«Счастливого Рождества!»

Отец мгновенно собрал батут, поднял Блэр на руки и перекинул через алюминиевое ограждение на упругую сетку. Фрэнсис без его помощи забралась туда же, и началось восхитительное движение вверх и падение вниз, и снова полет… Волосы девочек растрепались, как у маленьких ведьм, но от этого было только веселее. А глаза Ричарда светились счастьем.

– А мы все ждем, когда ты объявишься. Путешествие Фрэнсис в прошлое было резко оборвано фразой, произнесенной Джейком. Видения были столь живы в ее глазах, что ей понадобилось поморгать пару секунд, чтобы вернуться в настоящее и рассмотреть, кто к ней обратился так бесцеремонно. С последней их встречи Джейк кто-то изменился. Он явно похудел, и костюм отличного покроя теперь на нем слегка обвис.

– Ты уже приехал? Когда?

– Утром. А что?

– Да нет, так просто. Я огорчилась, услышав, что тебе не удалось разделить с нами наше семейное горе с первого момента.

Джейк почесал макушку, как бы надеясь, что оттуда поступит приемлемый ответ.

– Так получилось. Я был занят.

– На праздники?

– Тот, кто работает на себя, а не на правительство, не знает выходных. Иначе мы бы умерли с голода.

– И ты в эти дни зарабатывал себе на жизнь?

– Как ты догадалась? Разумеется. Посмотри, Фрэнсис! – почти обрадовано воскликнул он. – Кажется, Блэр и Лили усаживают твоего папашу в лимузин. Пора трогаться.

Фрэнсис, Блэр, Джейк, Ричард и медсестра хранили молчание все время, пока шофер медленно вез их в черном лимузине по шоссе, протянувшемуся вдоль побережья. Когда они обогнули обширную территорию теннисного клуба с опустевшими к этому часу кортами, Фрэнсис увидела впереди небольшую церковь из побуревшего от времени и морского воздуха кирпича.

По соседству с церковью высилось здание корпорации купальщиков, и на устремленной к небу мачте трепетал ее флаг. Там шла своя обычная жизнь независимо от того, что происходило поблизости, всего лишь в двадцати ярдах. Босоногие детишки с раскрасневшимися от хлорированной воды бассейна глазами скопились на террасе и на ступенях здания. Их родители и прочая публика терпеливо ждали, когда полиция пропустит поближе их машины.

Некоторые из самых близких друзей Ричарда и Клио образовали две цепочки от улицы до входа в храм, ограждая семью покойной от соприкосновения с толпой. Фрэнсис узнала некоторых в этом ряду скорбящих. Джек Ван Фюрст, скрестивший руки на груди и с опущенной головой. Малкольм Моррис, полный энергии и больше занятый тем, чтобы оттолкнуть тех, кто напирал сзади, чем выражением скорби. Ее мать, Аурелия, явилась на похороны в строгом черном одеянии, даже в черной шляпке с ниспадающей вуалью. Рядом с секретаршей Белл стояла Пенни Адлер и нервно теребила в руках сумочку. У бедной Пенни катились по лицу редкие, круглые, как фальшивый жемчуг, слезы, а подбородок заметно дрожал.

Лили вкатила на дорожку инвалидное кресло с Ричардом. За ней следовали Блэр и обнимающий ее за стройный стан Джейк. Фрэнсис замыкала эту скромную процессию в одиночестве. Она ощущала, что глаза любопытствующей толпы излучают некую материальную силу, которая проникает под одежду, сквозь кожу, раздражает нервы.

Лили ловко и быстро доставила кресло с Ричардом на положенное место в храме, встретившем их прохладным сумраком и тихой органной музыкой.

Атмосфера пропиталась запахом бесчисленных венков, букетов и цветов, свежесрезанных, но уже начинающих увядать. Обилие этого растительного жертвоприношения поразило Фрэнсис. Тому причиной был открытый кошелек Ричарда и щедрость друзей-соседей, ясно осознающих, что кому-то вскоре предстоит лежать здесь в гробу, что все мы смертны и проводы должны соответствовать обычаям. Самый главный интерес – хоть это было кощунственно – для Фрэнсис представлял вопрос, присутствует ли убийца на траурной церемонии.

Трудно было представить, что среди этих добропорядочных, распевающих религиозный гимн граждан есть тот, кто отправил – хладнокровно и расчетливо – Клио на тот свет. Как любому профессионалу, ей нужны были мотивы – у некоторых их было достаточно, но – опять же как профессионалу – ей казалось, что у этих подозреваемых, говоря на жаргоне, «кишка тонка», чтобы убить.

Перед ее внутренним взором развернулись, как в калейдоскопе, обрывки картинок. Как шло следствие? Что делала полиция? Проверяла бумажные стаканчики и опрашивала массу людей, тех, кто в ту субботу решил отдохнуть на кортах, лужайках и в прохладном здании «Фейр-Лаун», тех, кто имел туда доступ.

Почему у нее, у Фрэнсис, возникла уверенность, что следствие пошло по неправильному пути? У нее не было опыта расследования уголовных преступлений, тем более убийств, и ее родственная связь с покойной лишь создавала препятствия. Но однажды сказанные Умником слова: «Если кого-то не было на месте преступления, то интересно выяснить, почему его там не было?» – всплыли в ее памяти, и теперь эти мысли уже не отпускали ее с начала похоронной службы.

После окончания службы все покинули церковь, предоставляя Ричарду возможность в одиночестве проститься с покойной. Они столпились на газоне по обе стороны церковного крыльца, но, однако, ожидание слишком затянулось. Фрэнсис забеспокоилась и готова уже была вернуться за отцом, но голос, раздавшийся за спиной, буквально пригвоздил ее к месту.

– Фанни…

Он произносил ее имя со столь заметным акцентом, что не узнать его было невозможно. Она обернулась и тут же отдала себя в объятия его рук – так давно забытые теплые объятия.

– Фанни, не могу выразить, как мне сегодня грустно. Я глубоко сочувствую твоему горю, – тихо произнес он ей на ухо и добавил, осторожно разжимая объятия: – А больше всего я переживаю за твоего отца.

Пьетро выглядел таким же элегантным красавцем, как и при их последней встрече. Он был одет безукоризненно строго, в соответствии с ситуацией, а черный галстук на нем показался Фрэнсис знакомым – она сама купила ему этот галстук в памятный день накануне предыдущих похорон в семье Пратт.

– Спасибо, что ты пришел, – произнесла она и, не зная, что сказать еще, добавила: – Ты не видел маму? Она где-то здесь, в толпе… Она была бы рада повидаться с тобой.

– Мы уже разговаривали с ней до начала службы. Кстати, выглядит она превосходно.

– За исключением этой жуткой траурной шляпы, – улыбнулась Фрэнсис, и Пьетро улыбнулся ей в ответ.

– Она молодец, любит театр. Она и актриса, и режиссер в одном лице.

– А ты ее верный поклонник. – Фрэнсис, несмотря на все обстоятельства, ощутила укол ревности и постаралась убедить себя, что это смешно.

Толпа на лужайке постепенно редела, и они с Пьетро скоро оказались в одиночестве. Его руки вновь сомкнулись кольцом вокруг ее плеч.

– Ты тоже выглядишь отлично, – сказал Пьетро.

– Хоть ты и лжешь, но слышать мне это приятно, – откликнулась Фрэнсис с напускным кокетством.

Она скрестила руки на груди, как бы обороняясь от его изучающего взгляда. Как она выглядит в глазах мужчины, который когда-то любил и ласкал ее? Тридцативосьмилетней, набравшей лишний вес матроной с огрубевшими чертами лица, облаченной в соответствии с церемонией в траурный, но все же нелепый наряд?

Однажды, в момент откровения – а таких в их совместной жизни было не так и много, – он сказал ей, что она весьма привлекательна, но ее никак нельзя назвать красивой и даже хорошенькой. Потом, почувствовав, что оскорбил ее этим признанием, Пьетро много раз изворачивался, твердил, что в ней есть какая-то изюминка, но все равно его признание упало тяжелым камнем на ее сердце.

– Как дела у тебя на службе? – поинтересовался он.

– Как всегда. Много чего разного. Но убийство Клио, конечно, на первом месте.

– А что в личной жизни?

Почему он задает именно те вопросы, на которые ей не хочется отвечать?

Фрэнсис с трудом поборола желание признаться, что иногда тоскует по нему, что ей одиноко, что жизнь ее утекает бессмысленно, неизвестно куда… Но похороны ее мачехи – это не то место и не та обстановка, чтобы затевать подобный разговор.