– Нет, – выдавила Фрэнсис сквозь рыдания.

Последовала недолгая пауза, и в примерочной появился Пьетро. Он поднял Фрэнсис с пола, сжал в крепких объятиях и принялся ее целовать. Он ничего не произнес, ни слов утешения, ни того, что время вылечивает боль от любой потери. Она оценила его деликатность, понимание ее состояния в тот момент. Она знала, что он готов был хоть сутки напролет простоять так с ней в обнимку молча в этой примерочной кабине, среди черных платьев, в мягком обволакивающем свете, льющемся с потолка, где зеркала многократно отражали две почти неподвижные, слившиеся в одно целое фигуры мужчины и женщины. За много лет их пребывания вместе это был единственный раз, когда она не сомневалась в его любви к ней.

Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила.

– Я не могу с этим справиться, – призналась она. – Выбери что-нибудь сам. Неважно что, мне все равно…

Пьетро скользнул взглядом по развешанным платьям, коснулся рукой одного, кивнул девушке, тут же, словно по наитию, всунувшей голову за занавеску, достал из кармана и протянул ей кредитную карточку.

Через десять лет Фрэнсис вторично столкнулась со смертью и похоронами в семье Пратт, ее семье. Темно-синее с белым одеяние, на два размера больше, чем то платье, было единственным, что из ее скудного гардероба подходило для траурной церемонии.

Фрэнсис глубоко вздохнула, и в ее легкие проник душистый воздух, в котором аромат травы смешивался с соленым запахом моря, принесенным западным ветерком, дующим с океана.

– Могу я чем-нибудь помочь вам? Фрэнсис оглянулась.

К ней подошел мускулистый загорелый блондин. На нем были белые шорты и белая рубашка-поло с зеленой полоской у горловины.

– Да, – кивнула Фрэнсис.

– Вы член клуба?

– Нет, но мой отец, Ричард Пратт, – да. Я Фрэнсис Пратт.

– Я очень сожалею по поводу кончины миссис Пратт. Он простоял несколько секунд в каком-то замешательстве, потом нагнулся и стал затягивать шнурки на своих теннисных туфлях. Когда он вновь выпрямился, Фрэнсис задала ему вопрос:

– Вы были здесь четвертого июля?

– Как и все, пожалуй. Я вел занятия с раннего утра.

– Вы преподаватель тенниса?

– Вернее сказать – тренер. – Он протянул руку, знакомясь. – Я – Пол.

Они обменялись рукопожатием.

– Вы тренировали Клио?

– Один на один – нет. Она, правда, посещала уроки для леди, где мы отрабатываем с ними отдельные приемы, но очень нерегулярно, от случая к случаю. Скорее это было для нее нечто вроде светского развлечения, предлогом для общения с приятельницами.

– Вы видели ее здесь в прошлую субботу?

– Мельком… на крыльце, но не могу утверждать с уверенностью. Тут было полно народа, как обычно в выходные. Плюс еще те, кто приехал поглазеть на турнир. Как только я начал занятия, мне некогда стало разглядывать публику. Конечно, когда объявили, что ее нашли мертвой, вся наша деятельность прекратилась.

– Я так поняла, что она в тот день сыграла партию раньше, чем вы появились на корте?

Пол пожал плечами и промолчал.

– Каким-то образом я могу выяснить, с кем она играла?

– Если она играла, то да. Мы держим это на заметке. Леди просто набирают очки в турнире, а мужчины… они выбывают. Но если заплатить дополнительно, то можно играть хоть весь день, выбирая себе соперников. У леди то же самое. Один малый так разгорячился, что уплатил за полторы недели вперед за все игры, забыв, что ему и прочим некогда будет швырять мячики, а надо будет ехать в город и зарабатывать деньги на Уолл-стрит. Рабочая неделя – она для всех рабочая, кроме таких, как я, – мы отдыхаем на работе…

Ирония была прозрачна, и Фрэнсис сделала вид, что оценила ее. И снова перешла на серьезный тон.

– А какие-нибудь сложности возникают при распределении кортов, раз нарушается расписание?

– Компьютер быстро с этим справляется, дает нам распечатки, а мы вывешиваем их здесь на доске. – Пол подвел ее к стенду, сплошь увешанному листками с цифрами и фамилиями, наколотыми на изящные гвоздики.

– А сохранилось ли расписание за субботу?

– А почему бы и нет? Если полистать, то можно добраться и до субботы. Мы убираем пачки объявлений, как только они уж очень распухнут. Не то что нам лень, а просто мы физически очень устаем и экономим энергию.

Тренер опять иронически усмехнулся и занялся снятием пачек листков со стенда. Он перелистал несколько, выискивая расписание за субботу, и, дойдя до четвертого объявления сверху, обрадованно попросил Фрэнсис подойти поближе.

– Вот, смотрите. Девять утра. Парная игра. Пратт – Хелмут. Карвер – Уинтерс.

– Беверли Уинтерс?

– А кто еще? Конечно, она. Энн Хелмут, Сьюзен Кар-вер и Бев Уинтерс.

Фрэнсис чуть ли не навалилась на него, вглядываясь в запись. И тут же он сменил страничку.

«Льюис и гость», – углядела она, и опять засекла время: «9 часов утра».

– А это кто?

– Льюис? Должно быть, Луиза Банкрофт Льюис. Кажется, она после замужества стала Льюис.

– А вы уверены, что это именно Луиза?

– Ну да. Другие Льюисы – это Моника и Реджинальд, но они уже давно не играют. Из них лишь песок сыплется на травку. Приходят, тянут коктейли, смотрят, как другие перекидываются мячиками. Половина членов клуба как раз такие. Мы их зовем «наше золотое прошлое».

– Вы можете мне сказать, кто был гостем Луизы в субботу?

– Потребуется некоторое время и усилия, – улыбнулся Пол и пригласил собеседницу пройти в вестибюль. Там на столике у входа лежала солидная регистрационная книга, переплетенная в кожу темно-зеленого цвета. Он сверился с записями. – Вот, конечно. Все отмечено. Миссис Аурелия Уотсон…

Все в той же позе, но теперь уже в одиночестве, Фрэнсис стояла на веранде, хотя время и место были другими. Теперь ее взгляд скользил не по оживленным теннисным кортам, а по обширному участку перед отцовским домом с бассейном, цветником и традиционной лужайкой. Здесь, в Саутгемптоне, сама эта земля уже стоила целое состояние. За спиной Фрэнсис происходило действо, от участия в котором она уклонилась. Из открытых настежь окон доносилось звяканье расставленной посуды и слышны голоса Лили и Блэр, отдающих распоряжения на кухне.

– Начнем с холодных закусок – цыплята и рыба в желе. Мы ожидаем не менее двухсот человек, и почти сто из них останутся на ленч. Позор, если кому-то из них не хватит прибора или достанется последний кусок с блюда. Проверьте запас салфеток и зубочисток.

Обе они были предельно воодушевлены. Поминки – извечный ритуал, сопутствующий похоронам. Близким людям покойного это дает возможность растворить в хлопотах и суете свою боль от потери, а кому-то и проявить свои командирские способности.

Глядя на лужайку, Фрэнсис вернулась в свое детство, и призраки прошлого почти зримо витали над нагретым солнцем ровным газоном. Здесь было поле ее игр, поле битвы за справедливость, которую она вела с ранних лет, догоняя младшую сестричку, изображавшую убегающего преступника, и, изловив, предавала ее «суду», а потом просила «высокий суд» о снисхождении. Еще они играли в войну, в поиски запрятанного флага, и тогда отец принимал в этом участие. Он, конечно, был быстрее дочек, но старался, чтобы они этого не заметили и игра не потеряла бы для них интереса.

Фрэнсис вспомнилось давнее Рождество, когда ей было всего десять. К тому времени их праздничное расписание было обговорено и строго соблюдалось. Канун Рождества и утро они проводили с матерью на Манхэттене, затем шофер отцовского лимузина отвозил девочек на сутки в Саутгемптон для общения с отцом. Такой странный обычай, огорчавший маленьких сестер, объяснялся взрослыми как желание устроить для них двойной праздник, дважды отметить Рождество. «Ведь два больше, чем одно», – говорила Аурелия, и Ричард точь-в-точь повторял ее слова.

«Свои подарки ищите вне дома», – сказал тогда отец, и Фрэнсис с Блэр надели теплые парки поверх своих праздничных нарядов и отправились на лужайку, на промерзлую, пожухлую траву в красненьких лакированных туфельках. Искать подарки Ричард пошел с ними, и Фрэнсис помнила тепло его большой руки, сжимавшей ее детскую ручку, и как она семенила ножками, почти бежала, чтобы не замедлить его широкий мужской шаг. По пути отец говорил о том, как он любит рождественские праздники и как рад, что они проводят их вместе, но потом, повзрослев, она поняла, что этот разговор был затеян лишь с целью оттянуть на какое-то время представление подарка. В тот раз это был тщательно скрытый под опавшими кленовыми листьями складной батут – мечта всех девочек того возраста.