Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Так Костик и оказался в Москве.

Здесь его сразу же поставили на место.

Нет, нет, ничего обидного и унизительного – поставили на беговую дорожку и сказали: "Ну, давай"! Или что-то вроде этого. Костик, конечно, не блеснул. Но и не опозорился. Полковник лишь мельком взглянул на секундомер, едва заметно пожал плечами и отвёл в сторонку.

Разговор не был долгим.

– У меня в команде восемнадцать душ будет, – сказал тренер. – Все заслуженные, с медалями, с московским гонором и пропиской. В узде таких держать трудно. Для этого тебя и позвал. Отзывы о тебе подходящие. Ты у меня будешь чернорабочим, чтоб они на тебя смотрели, плакали от жалости и совестились тренировки пропускать. Короче, тренироваться так, чтоб сердце кровью обливалось. Чтоб, глядя на тебя, я о своих детях вспоминал, и ни разу не захотел увидеть их на твоём месте…

Костик молчал: тренер ломился в открытые ворота.

Костик уже увидел Галю, понял, что пропал, и был согласен на любые условия, только чтоб не прогнали.

Ровно неделя ему понадобилась, чтобы понять расклад и оценить свои шансы как нулевые: чемпионом ему не стать, спортивно-административная карьера не светит, папа-мама, само собой, "не те". В столице без году неделя, и сколько он здесь продержится, не знает никто, даже тренер.

Перед столичными спортсменами, с их загранпаспортами и адидасовской экипировкой от тапочек до шапочек, у него обнаружилось только одно преимущество: ниже падать было некуда. Оставалась только одна дорога – наверх!

Первое время он и в самом деле чувствовал себя чернорабочим-пролетарием из коммунистического манифеста – ему нечего было терять. Но потом сообразил, что даже это сравнение не в его пользу – у него не было даже цепей. Тогда он вздохнул и принялся за работу.

Вроде бы ничего сложного: тренировки два раза в день, шесть дней в неделю.

Никаких пропусков, никаких простуд, болезней или хандры. С тренером никаких пререканий: жилет с песком на плечи и вперёд. Килограммовые утяжелители на ноги и запястья рук, вперёд! Что такое? Ноги ещё не отошли после утренней тренировки?

Да ты что, парень? Пояс, крюк и к стометровому тросу, стремительно исчезающему в барабане электродвигателя на финише. Это чтоб быстро ноги переставлял. Хитрая и зловредная конструкция. ВПЕРЁД!!!

Никаких жалоб. Никаких сомнений. Никаких поблажек.

Чернорабочий спорта.

Первые полгода он до утра не мог уснуть из-за непереносимой боли в растянутых, на грани обрыва, мышцах ног. Как их не пристраивай на койке – болят подлые; болят, будто стальными иглами нафаршированные. Любое движение – дикая боль, до судорог, до темноты в глазах. Ничего не помогало: ни горячие ванны, ни импортные таблетки. Массаж? Та ещё пытка… уж лучше жилетку с песком, вместе с утяжелителями, и трос не к поясу крепить, а сразу на шею намотать, и вперёд: волоком по беговой дорожке…

Утром ноги – как кожаные мешки с беспорядочно набросанными в них булыжниками-мышцами.

Идёшь, а они там жерновами перекатываются. Многие видели его искажённое мукой лицо, когда он, переставляя негнущимися ходулями ноги, едва полз к беговой дорожке, на которой ему сегодня предстояло ещё один раз умереть. Как вчера, и позавчера…

Он был согласен.

Лишь бы видеть её, хотя бы издали.

Этого судьба ему не запретила.

Утренняя тренировка всегда начиналась с разминочного бега в четыре километра.

Спортсмены, разбившись на группы, перебрасываясь отрывистыми приветствиями, не спеша и не напрягаясь, делали свои десять кругов, потом обязательные полчаса разминки-растяжки и расходились по секторам, чтобы продолжить тренировки по специализации. Константину пришлось привыкнуть к прозвищу Шкаф, за скованные движения и тяжёлую поступь.

Он не роптал.

Он пытался бежать вровень с Галиной и Андреем.

Вот только мышцы ног, на каждом шагу простреливаемые раскалёнными спицами, никак не способствовали этому желанию. Да суставы коленей и стоп, как ему казалось, скрипели так, что заглушали грохот газонокосилки в дни стрижки травы стадиона…

Они всегда убегали от него. Даже не замечая его попыток нагнать и приблизиться.

Но главная пытка начиналась позже, когда приходило время специализации. Тренер поставил его на гладкий бег в четыреста метров не потому что у Костика были какие-то особенные задатки. Ещё чего! Просто другие имели возможность отказаться.

Что и сделали: отказались.

Самый тяжёлый вид соревнований. Это тебе не сотка, где вдохнул, удачно стартанул, вспорол шиповками дистанцию, затоптал ножищами дорожку, да на пятом выдохе через десять секунд и финишировал, не успев, как следует, испугаться. Это тебе не благородные три километра, где кроме исключительных физических данных нужно выстроить стратегию забега, чтоб "завести" соперников, спровоцировать их на преждевременный спурт, да и самому не отстать, а как они выдохнуться, поднажать, накатить, и придти к финишу в первой тройке.

Четыреста метров – это для извращенцев-мазохистов. Кошмар и ужас лёгкой атлетики.

Здесь побеждает животное упрямство, здесь в клочья рвутся лёгкие и разбиваются сердца…

Никто в команде не хотел такой перспективы. Тем более, что это был не "наш" вид соревнований. Соперники из дружественной чёрной Африки прочно прибрали эту дистанцию под себя. Здесь не то, что в тройку – в десятку не сунешься. А если нет призового места, то нет и перспектив: ни квартиры, ни машины, ни наград. Да ну его. Тройной прыжок, сотня с барьерами и без них, пятиборье… есть, где развернуться. Есть чем обеспечить скорую пенсию.

Но Констанину это подходило.

Исключительность своего положения он обратил себе на пользу: его заметили.

Она его заметила.

Сама начала здороваться. Не сразу. Примерно, через год.

Через год его даже начали принимать за человека. Появились друзья-приятели. В конце концов, это была одна команда по лёгкой атлетике. Исполнительность и упорство вызывали уважение. Вот только все ошибочно полагали, что его устойчивость перед столичными соблазнами и рабское подчинение всем требованиям садиста-тренера – следствие провинциальной убогости фантазии. Это было не совсем так: столичные соблазны меркли на фоне главного – он хотел быть с Галиной. И он был доволен.

80
{"b":"95055","o":1}