– Что-то быстро ты, – заметил Андрей, – народу немного?

– Много! – ехидно возразила Наталья. – Служащих прибавилось…

И тотчас прикусила язык, глянула настороженно, но Князь спросил самым равнодушным образом, рассматривая квиток:

– Что, толстой Ткач прислали пополнение?

– Прислали уж… мясомолочную лавку.

Андрей очень удивился, но что скрывается под этой метафорой – решил не уточнять.

…Еще одно ночное бдение – и форма для почтовой печати была готова, слишком острые углы – сточены, оттиск получался в меру смазанный, как и положено при воздействии порядочной, изношенной, честной печати. В «папенькином» арсенале нашлись сургучные остатки, Князь проверил – все выходило замечательно, четко, без пузырей. Полное соответствие. Теперь осталось несколько раз потренироваться в снятии печати и опечатывании, чтобы не тратить ни минуты зря.

Осталось додумать детали.

На внеочередном собрании трудового коллектива фабрики было торжественно объявлено о том, что можно спокойно вкалывать, не переживая за потомков. Если прям оставить не на кого, сдавать их можно… нет-нет, не в ДПР, а во вполне пристойный дневной лагерь, он же летняя площадка для детей трудящихся, или просто сарай с воспиталками.

Родители были довольны, немедленно отрядили делегацию на место – и по итогам визита возникли вопросы. В основном насчет водоснабжения. Руки обязательно надо мыть, а бегать на фабрику каждый раз не дело. Ребенка никто одного к производственным помещениям не допустит, а каждого сопровождать – столько воспитателей не будет.

Фельдшер заметила:

– Недавнее постановление было об усилении заботы о детях трудящихся. К тому же вопрос санитарного минимума!

Ей отвечали:

– Ишь, цацы, в общежитии порой вообще воды нет, никакой.

– То вы, а то дети.

– Они и в общаге дети.

И прочее разное говорили, постепенно переходя на личности и повышенные тона. Директор Акимова призвала к порядку:

– Товарищи, не отвлекаемся! Мы решаем общий вопрос, ближе к делу. Что в принципе можно сделать?

Кто-то предложил просто повесить рукомойники, кто-то возразил: воду откуда-то надо туда наливать. Даже если просто рукомойники и летний открытый душ организовывать – воду в них как подавать, не ведрами же, надорвутся.

Потом решили кинуть летний водопровод от центрального водоснабжения. И снова возник проклятый вопрос современности: делать кто будет?

Говорили:

– Трубу просто протянуть не беда, и тем более водопровод летний, заглублять не надо, можно было бы и в обеденный перерыв управиться. Но насчет оконечного монтажа и разводки по помещению – никак, все заняты.

– Товарищи, дело не терпит отлагательств, – напомнила директор, просто потому что должна была напомнить. – В свете последних событий надо как можно быстрее управиться с планом на соцсоревнование, чтобы к тому времени, как будут готовы эскизы…

Тотчас взметнулась рука – начальница художественного отдела желала знать, когда приступать. Вера, внутренне содрогнувшись, пресекла тему на корню:

– Сейчас не об этом, будет отдельный разговор по этому вопросу. А вот лагерь должен начать работу уже завтра, без водоснабжения это невозможно, первая же проверка прикроет этот наш почин. Товарищи, у кого-нибудь есть конкретные предложения?

Трудно было с этим вопросом, в атмосфере витал невидимый транспарант: «Ты директор – ты и решай».

«Ничего не поделаешь, раз так», – поняла директор и, распустив собрание, попросила секретаря Машу пригласить Рубцова и Канунникова.

Маша знала: раз по графику у этих двоих отгул по распоряжению Акимовой, то искать их надо в ДПР. На том конце телефонного провода кликнули заведующего, Эйхе, выслушав просьбу, согласился помочь, чем сможет, но не обещает. Добрая Маша позволила:

– Не обещайте, Виктор Робертович. Вы их просто выставьте за ворота, а дальше они сами дойдут.

– Отменное чувство юмора, – похвалил заведующий, пообещал так и сделать.

И слово сдержал. Где-то минут через двадцать Яков и Андрей заявились, оба красные и злые. Они ввалились в приемную, как были: спецовки в ржавых разводах, ботинки замызганы чем-то красным. Даже не соизволив вытереть ног, Рубцов с порога спросил:

– Война?

– Нет, – успокоила Маша.

– Авария?

Секретарь заверила, что и этот факт отсутствует.

– Тогда какого… – начал было Рубцов, но вежливый Канунников, прокашлявшись, вытирая глаза условночистым платком, перебил и перевел:

– Мы, Мария Александровна, интересуемся поводом, по которому вызваны во время законного отгула.

– Так сейчас сами и спроси́те, – резонно заметила Маша, поднимаясь для доклада.

Вера, глянув на них, чуть скрипнула зубами: «Оторвали от халтуры», но виду не подала, поприветствовала и даже пожала обоим руки, все в желтых полосах, пригласила садиться.

– Прежде всего объявляю вам благодарность за вашу ударную работу по обустройству летнего лагеря. Приказ уже в кадрах.

– Хорошо, – признал Рубцов.

– Спасибо, – кашлянув, поблагодарил Канунников.

– Мне крайне неловко снова вас беспокоить в выходной, но дело такое, что не терпит отлагательств, – чуть быстрее, чем надо, проговорила директор, – сегодня в течение дня протянут летний водопровод к зданию лагеря. Надо сделать разводку по помещению корпуса. Материалы, инструменты получите у завхоза.

У Канунникова вытянулось лицо, Рубцов поднял по-школьному руку.

– Можно? – и, дождавшись кивка, напомнил: – Отгул у нас.

Яков подтвердил:

– Да. А мы до того участвовали в воскреснике по благоустройству территории, потом отправились лагерь доделывать, работали ночь напролет.

Рубцов снова вернулся к главному:

– И вы обещали.

– Ребята, за все переработки будут отгулы. И премии.

Грубый Рубцов прервал:

– У меня отгулов за переработки уже хоть ж… то есть ложкой хлебай. Зачем они мне в таком количестве, к тому же замороженные?

– То есть такие, какие вроде бы есть, а на самом деле нет, – вежливо расшифровал слова приятеля Канунников. – Товарищ директор, вы же сами говорили…

– Мы не двужильные, – заключил Андрей.

Вера вдруг поняла, что устала просто зверски. И что она вот-вот разорется и покроет себя позором несмываемым.

О чем болтают эти двое? Какие отгулы? Она не помнит, когда спокойно сидела дома, просто читая книжку, а не корпя над разного рода отчетами, планами, сметами, когда спала без употребления валерьянки, думая о чем-нибудь приятном, а не о том, что и где изыскать, как и чем заткнуть дыру, кому о чем докладывать. Ей пятый десяток, а она еще ни разу не была в отпуске, не считая тех сиротских полутора месяцев, что выпали на рождение Оли.

И вот эти двое, которых, можно сказать, на помойке подобрали, за немытые уши не раз вытаскивали из переделок… именно так! И Сергей порассказал про них всякого, и сама много знала. Гнить бы им в колонии, а то и под забором в виде замерзших трупов, а они вдвоем в комнате по-царски проживают, питаются в два горла, премии получают – ну, почти всегда. Другие бы в ножки кланялись ежедневно по сто раз, а эти, смотри-ка, носы кверху, сопли пузырями!

Вера спросила:

– В чем это вы все?

– Охра и сурик, – поведал Канунников.

– Чаю хотите?

Рубцов ответил за обоих:

– Не хотим. Можно идти?

– Устали мы, – виновато улыбаясь, соврал Яшка.

– Устали, значит. А вы не пробовали вместо того, чтобы халтурить на своих выходных, отдыхать, как все трудящиеся? На что вам столько денег? Живете в бесплатном общежитии, на всем готовом…

Тут уже Пельмень понял, что сейчас разорется. Они сговорились? С утра спросил у Тоськи, все ли постирала назавтра, и выслушал визги о том, что она ему не прачка, ей тоже надо план выполнять. И что некоторые, которые гребут во все руки, пока ударники пашут на благо родного предприятия, могли бы сами постирать себе.

Канунников громко, нарочито громко кашлянул, чтобы не так был слышен Андреев скрежет зубовный, примиряюще проблеял: