Пальцы Сергея постукивали по подоконнику, выдавая внутреннее напряжение. Трубка, уже потухшая, лежала в руке. Он знал, что каждое решение, принятое в этом кабинете, отзовётся тысячами жизней на далёких фронтах. Абиссиния и Испания были не просто точками на карте — это были шахматные доски, где каждый ход мог изменить ход истории. И он, человек из XXI века, должен был играть эту партию, балансируя между жестокостью эпохи и своими собственными моральными ориентирами.

Дверь кабинета отворилась с тихим скрипом, и в комнату вошёл нарком обороны Борис Михайлович Шапошников. В руках он держал кожаную папку, а в глазах читалась усталость человека, который ночи напролёт провёл за картами, донесениями и расчётами. Шапошников остановился у массивного стола, покрытого зелёным сукном, и заговорил.

— Товарищ Сталин, разрешите доложить о положении дел в Абиссинии и Испании.

Сергей повернулся, его взгляд внимательно изучил наркома. Он указал на стул напротив стола и медленно опустился в своё кресло, положив трубку на край.

— Начинайте, Борис Михайлович, — сказал он. — Что у нас в Африке?

Шапошников раскрыл папку, его пальцы аккуратно перелистнули страницы, исписанные мелким, почти каллиграфическим почерком. Он кашлянул, собираясь с мыслями, и заговорил:

— В Абиссинии, товарищ Сталин, ситуация крайне тяжёлая. Наши советники под командованием полковника Вяземцева предприняли попытку диверсии против итальянских складов иприта в Асмаре. Операция планировалась как ключевой удар, чтобы ослабить итальянцев перед штурмом Дессие. Три отряда, по двести человек каждый, и четвёртый под командованием майора Соколова должны были уничтожить склады с ядовитым газом и перерезать снабжение через мост у реки Аваш. Но… — Шапошников сделал паузу, его лицо помрачнело, — операция провалилась.

Сергей нахмурился, его пальцы сжались в кулак. Внутри него закипал гнев, но внешне он оставался спокоен, лишь лёгкое подрагивание усов выдавало эмоции.

— Провалилась? — переспросил он, его голос стал тише, но в нём появилась стальная нотка, от которой Шапошников невольно выпрямился. — Объясните, Борис Михайлович. Как семьсот человек могли провалить операцию?

Шапошников вздохнул, его взгляд скользнул по бумагам, словно ища в них спасение от тяжёлого разговора.

— Предательство, товарищ Сталин, — ответил он, его голос был твёрд, но в нём чувствовалась горечь. — Все три отряда попали в засады. Итальянцы знали их маршруты, знали время и место. Проводники, на которых мы полагались, оказались подкуплены. Возможно, британцами, хотя прямых доказательств пока нет. Первый отряд под командованием капитана Григорьева был уничтожен в ущелье у Асмары. Итальянские пулемёты и миномёты не оставили им шансов. Сам Григорьев погиб, раненый штыком в грудь. Второй отряд, лейтенанта Петрова, почти добрался до аэродрома, но их расстреляли. Петров поджёг один топливный бак, но был убит пулей в шею. Третий отряд, старшины Иванова, заложил взрывчатку у склада боеприпасов, но их проводник подал сигнал итальянцам. Иванов пожертвовал собой, взорвав гранату, чтобы дать своим людям шанс, но и они были расстреляны. Майор Соколов с четвёртым отрядом не дошёл до моста — итальянский патруль перехватил их. Соколов погиб, его последние слова по рации были: «Нас продали».

Сергей слушал молча, его взгляд был прикован к Шапошникову. Он представлял себе тёмные тропы Асмары, треск пулемётов, крики умирающих и предательский блеск фонаря в руках проводника. Семьдесят тонн иприта, которые могли уничтожить абиссинскую армию за часы, остались нетронутыми. Итальянцы, зная о советских планах, теперь держали инициативу. Сергей чувствовал, как сеть интриг затягивается вокруг советских сил, и в центре этой сети был кто-то, кто продал их за звонкую монету — возможно, британскую.

— Сколько выжило? — спросил он.

— Меньше тридцати, товарищ Сталин, — ответил Шапошников, опустив взгляд. — Большинство ранены или в плену. Склады иприта целы, аэродром и мост не тронуты. Итальянцы теперь знают о наших планах, и штурм Дессие через два дня станет настоящей бойней. Император Хайле Селассие отказывается отступать, несмотря на наши предупреждения. Полковник Вяземцев подозревает, что предательство связано с вождём тиграи, рас Менгешей, или его племянником Текле. Есть также следы британского связного в Аддис-Абебе. Вяземцев запросил разрешение на усиление разведки и допрос Текле.

Сергей молчал, его пальцы медленно барабанили по столу. Провал операции означал не только потерю людей, но и удар по престижу Москвы. Он знал, что итальянцы с их ипритом могут стереть армию Абиссинии за часы, а британцы, чья тень угадывалась за каждым предательством, только рады такому исходу. Сергей вспомнил слова Хайле Селассие, которые Вяземцев пересказал в одном из донесений: «Мы будем сражаться одни». Эти слова звучали как вызов, но в них была и горькая правда — без советской поддержки Абиссиния падёт.

— Вяземцеву — полный карт-бланш, — сказал Сергей, его голос стал твёрже. — Найти предателя. Если это Менгесха или Текле, я хочу, чтобы они ответили за всё. Проверьте всех, кто контактировал с британцами. И никаких больше проводников без проверки. Что с танками Т-26?

— Доставка задерживается, товарищ Сталин, — ответил Шапошников. — Корабли выйдут из Одессы через неделю, но до Абиссинии они доберутся не раньше трёх недель. Мы можем отправить инструкторов и пулемёты, как просили вожди, но времени на обучение почти нет.

Сергей кивнул, его мысли уже переключались на другой фронт. Абиссиния была важна, но Испания была ближе к сердцу Европы, и там разворачивалась другая драма, где советское оружие и воля испытывались в огне гражданской войны.

— Теперь Испания, — сказал он, зажигая трубку. Табачный дым медленно поплыл по комнате.

Шапошников перевернул страницу в папке, его лицо слегка просветлело, словно он наконец мог сообщить что-то, не пропитанное горечью поражения.

— В Испании, товарищ Сталин, успех, — начал он, и в его голосе появилась нотка сдержанной гордости. — Вчера, 6 апреля, наши солдаты, советники и республиканские силы взяли Толедо. Это была тяжёлая победа, но Алькасар пал. Националисты разбиты, немецкий легион «Кондор» практически уничтожен. Из четырёхсот немцев выжило меньше пятидесяти, большинство в плену. Фалангисты и португальские добровольцы рассеяны или мертвы. Флаг республики теперь развевается над крепостью.

Сергей слегка прищурился, в его глазах мелькнула искра удовлетворения. Толедо был не просто городом — это был символ, и его падение означало, что республиканцы, поддерживаемые Москвой, всё ещё держат инициативу в этой кровавой войне. Он затянулся трубкой и кивнул Шапошникову.

— Расскажите подробнее, Борис Михайлович, — сказал он, его голос стал мягче, но в нём всё ещё чувствовалась властная интонация.

Шапошников начал, его голос стал увереннее, словно он сам переживал те мгновения боя:

— Наступление началось на рассвете 6 апреля. Десять тысяч республиканцев — три батальона пехоты, двадцать танков Т-26, дюжина истребителей И-15 и батарея 76-мм орудий — двинулись на Толедо. Наши советники координировали артиллерию и танки, обеспечивая точность ударов. Националисты, около трёх тысяч человек, включая легион «Кондор», фалангистов и португальских добровольцев, держали укрепления на хребте южнее города. Их позиции были сильными: мешки с песком, колючая проволока, пулемёты MG-34 и 81-мм миномёты. Но они были измотаны после поражения под Теруэлем.

Он сделал паузу, перелистнув страницу, и продолжил:

— Бой начался с артиллерийского обстрела. Наши 76-мм орудия били двадцать минут, разрушая баррикады и сея панику. Затем пошли танки и пехота. Националисты держали центр под командованием лейтенанта Вильгельма Крауса, но их фланги, особенно португальцы, дрогнули под давлением. К полудню танки прорвали центр, а к двум часам португальцы начали отступать, бросая винтовки. Немцы отошли к Алькасару, но крепость не выдержала. К семи вечера бой закончился. Вильгельм Краус, Фридрих Шульц, Отто Бауэр, гауптман Ганс Келлер — все немецкие командиры погибли. Легион «Кондор» потерял почти всех офицеров. Республиканцы потеряли около двух тысяч человек. Победа была полной и безоговорочной.