— Макс! — воскликнула она, и в её голосе смешались облегчение с тревогой. — Где ты был? Я проснулась, а тебя нет…

На мгновение её взгляд стал таким же потерянным, как тогда, когда мы её вытащили из конвоя. Словно она снова испугалась, что осталась одна.

— Тренировался с Гарретом, — я опустился рядом с ней, чувствуя, как скрипят под весом деревянные доски койки. От Кристи пахло эфириумом — сладковатый, едва уловимый аромат. — Как ты себя чувствуешь?

Она размяла запястье, проверяя подвижность, и на её лице появилась улыбка — не такая яркая, как раньше, но уже настоящая.

— Намного лучше. — Она повертела рукой, демонстрируя результат. — Эфириум творит чудеса. Рука почти не болит, и слабости нет.

Под глазами ещё оставались тени, но щёки уже порозовели. Пальцы больше не дрожали, движения стали увереннее. Я мысленно поблагодарил судьбу за украденную ампулу — она стоила каждого риска.

— Это хорошо, — я был рад видеть её такой оживленной. — Скоро будешь как новенькая.

Кристи потянулась, разминая затёкшие мышцы, и огляделась вокруг, словно только сейчас по-настоящему осознав, где находится.

— А что с остальными? — спросила она, опуская ноги на пол. — Кто-нибудь ещё выбрался из «Ели»?

Я невольно вспомнил суматоху эвакуации, крики, выстрелы и дым, заполнивший коридоры. Перед глазами снова встал момент, когда железный столб пронзил Пастыря насквозь.

— Большинство прорвались, — ответил я, отгоняя мрачные воспоминания. — Есть раненые, но критических случаев нет. Кроме…

Я запнулся, не желая вываливать на неё всю правду сразу. Она только начала приходить в себя.

— Кроме? — Кристи подняла на меня глаза, в которых мелькнуло понимание.

— Пятеро остались прикрывать отход. Они не успели выбраться.

Слова повисли в воздухе тяжёлым грузом. Кристи опустила глаза, плечи поникли. Пальцы нервно теребили край одеяла.

— Это из-за нас… — тихо произнесла она. В её голосе звучала горечь.

— Нет, — твердо сказал я, сжимая её плечо. — Это из-за Серых. Из-за режима. Члены сопротивления осознавали все риски и шли на них осознанно.

Повторял чужие слова, не до конца веря в них сам. Но сейчас Кристи нуждалась в уверенности, а не в моих сомнениях.

В этот момент в дверь постучали — три коротких удара. Дерево скрипнуло, и на пороге возник Ганс. Мускулистые руки сжимали поднос с едой, от которой поднимался лёгкий пар. Свежий шрам на его шее был прикрыт воротником куртки, но я знал, что он там.

— Завтрак, — объявил он, ставя поднос на деревянный ящик, служивший нам столом. Металл звякнул о дерево. — Консервы и сухари. Не разносолы, но голод утолит.

Запах тушёнки наполнил маленькую комнату, напомнив, как давно я не ел нормально. Желудок предательски заурчал.

— Спасибо, — поблагодарила Кристи, потянувшись за едой. Её пальцы сжали ложку так, будто это было сокровище.

Я молча смотрел на Ганса, изучая его лицо. После подслушанного разговора я видел его по-новому. В отличие от Марты он казался более… человечным. Морщинки в уголках глаз, следы усталости, но без той жёсткой решимости жертвовать всем ради цели.

— А ты не видел Марту? — решился я, поднимаясь. Нужно было попытаться предотвратить худшее. Чтобы потом не жалеть, что даже не пробовал.

— Марту? — переспросил Ганс, потирая заросший подбородок. Он окинул меня изучающим взглядом. — В кабинете она, кажется. Только закончила планировать какую-то операцию. А что?

— Поговорить нужно, — улыбнулся я как можно беззаботнее, хотя внутри всё сжалось. Если она уже отдала приказ… — Ничего серьёзного.

Я встал, направляясь к двери. Половицы скрипели под моими ногами, словно протестуя. Но вопрос Кристи остановил меня на полпути.

— А ты есть не будешь? — удивилась она, не отрываясь от своей порции. На её подбородке блестела капелька жира.

— Пусть чуть остынет, — махнул я рукой, глянув на поднос. — Сейчас приду.

Выйдя в полутёмный коридор, я двинулся к кабинету Марты, стараясь не заблудиться в лабиринте заброшенной фабрики. Сердце колотилось где-то в горле. Я понимал, что иду против течения, противопоставляя себя людям, которые намного опытнее и сильнее меня. Но почему-то не мог поступить иначе.

Коридор петлял между ржавыми трубами и обвалившимися перегородками. Запах плесени смешивался с металлической пылью. Где-то капала вода, отбивая неровный ритм. Дойдя до покосившейся двери с выцветшей табличкой «Начальник цеха», я остановился и глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.

Постучав, я дождался хриплого «Войдите» и толкнул дверь. Старые петли взвизгнули, словно предупреждая об опасности.

Марта сидела у самодельного стола, сколоченного из грубых досок. Перед ней лежали карты и какие-то бумаги, а рядом стояла тарелка с остатками завтрака. Услышав скрип двери, она подняла голову. Тусклый свет лампы отразился в её настороженных глазах.

— Марта, — решился я, закрывая за собой дверь. — Нам нужно поговорить. Наедине.

Она внимательно посмотрела на меня, чуть прищурившись. В её глазах читалась настороженность хищника, почуявшего опасность. Отложив карандаш, которым делала пометки на карте, она выпрямилась в кресле.

— Я слушаю, — сказала она, оставив тарелку и скрестив руки на груди. Металлические браслеты на её запястьях тускло блеснули в полумраке.

— Я знаю о вашем плане, — решил не ходить вокруг да около. Внутри все сжалось, но я заставил себя говорить твердо. — Подставить банду, чтобы отвлечь внимание Серых.

Лицо Марты окаменело, глаза сузились до щелочек. Воздух в комнате будто стал плотнее, наполнился электричеством — как перед грозой.

— Подслушивал? — холодно спросила она, отложив в сторону бумаги. Её пальцы чуть дрогнули. — Это дурная привычка, знаешь ли.

— Случайно услышал, — парировал я, скрестив руки на груди. Сердце билось, как пойманная птица, но я не дал страху победить. — Шел мимо, а там вы мою судьбу решаете и заодно приговариваете к смерти невинных людей. Но это, конечно, мелочи. Главное — план не нарушить.

Мой голос прозвучал резче, чем хотелось, и я на мгновение ожидал, что она вспылит. Но Марта лишь откинулась на спинку кресла, изучая меня с каким-то новым интересом.

— Смотрю, ты быстро освоился в роли борца за справедливость, — в голосе Марты появились язвительные нотки. Она постучала пальцами по столу — чёткий, раздражающий ритм. — Это ради дела, мальчик. Не только ради себя. Ты тоже важен, поскольку мы все часть чего-то большего.

— И это «большее» оправдывает любые жертвы? — я подошел ближе, почти нависая над ней. От близости чувствовался запах пороха и дешёвого мыла. — Даже детей из логова Эда? Тех самых, с которыми я вырос? Которые вообще не понимают, что происходит и почему их приговорили к смерти?

Марта вздохнула и потерла переносицу, будто разговаривала с непонятливым ребенком. В комнате было душно, и капли пота блестели на её висках.

— Макс, я понимаю твои чувства. Правда, понимаю. Но на войне…

— Не надо этих фраз, — перебил я, стукнув кулаком по столу. Карта съехала в сторону, обнажив какие-то схемы под ней. — «На войне всякое бывает», «ради высшей цели», «сопутствующий ущерб»… Я всё это уже слышал. И не верю.

Тяжёлая тишина повисла между нами. Снаружи послышались чьи-то шаги, но вскоре затихли где-то в глубине коридора.

— А во что ты веришь? — спросила она, и впервые в её голосе не было насмешки — только искренний интерес.

Хороший вопрос. Раньше я верил только в выживание. В то, что нужно заботиться о своих и не лезть в чужие дела. Но теперь… Что-то изменилось во мне, в моём понимании мира. Я смотрел на неё и видел отражение Серых — те же методы, та же готовность жертвовать ради цели. Только цвет формы другой.

— Я верю, что нельзя бороться с тиранией, используя ее же методы, — наконец сказал я, чувствуя, как слова рождаются где-то глубоко внутри. — Если мы жертвуем невинными ради цели, то чем тогда мы лучше Демидова?

Марта долго смотрела на меня, потом медленно опустилась на стул. По её лицу пробежала тень — что-то похожее на боль или сожаление.