Я не лгал — приказ о раздаче зерна был отдан ещё утром, но подстрекатели мятежа успели раньше, чем вести об императорской милости.

Люди медленно начали расходиться. Враждебность растворялась, уступая место смущению и даже стыду. Толпа редела, а тёмные фигуры заговорщиков отступали в тень, понимая, что план провалился.

Я купался в этой власти, наслаждаясь контролем над тысячами умов одновременно. Никогда ещё я не использовал амулет с такой силой, с таким размахом. Это было опьяняюще.

Но что-то было не так. С каждым мгновением я ощущал, как моё собственное «я» тускнеет, размывается. Словно амулет высасывал меня изнутри, заменяя чем-то древним и чуждым. Я чувствовал, как внутри разрастается нечто коллективное — разумы предков, веками копившиеся в амулете, проникали в меня, нашёптывая советы, приказы, требования.

«Казни заговорщиков!» — шипел один голос. «Сровняй с землёй деревни, откуда пришли бунтовщики!» — вторил другой. «Накажи каждого десятого для острастки остальным!» — настаивал третий.

Моё лицо в отражении оконного стекла медленно менялось, приобретая черты давно умерших предков. Я видел в нём то жестокость отца, то холодный расчёт деда, то властность прадеда. Моё тело оставалось прежним, но внутри словно поселилось древнее многоголовое существо, требующее крови и власти.

Амулет пылал на груди, выжигая плоть. Я чувствовал, как тонкие линии ожогов расползаются от него по коже, как из носа сочится тёплая струйка крови. Это была плата — каждое использование силы забирало частицу моей жизни, моей личности.

— Их нужно наказать… — прошептал я, уже не понимая, чьими словами говорю — своими или кого-то из предков. — Жестоко наказать…

— Макс! — голос Гаррета вырвал меня из транса. Его рука крепко сжала моё плечо. — Выбирайся оттуда! Немедленно!

С усилием я вырвался из воспоминания, тяжело дыша. Мы снова оказались в странном зале-галерее, где воспоминания текли вокруг нас, словно реки времени. Мои колени подогнулись, и если бы не поддержка Гаррета, я бы рухнул на пол.

— Что… что это было? — прохрипел я, всё ещё ощущая вкус чужой власти на губах и медный привкус крови во рту.

— Император Николай Четвертый, твой прадед. Он подавил восстание в северных провинциях, не пролив ни капли крови, — ответил Гаррет. — Но с тех пор серьезно подорвал свое здоровье.

Я посмотрел на него с удивлением:

— Ты знал об этом? О истинной силе амулета?

Гаррет покачал головой:

— Только слухи. Легенды. Я всегда считал его просто мощным усилителем ментальных способностей, реликвией, передаваемой по наследству. Но это… — он обвёл рукой пространство вокруг нас, — … нечто большее. Гораздо большее.

Мы продолжили движение вдоль стены воспоминаний, стараясь не задерживаться надолго ни в одном из них. Я видел, как мои предки использовали амулет: кто-то — во благо, защищая страну от врагов, кто-то — ради личной выгоды и власти. И с каждым разом я замечал одну и ту же закономерность: амулет давал силу, но взамен медленно стирал личность носителя.

— Он… поглощает их? — тихо спросил я Гаррета.

— Скорее, растворяет в себе, — ответил наставник. — Каждый Белозерский в конце концов становится частью коллективного сознания амулета. Это и дар, и проклятие вашего рода.

Чем дальше мы продвигались, тем более знакомыми становились лица в воспоминаниях. Я узнавал черты, которые видел в зеркале — те же скулы, тот же разрез глаз, тот же упрямый подбородок. Мы приближались к последним владельцам амулета.

И вдруг я увидел его — высокого мужчину с благородными чертами лица и властным, но усталым взглядом. Он показался мне странно знакомым, хотя я точно никогда его не встречал. Его черты отзывались чем-то глубинным, словно я смотрел на свое отражение из будущего. Он стоял в богато обставленной комнате и разговаривал с юношей, которому было около двадцати.

— Это твой отец, — тихо произнес Гаррет. — Император. А с ним твой старший брат Александр.

Меня пронзило странное чувство — необъяснимое родство с этими людьми, словно зов крови, который не заглушили ни годы, ни чужое воспитание. Не колеблясь, я шагнул в воспоминание.

Кабинет императора был наполнен приглушённым светом. Тяжёлые портьеры скрывали вечернее небо, создавая ощущение интимности и покоя. Между отцом и Александром стоял шахматный столик с незаконченной партией.

Я смотрел глазами брата, ощущал его мысли и эмоции. Глубокое уважение к отцу. Лёгкое напряжение от серьёзности разговора. Тепло амулета на груди.

Император передвинул чёрного ферзя, ставя под удар белого короля.

— Демидов укрепляет позиции, — произнёс он негромко. В его голосе не было тревоги — только спокойная констатация факта. — Скоро он сделает ход.

Александр внимательно изучал доску, понимая, что речь идёт совсем не о шахматах. В воздухе повисло молчание — не неловкое, а полное понимания. Между отцом и сыном не требовалось лишних слов.

— В его окружении появились новые лица, — заметил Император, поглаживая короткую бородку. — Военные, финансисты… даже несколько очень сильных Одарённых. Он собирает силу.

— Мы можем опередить его, — Александр передвинул белого коня, защищая короля. — Его поддерживают только промышленники Севера. Дворянство и духовенство всё ещё на нашей стороне.

Император покачал головой:

— Дворянство поддержит того, кто победит. Им важны привилегии, а не присяга. — Он откинулся в кресле, изучая сына пристальным взглядом. — А мы недооценили недовольство в городах. Наша армия сильна, но разбросана по границам.

— Сколько у нас времени? — наконец спросил Александр.

— Меньше, чем хотелось бы, — Император бросил взгляд на пейзаж за окном — заснеженный парк и замерзшее озеро. — К весне всё решится. Он нанесёт удар, когда сойдёт снег и дороги станут проходимыми.

Пальцы Александра невольно коснулись амулета, спрятанного под одеждой. Отец заметил этот жест.

— Ты уже понимаешь силу наследия, — произнёс он с одобрением. — Но если мы потерпим поражение, — он перевёл взгляд с шахматной доски на сына, — тебе нужно будет отдать амулет Гаррету.

Александр не смог скрыть удивления:

— Гаррету? Но он даже не знает всех его свойств. Он не из нашей крови. Амулет для него останется просто… усиляющим артефактом.

— В этом его ценность, — Император слегка улыбнулся. — Он сохранит то, чего не сможет использовать. Демидов ищет силу, а не реликвию. — Он наклонился ближе. — Гаррет предан короне до мозга костей. Он скорее умрёт, чем нарушит присягу. И главное — он вне политики. Его не интересует власть, только служение.

— А если амулет всё-таки попадёт в руки Демидова? — Александр не мог отделаться от тревожных мыслей.

— Тогда мы проиграли эту партию, — голос Императора стал жёстче. — Но не войну. Амулет никогда полностью не раскроется перед тем, в ком нет нашей крови. Демидов получит силу, но не мудрость. Он сожжёт себя, пытаясь использовать то, чего не понимает.

Гаррет долго смотрел на воспоминание с шахматной партией, словно переосмысливая прошлое.

— Тринадцать лет носил эту штуку, — он коснулся своей шеи, где раньше висел амулет. — И даже не догадывался, что она на самом деле делает.

— Может, в этом и был смысл, — я пожал плечами. — Нельзя злоупотребить тем, чего не понимаешь.

Мы двинулись дальше по галерее воспоминаний, каждый шаг давался всё тяжелее. Воздух вокруг нас сгустился, приобретая странную вязкость. Внезапно по спине пробежал холодок — нас кто-то наблюдал. Не физически, а… иначе. Словно чьё-то сознание потянулось к нам из самых глубин амулета, древнее и чуждое.

— Ты чувствуешь? — прошептал я, инстинктивно понизив голос.

Гаррет замер, его глаза сузились, а рука медленно, будто против воли, потянулась к медальону на груди.

— Кто-то идёт, — выдохнул он. — Кто-то… из прошлого.

Температура вокруг нас резко упала. Дыхание превратилось в пар, хотя холода я не чувствовал. Ближайшее воспоминание — неясный силуэт в тумане — вдруг задрожало, искажаясь, словно отражение в потревоженной воде. Свет внутри него стал ярче, концентрируясь в человеческую фигуру.