придётся сунуть нос в каждую из этих дверей?

Она кивнула, не колеблясь.

— Я хочу, чтобы вы это сделали.

Я усмехнулся. Вот так всегда. Люди приходят и приносят тебе свою боль, как будто ты умеешь обращаться с ней лучше, чем они. На самом деле мы просто перераспределяем боль — от одного к другому. Но в её глазах была такая отчаянная решимость, что я не стал её разубеждать.

— Допустим, я соглашусь, — сказал я. — Что тогда? Вы понимаете, что это может закончиться плохо? Не только для меня, но и для вас?

Она впервые за всё время подняла голову прямо и посмотрела мне в глаза.

— Если я ничего не сделаю, я уже умерла вместе с ней.

Ответ был таким простым и твёрдым, что мне больше нечего было возразить.

Я затушил окурок в переполненной пепельнице, открыл новый лист блокнота и сказал:

— Хорошо. Давайте по порядку. Вы упоминали, что Лоретта заметила слежку. Машину у дома. Людей, которые приходили, пока её не было. У вас есть хоть какие-то детали? Номера, описания?

Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Она говорила про тёмный «Кадиллак». Старый, с высокими крыльями. За рулём — мужчина в шляпе. Крупный. Но лица она не разглядела. И ещё… она уверяла, что кто-то перерывал её бумаги. Очень аккуратно. Только ящики стола были чуть не так задвинуты, как она оставляла.

— Значит, профессионалы, — пробормотал я. — Не любители.

— Да. И самое страшное, — добавила она, — что Лоретта сказала: «Они знают, что я знаю».

Эта фраза прозвучала как удар по струне. Я сделал пометку жирным карандашом.

Потом мы оба замолчали. Она сидела прямо, вытирая уголки глаз платком, а я думал о том, что её история слишком цельная, чтобы быть просто выдумкой. Слишком много совпадений, слишком много имён.

Я поднял голову и спросил:

— Вы готовы ко всему, что может вылезти наружу?

Она кивнула.

— Готова.

Я вздохнул и окончательно принял решение: возьму это дело.

— Тогда вот что. Мне нужны адреса. Ваш, сестры, всех, кого вы упомянули. Телефон, по которому я смогу вас найти. И всё, что Лоретта могла оставить после себя: записки, письма, фотографии. Даже самые незначительные.

Она быстро кивнула, достала из сумочки маленький блокнот и начала писать адреса. Почерк её был аккуратным, строгим, словно она старалась не допустить ошибки.

Я наблюдал за её рукой и вдруг понял, что впервые за долгое время чувствую то, чего давно не было: азарт. Эта женщина только что принесла в мою конуру живое дело. Настоящее. И отказываться было уже поздно.

Когда она закончила, я взял листок, убрал в карман и сказал:

— Хорошо. Я посмотрю. Но предупреждаю: если окажется, что ваша сестра умерла случайно, вы услышите это от меня прямо.

Она кивнула.

— Я хочу правду. Какую бы цену она ни имела.

И в этот момент я понял, что она говорит искренне.

Я записал данные, проводил ее до двери. Она ушла, пошатываясь, оставив после себя лишь легкий, дешевый запах духов и тяжесть ответственности, которую я только что на себя взвалил.

Я налил виски в свой стакан и сделал медленный глоток. Тишина после её голоса казалась особенно густой. На столе остался блокнот с её аккуратными записями, и я смотрел на него так, словно в этих строчках уже была разгадка.

Честно говоря, мне не нравились дела, которые начинались с родных умерших. Они всегда были как открытые раны: слишком много боли, слишком мало фактов. Обычно такие клиенты приходят, цепляясь за соломинку, а ты должен сказать им правду, которая рубит их надежду под корень. Но Марианна не выглядела человеком, готовым смириться. Она пришла не за утешением. Она пришла за оружием.

Я встал, прошёлся по кабинету. Стол, переполненный пепельницей и обрывками заметок, выглядел как поле боя. У стены стояла вешалка с плащом, от которого пахло дождём. Всё казалось привычным, но в воздухе уже витала новая нить, и я чувствовал, что если потяну за неё, клубок потянется за мной.

Я достал из кармана листок с адресами. Аккуратные буквы Марианны смотрели на меня упрямо, как сама она. «Кроу, Хейл, Блейк, Эллис, Донован…» — прочитал я вслух. Прекрасная компания. Если бы собрать их вместе за одним столом, это был бы настоящий пантеон власти и страха.

Я сел обратно в кресло, достал сигарету, прикурил и дал дыму подняться под потолок. В голове вертелся вопрос: что именно знала Лоретта? Что она такого увидела, что заставило весь этот сонный городок превратиться в осиное гнездо?

Я вспомнил, как Марианна говорила про «гниль в корнях». Слова звучали слишком образно для простой домохозяйки. Значит, Лоретта действительно нашла что-то, что не укладывалось в обычное объяснение. И за это её убрали.

Второй вопрос был куда хуже: зачем ввязываться мне? Я мог бы отказаться, сказать, что дело безнадёжное. Но я знал — не смогу. Когда видишь такие глаза, как у Марианны, ты понимаешь: если не возьмёшься ты, она всё равно пойдёт одна. А одна она далеко не дойдёт.

Я выпил ещё глоток и усмехнулся. Впервые за долгое время почувствовал то, что всегда ненавидел в себе: предвкушение. Любое новое дело — это шанс. Шанс потерять всё или хотя бы узнать о себе что-то новое.

Я подошёл к окну. С улицы тянуло сыростью. Фонарь освещал лужи, и в их отражении качался мутный свет. Вдалеке кто-то спорил, хлопнула дверца машины. Жизнь текла своим чередом. А у меня в руках оказалась нитка, ведущая в тень.