Я вернулся к столу, достал старую папку и вложил туда её листок. На обложке большими буквами написал: «Гленвью». Всегда лучше дать делу имя, прежде чем оно дало имя твоей могиле.
Затушив сигарету, я сел и стал перебирать в голове ближайшие шаги. Сначала — досье на Лоретту. Надо будет съездить к её дому, поговорить с соседями, собрать всё, что осталось от её бумаг. Потом встретиться с теми, чьи имена теперь записаны в моём блокноте.
Я знал, что это будет грязно. Я знал, что уже завтра могу пожалеть. Но отступить не мог.
В кабинете снова зазвенели часы. Я посмотрел на стрелки и понял, что вечер уже перешёл в ночь. В этом городе ночь всегда пахла одинаково — табаком, бензином и чужими грехами.
На следующее утро мой «Плимут» 48-го года, цвета увядшей хвои, катил по безупречным, как чертеж, улицам Гленвью. Солнце играло бликами на чистых витринах дорогих магазинов, на капотах новеньких «Бьюиков» и «Кадиллаков». Дети на велосипедах с блестящими спицами звонко смеялись, разносящие молоко мальчики звонили в колокольчики, и их белые фартухи были ослепительно чисты. Идиллия с обложки журнала «Saturday Evening Post».
Но чем дальше я углублялся в город, тем сильнее становилось навязчивое, щекочущее нервы ощущение. Ощущение гнили, тщательно присыпанной дорогим искусственным газоном. Воздух был сладковатым и затхлым, как у забытого в вазе фрукта, который уже начал подгнивать изнутри, сохраняя идеальную внешность. Здесь что-то было не так. Глаза встречных прохожих были пустыми, улыбки — слишком натянутыми. Здесь хранили секреты.
Первый визит. Разговор с Гарольдом.
Дом Лоретты и Гарольда оказался на Элм-стрит — аккуратное, одноэтажное бунгало с голубыми ставнями и подвесными кашпо с геранью у входа. Слишком аккуратный. Слишком тихий. Слишком безжизненный. Казалось, сама природа затаилась здесь, прислушиваясь.
Я припарковался через дорогу, наблюдая. Ничего. Ни души. Занавески на окнах были неподвижны. Я вышел из машины, постоял минутку, закуривая, вглядываясь в детали: слишком идеально подстриженный куст, слишком свежая краска на водосточной трубе, словно что-то замазывали. Потом перешел улицу и подошел к двери.
Мне открыл Гарольд. Мужчина лет сорока, с одутловатым, небритым лицом, в мятой рубашке нараспашку, обнажающей заросший волосами живот. От него пахло вчерашним перегаром, сегодняшним пивом и потом отчаяния.
— Кто вы? — просипел он, щурясь от яркого дневного света, непривычного для его глаз.
— Джон Келлер. Частный детектив. Ваша свояченица, Марианна, наняла меня, чтобы разобраться с обстоятельствами смерти вашей жены, — сказал я прямо, без предисловий, испытывая почву.
Глаза Гарольда сузились, в них мелькнула быстрая, как вспышка, смесь злобы, страха и чего-то еще, чего я не смог уловить. — Каких еще обстоятельств? Все уже разобрались. Трагическая случайность. Теперь проваливайте. Мне не нужны ваши услуги.
— Мне нужно осмотреть дом.
— А мне нужно, чтобы меня оставили в покое! — голос его дрогнул, сдавленно зазвучал. — Она умерла. Пора смириться. Похоронили и забыли.
— Марианна смириться не может. И я тоже, пока не получу ответов. Либо вы меня пускаете, либо я иду в окружную прокуратуру и прошу ордер, ссылаясь на подозрения в ненадлежащем расследовании. И тогда сюда нагрянут люди с фотоаппаратами и лупами, будут ходить по всему дому, задавать вопросы соседям. Вы этого хотите? Чтобы все снова вспомнили? Я блефовал, но Гарольд купился.
Гарольд пробормотал что-то нечленораздельное, ругательство, направленное в пространство, но отступил от двери, пропуская меня внутрь. Его плечи ссутулились, будто под невидимым грузом.
В доме пахло химией. Резкий, искусственный, удушливый аромат хлорки, аммиака и цветочного освежителя воздуха, который не мог перебить сладковатый, стойкий, въевшийся в самые стены запах смерти. Слишком чисто. Слишком стерильно. Полы блестели, на полках не было ни пылинки. Кто-то постарался на совесть, чтобы вычистить, выскрести, выжечь все следы произошедшего. Но на кухне на полу стояли пустые бутылки от виски. Много.
— Где это произошло? — спросил я, мои глаза бегло скользили по обстановке: стандартная мебель, дешевые ковры, фотографии в рамках, где они с Лореттой улыбались в камеру, еще не зная, что их ждет.
— В ванной, — мотнул головой Гарольд, не глядя в ту сторону. — Там и колонка. Газовая.
Я прошел в ванную. Маленькое, тесное помещение с черно-белой кафельной плиткой в шашечку. Все было вымыто, вычищено, вылизано до блеска. Следов сажи, копоти, гари не было видно. Ни малейшего намека на трагедию. Слишком быстро. Слишком тщательно. Слишком по-профессиональному.
— Где были вы в ту ночь? — спросил я, возвращаясь в гостиную. Я сел в кресло, демонстрируя, что никуда не тороплюсь.
— В баре. «Последний шанс», на старой трассе, недалеко отсюда. Там пол-города меня видело. Можешь спросить у Теда, бармена.
— А когда вернулись?
— Утром. Под утро. Дверь была заперта изнутри. Мне пришлось… пришлось выбивать стекло в кухне, чтобы попасть внутрь. Нашел ее… там. — Он указал пальцем в сторону ванной, рука его дрожала. Он не глядел на меня, уставившись в одну точку на ковре.
— Вы с женой ладили в последнее время? — сменил тему я, стараясь звучать нейтрально.
Глаза Гарольда вспыхнули мутным огнем. — А что, этот стерв… Марианна уже нашептала, что я ее бил? Что мы ругались? Да, мы ругались! У кого не бывает? Она стала холодной, скрытной, все время пропадала где-то. Вечно что-то писала в своих блокнотиках, куда-то бегала, шепталась по телефону. Наверное, завела себе мальчишку на стороне, раз я ей такой обузой стал. Может, это он ее и прикончил, любовник-то! Ищи его!
— У нее был любовник? — уточнил я, делая вид, что записываю. — Кто-то конкретный? Имя, адрес?
— Я не следил за ней! — он взорвался, его лицо покраснело. — Хватило проблем своих! Но она менялась. Стала нервной, прятала глаза. А потом эти ее поездки в Лос-Анджелес… под предлогом покупок. Какие покупки? Мы еле сводили концы с концами!
— В Лос-Анджелес? — переспросил я, и во рту появился знакомый металлический привкус азарта. — Она часто ездила?
— Последние пару месяцев. Раз в неделю, может. Возвращалась поздно, уставшая, но… возбужденная. Говорила, что скоро все изменится, что мы заживем по-другому. Бред какой-то.
Я кивал, делая заметки в блокноте. Это была новая деталь. Лоретта что-то искала. И, судя по всему, нашла.
— Она упоминала какие-то имена? Джейн Уоллес? Доктора Хейла? Мистера Кроу?
При последнем имени Гарольд заметно напрягся. Его глаза побежали. — Кроу? Нет… то есть, может, и говорила что-то… о его сыне, Эрике. Тот встречался с той пропавшей художницей. Но при чем тут Кроу-старший? Он тут всем заправляет. Лучше с такими не связываться.
— Почему? — мягко спросил я.
— Да потому что! — он заерзал на месте. — У него все в кармане. И шериф Блейк, и городской совет… Все. Кто против него — тому плохо приходится. Скажу тебе, детектив, — он вдруг понизил голос, став почти доверительным, — уезжай отсюда. Не копай тут. Тебя же предупреждают. Марианна горюет, она не в себе. Возьми свои деньги и проваливай, пока цел.
— Меня уже предупреждали? — поймал я его на слове.
Он смутился, отвел взгляд. — Я не о тебе… я вообще. Просто совет.
Я понял, что больше ничего от него не добьюсь. Он напуган и пьян. Но он что-то знает.
Я встал, сделал вид, что осматриваю гостиную. Книжные полки с дешевыми романами, камин, диван. Ничего. Затем прошел в спальню. Аккуратная постель, туалетный столик. Я потянул за ручку верхнего ящика.
— Эй, что ты делаешь? — взревел Гарольд, появляясь в дверях. Его лицо побагровело. — Это ее личные вещи! У тебя нет права!
— Я ищу личные вещи, — холодно ответил я, не останавливаясь. — Именно в них часто и кроются ответы. Вы же хотите, чтобы я проверил версию про любовника?
— Да пошел ты! — просипел он, но не стал вмешиваться физически. Он замер в дверях, наблюдая, как я роюсь в нижнем белье, в пачках писем, в коробочках с бижутерией.
