— Эта стойка… — пробормотал он, нахмурившись. — Этот переход… Я видел такое только у…

Вместо ответа я атаковал снова — на этот раз не только физически. Я сплёл ментальный удар с физическим, направляя поток эфира в его сознание. Амулет на груди вспыхнул ещё ярче, окутывая меня голубоватым сиянием. Наёмник отшатнулся, хватаясь за голову, словно от резкой мигрени.

Сквозь пелену боя я услышал крик Гаррета:

— Макс, остановись! Амулет убивает тебя!

Но его слова словно доносились из-под толщи воды — далёкие, искажённые, лишённые смысла. Я был уже не здесь — меня захватила новая волна воспоминаний, ещё более яркая, более реальная, чем предыдущие.

…Дворцовый коридор, звуки выстрелов и крики. Дым ест глаза, запах пороха и крови забивает ноздри. Люди в форме с нашивками бегут, стреляя на ходу. Кто-то падает, хватаясь за простреленную грудь. На полу — тела в парадных мундирах, женщина в изорванном вечернем платье, её остекленевшие глаза смотрят в потолок. На груди у человека, через чьи глаза я смотрю, тот же амулет. Он сияет, и мир вокруг словно подчиняется его воле — двое нападающих вдруг оборачиваются, стреляя в своих товарищей. Но каждый шаг даётся с трудом, каждый вздох превращается в пытку. Рот наполняется солёной жидкостью — кровь, моя собственная кровь. «Императорскую семью нужно эвакуировать! Они уже в восточном крыле! Сюда, Ваше Величество, здесь безопаснее…»

Вкус крови во рту был настолько реален, что я сплюнул. Алая струйка сбежала по подбородку. Только сейчас я заметил, что из носа течёт кровь — сначала тонкой струйкой, потом сильнее. В уголках глаз проступила красная влага. Но эйфория боя заглушала боль и страх — я двигался, будто в трансе, ведомый древней памятью и чужими рефлексами.

Моё тело двигалось с нечеловеческой скоростью. Я сбил с ног ещё двоих наёмников, заставив третьего отшатнуться. Но мои движения уже становились дёргаными, неточными. Внутри словно что-то выгорало, каждое действие отнимало всё больше сил. В груди нарастало жжение — не от физической усталости, а от чего-то глубже, словно сама жизнь вытекала через невидимые поры.

Лысый наёмник, заметив перемену, перешёл в наступление. Теперь его удары были молниеносны и точны — он чувствовал мою слабость. Один достиг цели — я отлетел к стене, врезавшись спиной в грязную кирпичную кладку. Лёгкие опалило огнём, рёбра пронзило острой болью. Я сгруппировался, избегая падения, но ноги уже с трудом держали вес тела.

Он подошёл ближе, его взгляд скользнул по моей груди, где сквозь разорванную рубашку просвечивал амулет в форме полумесяца. Его глаза расширились, челюсть отвисла. Он застыл, как громом поражённый.

— Что за… — выдохнул он, уставившись на светящийся артефакт. — Эти движения… Императорская техника! И этот амулет… — В его взгляде отразилось потрясение, смешанное со страхом. — Белозерских! Значит, слухи были правдой. Одно из отродий Белозерских выжило.

…Гаррет, ещё не седой, но с уже привычной мне суровостью, стоит в тренировочном зале перед молодым человеком с амулетом. Сумерки окутывают комнату синими тенями, делая обстановку немного мрачноватой. «Ваше Высочество, амулет усиливает способности, но берёт свою цену. Никогда не используйте его полную силу — это может стоить вам жизни.» Он поднимает правую руку, демонстрируя молодому человеку шрамы, идущие от запястья к локтю. «Я был рядом, когда ваш отец использовал его полную мощь во время боя с османами. Он убил шестьдесят человек, но сам чуть не истёк кровью. А я…» — Гаррет на мгновение замолкает, — «… тоже поплатился, когда попытался его остановить. Амулет забирает вашу жизненную силу. Только годы тренировок позволяют дозировать эту связь…»

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Я шатнулся и пропустил ещё один удар — рёбра отозвались хрустом и вспышкой боли. Тело, только что такое послушное, теперь словно налилось свинцом. Каждое движение требовало титанических усилий, словно я двигался под толщей воды.

— Амулет Белозерских, — продолжал лысый, осторожно кружа вокруг меня, как хищник вокруг раненой добычи. — Таким нельзя владеть безнаказанно, мальчишка. Он сожжёт тебя изнутри. Посмотри на себя — ты уже истекаешь кровью.

Я провёл рукой по лицу и с удивлением увидел пальцы, окрашенные алым. Кровь сочилась из носа, из глаз, из ушей — тонкими струйками, напоминая о цене, которую я платил за эту силу. Но я не собирался сдаваться — тело снова рванулось вперёд, проводя сложнейшую комбинацию ударов, которую я только что вытащил из глубин чужой памяти.

Лысый отступал, парируя атаки, но последний удар пропустил — мой кулак врезался в его челюсть с ужасающей силой. Хруст кости разнёсся по улице. Он покачнулся, но устоял, сплёвывая кровь и осколок зуба на грязный пол.

— Не так плохо для щенка, — прохрипел он, вытирая окровавленный подбородок. — Но ты не прошёл нужной подготовки. На полное овладение им уходят десятилетия. А ты сжигаешь себя, как свечу, с обоих концов.

Мир вокруг плыл, размываясь по краям. Я уже с трудом различал, где нахожусь — на заброшенной фабрике в окружении врагов или в императорском дворце несколько десятилетий назад. Стены то обретали чёткость, то растворялись в тумане, сменяясь мраморными колоннами и позолоченной лепниной. Пол под ногами казался то бетонным, то паркетным, то каменными плитами с императорским гербом.

Сквозь пелену тумана я увидел Кристи — она протискивалась сквозь дерущихся, её лицо было искажено ужасом. Она что-то кричала, отчаянно размахивая руками, но я не слышал слов — только глухой шум в ушах, похожий на рёв океана.

Лысый наёмник нанёс серию ударов — я парировал большинство, но всё медленнее, всё тяжелее. Мои руки наливались свинцом, ноги подкашивались. Когда его тяжёлый ботинок врезался мне в живот, я упал на колени, захлёбываясь кровью и чувствуя, как тело отказывается подчиняться.

…Богато убранная детская комната, залитая мягким светом сумерек. Резные деревянные игрушки, глобус звездного неба на столе, маленькая форма императорской гвардии на манекене. На широкой кровати с балдахином сидит мальчик лет шести, а рядом с ним — пожилой мужчина с благородной сединой и внимательными глазами. Дед и внук — сходство черт лица очевидно даже сквозь разницу возраста. На коленях у старика открытая шкатулка, а в руках — знакомый амулет в форме полумесяца. Золото тускло мерцает в свете свечей.

«Видишь, Николай,» — голос деда глубокий, с ноткой торжественности, — «этот амулет передается в нашей семье уже двенадцать поколений. От отца к сыну, от императора к наследнику.» Мальчик тянется к амулету, но дед мягко останавливает его руку. «Не спеши. Каждый из Белозерских оставляет в нем частичку себя — свои знания, свои умения, свою мудрость. Это не просто усилитель способностей. Это — память нашего рода.»

Дед подносит амулет ближе к свече, и в его глубине словно пробегают золотистые искры. «Твой прадед был великим дипломатом. Он заключил мир с тремя державами, когда казалось, что война неизбежна. Его мудрость здесь.» Палец старика касается одной из гравировок на ободке амулета. «Мой отец — твой прадед — был непревзойденным фехтовальщиком. Говорили, что его шпага может пройти сквозь щель для писем, не задев конверта. Его мастерство тоже хранится здесь.»

Мальчик смотрит на амулет широко раскрытыми глазами, полными восхищения. «А что ты вложил, дедушка?» Старик улыбается, морщинки в уголках глаз становятся глубже. «Я вложил свою способность видеть людей насквозь, понимать их истинные намерения. Когда-нибудь, когда твой отец передаст его тебе, ты тоже добавишь свой дар. И однажды передашь своему сыну.»

Он бережно вкладывает амулет в маленькую ладонь мальчика. 'Но помни, Николай, великая сила требует великой ответственности. Амулет усиливает все — и хорошее, и плохое. И всегда берет свою цену. Каждый раз, когда ты призываешь память предков, ты отдаешь частичку себя. Чем больше берешь, тем больше платишь. Используй его мудро. Только в самый темный час. Только ради тех, кого поклялся защищать…