Ольга, увидев ее в окне, задрала голову, свистнула, сунув в рот пальцы, помахала рукой.

– Мама, принимай работу!

«Что ж, придется жертвовать своими», – поняла Вера. Она забрала из сейфа документы, за которыми шла изначально, и, поколебавшись, прихватила еще одну, нужную и тайную папку. Выйдя, закрыла кабинет.

Ох, что-то сейчас будет. Ведь предстоит объявить дочери, что отпуска у нее не будет. То есть не пойдет она ватагой в запланированный поход то ли вдоль канала имени Москвы, то ли в Загорск. Зря она накопила под кроватью консервы, насушила сухарей, накупила крупы. Напрасно выпросила у отчима его ужасно удобный трофейный вещмешок.

Не пойдет Оля – не пойдет и Коля. Верная Светка Приходько подругу не оставит… а между прочим, вот еще один воспитатель, Светик и так со всеми детишками района возится. Возможно, подтянется Настя Иванова, подружка Светки.

Так. Не пойдет Светка – без отпуска остается Канунников. А раз Латышева будет занята на производстве, то и она никуда не пойдет – и, надо полагать, и Рубцов тоже. Даже не из-за Тоси, а потому, что и все остальные останутся дома.

«А кому легко-то?» – подумала товарищ Акимова и, вздохнув, позвала:

– Ребята! Можно вас… на минутку?

Вера сначала похвалила и поблагодарила, и уже потом вылила ушат ледяной воды, сообщив новости.

Ребята выслушали, не перебивая и не возражая, – им все было понятно, но больно.

Ольга увяла, и Светка, всем всегда довольная, померкла. Канунников – тот был просто ошарашен, он известный любитель путешествий, у него хроническая охота к перемене мест. Рубцов лишь плечами пожал. Колька – ну это Колька, взрослым не понять, о чем он думает.

Только Латышева привычно возгорелась восторгом и принялась лопотать о том, как это правильно и как хорошо, что наконец будет такой замечательный детский дом… Ольга с раздражением поправила:

– Летний лагерь.

– Так еще лучше! Я с детками помогу…

– У тебя не будет времени, – заметила директор.

– Тем лучше, – проворчала Оля. Не жаловала она вечно восторженную Тосю. Меж бровей прорезалась складка, но дочь, не раздумывая, заявила: – Я готова. Сколько детей будет?

Мать с болью призналась:

– Не знаю.

Но Ольга сказала:

– Неважно… Ребята, вы как?

Колька ожидаемо пожал плечами: дескать, участвую. Рубцов спросил:

– Что с материалом?

– Все есть.

Рубцов кивнул. Канунников маялся, было видно, что ему хочется узнать подробности – прежде всего по оплате. Вера решила, что пора начать умолять:

– Товарищи, я понимаю, что нарушаю ваши планы, но совершенно не к кому обратиться за помощью, кроме вас.

– Да понятно все… – начал было Колька, но Вера перебила:

– Подожди, Николай. – И обратилась к Канунникову и Рубцову: – Ребята, отгулы я обещаю. В понедельник точно можете не приходить.

Рубцов начал было:

– Отгулы… ну что отгулы.

Канунников скривился и заявил:

– Только мы с молодняком возиться не станем.

За мать ответила Ольга:

– Да я тебя к детям на пушечный выстрел не подпущу. Ты их научишь, пожалуй, всякому.

– Я и не спорю, – заметил Яшка, – у меня иные таланты. Просто сразу уточняю.

Рубцов грубовато прервал:

– Сроки какие?

– Как можно быстрее.

– Чего тогда стоим? Пойти нужно посмотреть.

– Конечно. В парке. Там все открыто, – подтвердила Вера, ощущая, что от сердца несколько отлегло.

Начал решаться один вопрос – не основной, но без него основной решить точно нельзя. Теперь надо как-то подступиться к основному. Директор обратилась к Соне:

– Сонечка, мама дома?

Соня, белокурая, голубоглазая, – ангел, а не ребенок! – взмахнула необычно темными ресницами, буркнула:

– Ну. А где ж ей быть?

Светка сконфуженно одернула:

– Соня, как не стыдно!

Акимова, пропустив мимо ушей, уточнила:

– Если мама дома, ты почему тут?

– Что же мне, вечно за мамину юбку держаться? Я не грудная.

Вере подумалось: «А ведь она чем старше, тем хуже. Нагличает. И так странно говорит, точно на равных. В кого у нее такой характер? Вот ей-то самая дорога в лагерь, пообтесаться в коллективе. А Наталье – немедленно освободить мозги и руки, с такой оторвой она точно ничего не успеет. Если она согласится, конечно».

Под ложечкой очень противно сосало. Гнуснейший будет разговор. Выдав последние просьбы – больше для порядка, было ясно, что тут дураков нет, без нее разберутся, – директор отправилась на Третью улицу Красной сосны.

Ребята пошли к тому деревянному ящику, который невесть как надо было превратить в дворец детства.

Зашли, посмотрели. Девчата поужасались, потом ушли за тряпками, ведрами, мылом.

Мужики устроили перекур с совещанием. Яшка был всем недоволен, Пельмень – недоволен частично, в основном тем, что сегодня обещался поработать у заведующего Эйхе.

– Я тоже, – уныло подтвердил Анчутка.

Колька спросил:

– А чего ж тогда на воскресник поперлись?

Пельмень буркнул:

– Разве от этого репья отлепишься? «Андрей, надо», «мы на фабрике хозяева». – Он сплюнул и, спохватившись, растер плевок ногой.

Яшка пожал плечами: а он чего, чего? Ясное дело, за компанию.

– Так пошли на склады, что ли? – предложил Колька. – Что нам надо? Мы на фасаде наляпаем для красоты, а ты давай проводку делай.

– Смайстрячить-то недолго, – признал Пельмень, – только жарко и хорошо бы того…

– …мастеров подогреть, – завершил мысль приятеля Яшка, – банку на каждого ну очень надо, Коля.

– Холодненького, а? – добавил Андрюха. – Давай, Никол, так: мы на склад, завхоза раскулачивать, а ты метнись к цистерне, будь другом? Деньги вот.

Колька отмахнулся:

– Имеется.

Пельмень с деловитым видом кивнул:

– Если прям сегодня приступим, то в понедельник закончим, если начальство над душой стоять не будет.

– И как раз на отгуле Витюше все доделаем, – заметил Яшка. – Ну, по рукам?

– Да не вопрос, – легко согласился Колька. Ему-то никакого интереса нет показывать трудовой задор, он в отпуске и так. Чего не сгонять, пока другие пашут.

Он отправился к платформе, где обычно базировалась цистерна. К тому времени, как Колька вернулся с банками, в будущем детском лагере царило невероятное оживление.

Тоська надраивала полы, на улице Светка подметала последний мусор. Андрюха, взобравшись на столб, прилаживал над входом фонарь. Сонька, утратив всякое высокомерие, любовалась, открыв рот, и поскуливала в том смысле, что тоже хочет попробовать повесить фонарь. Анчутка, снова весь в известке, как белый медведь, наводил марафет на фасаде и пытался выяснить у Ольги, где красить красный угол. Она носилась – косы в стороны – и отмахивалась.

Колька успел спрятать пиво в холодке за подходящей липой – и тотчас налетела Ольга, вцепилась клещом:

– Где ты ходишь? Марш койки сколачивать!

– Сейчас, – пообещал Колька и, уходя, сделал знак Анчутке.

Тот все понял и теперь отслеживал действия Ольги с тем, чтобы, когда она уйдет, пробраться к хранилищу пива.

Много было всякой суеты, и дел наделали много.

К вечеру девчонки валились с ног, но ребята, регулярно наведываясь за чудотворную липу, ощущали невероятную бодрость и легкую недосказанность. Содержимое последней банки близилось к концу, а две уже опустели и уже даже высохли. Яшка, который имел в районе пару тайных адресов, где можно было «достать», с мужской прямотой спросил боевых подруг:

– Де́вицы, домой не пора?

Даже железобетонная Тоська согласилась, что еще как пора. К тому же завтра на работу. Светка спохватилась, что и Соне пора, и уставшая Ольга предложила ее проводить.

– А ты оставайся, провожать не надо, – предписала она Кольке.

Тот воевал с очередной койкой. Сухой лес гадюка-завхоз куда-то дел, взамен выдал, что было, а был лес сырой, так что и койки выходили кривые. Это все бесило страшно. И потому Колька грубо ответил: