Капитан, снова позвав понятых, зачитал им акт изъятия денег, а после того, как они проставили свои подписи, протянул Фокиной. Та с готовностью заявила:

– Не стану подписывать.

– А что станете? – с живым интересом спросил Волин.

– Жалобу на вас подам. У нас люди без денег…

– То есть предлагаете раздать, – уточнил капитан, – ага. Вы, Зинаида Ивановна, вроде бы не похожи на круглую дуру. Или жить надоело?

– Что вы…

– То, что совершено разбойное нападение, погиб милиционер – ну это так, по-вашему, мелочи. А вот насчет того, что вы настаиваете на том, чтобы запустить в оборот фальшивые деньги, – это как понимать? Глупость или диверсия?

– Настоящие они!

– Вот как только эксперты подтвердят – тотчас раздадим и нищим, и бедным, и убогим. – И, видя, что она снова что-то хочет сказать, Волин встал, показывая тем самым, что разговор окончен.

– Через двадцать минут прибудут из седьмого отдела[8]. К этому времени надо все заактировать. Спрашиваю прямо: да или нет?

Разумеется, Фокина сдалась и все, что требуется, подписала.

К тому времени, как прибыл транспорт седьмого отдела МГБ и из него выбрался уполномоченный и двое в сопровождении, вокруг почты уже никого из демонстрантов не было.

Порядка двух месяцев прошло, жизнь шла своим чередом. Снега окончательно сошли, птички распевали.

Директора текстильной фабрики Веру Акимову постигла трагедия. Все от беспорядочности: бес дернул Веру в воскресенье заскочить «на минутку» на работу за кое-какими бумагами.

Хотя да, откуда выходные у директора? Вот трудящиеся работают, у молодежи воскресник. Не у всей, само собой, только той, которая сбежать не успела. И теперь эта бригада, сколоченная неугомонной Латышевой, шебаршится по хозяйству.

Солнце разогрело фабричный двор, напоив разнообразными весенними запахами: теплого дерева, которым злой, сонный Рубцов подбивал скамейку для курения… свежей побелки, коей Яшка Канунников размалевывал все деревья, которые попадались под руку, и всех, кто не успевал смыться. Белые брызги летели, как лепестки черемухи… воды, которой Колька проливал асфальт и тех, кого «освинил» приятель-неряха.

Сама Тося Латышева и Ольга высаживали на клумбе бархатцы из сбереженных прошлогодних семян. Если взойдут, то к лету тут будет самое благоустроенное место «по мнению райкома».

На спортивной площадке турники, уже наспех покрашенные, горели под солнцем. Соня Палкина, поставив Светку Приходько в один турник как в ворота, пыталась закатить ей обтрепанный кожаный мяч – откуда он взялся? Ребята из ночной смены гоняли в футбол при луне?

У стены котельной, где зимой сугробы по пояс, зеленела травка, пробивалась сквозь асфальт, и ее объедала пестрая кошка. Древняя яблоня набухала почками, вот-вот запенится белыми цветами, и рабочие будут выходить на перекур специально «под яблоню», как на личную дачу.

Вера, вдоволь налюбовавшись, уже собиралась уходить. И вот тут-то началась трагедия. Заверещала красная прямая «вертушка». Звонил Сам – первый замминистра.

– Товарищ Акимова?

– Так точно.

– Удачно, что я вас застал. Есть партийное задание.

– Слушаю…

– В планах визит на вашу фабрику делегации индийских товарищей.

– Что? – переспросила Вера.

– Индийских, индийских, – заверил Сам. – В Дели на выставке советских товаров наша продукция произвела отличное впечатление. Обсуждаются контракты, но до подписания-то надо же что-то показать. Вот товарищи и приедут посмотреть.

На языке вертелось: «Что же показать-то им?» – но усилием воли Вера смогла ограничиться банальными словами:

– Да, но мы…

Это было универсальное начало, но продолжения не последовало. Сам оборвал:

– Ваша фабрика до революции выпускала экспортный шелк. Грех не повторить.

– Но ведь у нас соцсоревнование…

– У всех соцсоревнование. Центральные фабрики перегружены заказами, а у вас к тому же хозяйство уже подновленное, чистое, к приезду гостей только цеха подбелить.

– Да, но шелк… как же? Нужны узоры. Наши печатные валы для тонких линий не подходят.

– А вы так нарисуйте, чтобы подходили. И помните: индийские товарищи, сбросив колониальный гнет, ожидают от нас братского национального колорита. Иначе говоря: никаких серых ситчиков.

– А сроки? – внутренне дрожа, спросила Вера. И услышала ужасный, но единственно возможный ответ:

– Стандартные. Вчера.

– У нас красителей нет, нет анилина, пока доставят – это минимум недели две…

– Откуда красители, с Камчатки?

– Из Ленинграда.

– Ну так за две недели с рыбным обозом можно дойти. – И, понимая, что сейчас снова последует непродуктивное нытье, «сам» поставил чугунную точку: – Товарищ Акимова, надо. Выделю вам полтора месяца. Выдайте нам образцы для шелка в восточном стиле, но с советской душой. И приготовьте на согласование. Конец связи.

В трубке щелкнуло, раздались короткие гудки. Вера еще какое-то время стояла, держа ее в руках.

За окном смеялись ребята, дурачась, брызгались из шланга – такая простая и совершенно несвоевременная счастливая суета.

«Что ж такое-то?! Снова аврал и тушение пожаров. А ведь уже пашем в три смены, чертово соревнование… так, спокойно. Коллектив пойдет навстречу, не впервой, но ведь каникулы!»

Штаты фабрики расширились за счет оргнабора, ехали семьями, а теперь вопрос: родители пашут в три смены, а детей куда девать? Пойдут шариться по району и обязательно начнут хулиганить, и начальник отделения милиции Сорокин устроит скандал. Народ неместный, неработающих бабуль-дедуль под руками нет, давать им всем отпуска затем, чтобы детишек отвезти в деревню, – нет и нет, совершенно невозможно.

И ведь с путевками в пионерлагеря в этом году профком допустил форменное головотяпство, только сейчас поставили в известность: места только деткам ударников. До звонка Самого это было просто некстати, после – уже катастрофа.

Есть еще момент. Ему там легко говорить – нарисуйте, чтобы подходили, и всего делов. Рисовать кому? У художественного отдела нет такого опыта да и, что греха таить, дарований! Они не по этой части.

Вера постояла у окна, чтобы остыть, подумать и успокоиться.

Ребята уже почти закончили работать. Даже Колька Пожарский поливал уже не дорожки, а норовил окатить Канунникова, грязного, как белый черт.

«Так, спокойно, – решила Вера, опытный директор, – решаем вопросы постепенно, исходим не из того, что все невозможно, а из того, что можно сделать прямо сейчас».

Мысли завертелись: «Есть законсервированный относительно новый корпус в сквере, на хорошем отдалении от цехов». У Веры была мысль устроить этим летом дневной дом отдыха – но взрослым будет не до отдыха, так можно детям устроить.

«Итак, есть помещение… Но там только коробка, двери и окна – все. Стоп. Ватные матрасы есть в избытке. На складе с осени были закуплены лакокрасочные материалы и лес. Брали по случаю для других целей, но теперь можно сколотить мебель. Питание – ну это как раз ничего, устроим в столовой фабрики. Все хорошо, но кто это все делать-то будет? Рук нет. Нет душевых, туалеты – сортиры на улице. Хотя как раз этим ребят из общаги не напугать. Нужно пробросить электричество, сделать проводку, организовать внешнее освещение – вроде недолго. А сколько же ребят будет, и кого мамы будут на ночь оставлять – неведомо. Надо собираться и разговаривать… Но рук нет! И двор у корпуса – не двор, а просто пара полян. Лес, правда, хороший, годный лес – дыши-гуляй – не хочу. Только все равно нужен полигон для спортивных подвигов, турники, песочницы, ворота, мячи – скакалки и прочее. Придется потратиться на инвентарь и обустройство, но как раз это подъемно.

Рук нет!!! И кто их всех пасти будет?! Доплачивать педагогам со стороны – невозможно! Разве оформить отношение в педучилище, позвать девчат на практику… но поздно, все планы согласованы. Попытаюсь. Но… до этого времени надо как-то продержаться. Снять кого-то с производства – нет. Та же Латышева, она нужна у станков…»