Глаза Бесчестных-Ерохиной вытаращились ещё сильнее.

— Бесчестных… схвачен⁈ — враз осипшим голосом прохрипела она.

— И трижды отху*чен, — буркнул я едва слышно, и добавил уже громче. — Если и случится ему чудо выбраться из подвалов, он уже не торт. Два колена в минусе. Он теперь мешок с костями, а не оружничий. Так что, если этот вопрос решён, едем дальше. Что у нас там далее по списку?

Взгляд Вещего потяжелел.

— Всё остришь да язвишь, соколик… Никак в толк не разумеешь, что дело-то нешуточно? По твою голову убивца отправили, да токмо убивец-то сам без твоей головы своей лишиться может. Бесчестных, может, и в подвалах прохлаждается. Да только есть ещё у него люди, верой и правдой ему служащие. От них ещё козни ожидать надобно.

— Ожидалка устала, дядь, — признался честно. — Я у вас тут землю топчу да небо копчу без году неделя. А меня уже раз пять пытались к праотцам отправить. Если от всех встречных-поперечных ожидать подставы, то проще в бетонный саркофаг зарыться и нос наружу не казать. Мне что, этого распорядителя Бесчестный на серьёзный разговор вызвать? Или Раду в землю уволить, покуда она меня самого на тот свет не отправила? Давайте к делу. Явно не за этим вы нас всех позвали. Время позднее, а на завтра работы до хрена.

Сказать, что Рада подавилась — означает ничего не сказать. Девушка буквально забыла как дышать, замерев побледневшим столбом.

— Распорядитель Бесчестных не есть тяжкая беда, — рассудила вслух Морозова. — У нас на его род есть очень многие дознания. Окромя бестолкового сыночка, кровных родственников не осталось. А раз сам Пелагий Любомирович в застенках томится, то и волю его исполнять некому. Поручений же к умерщвлению он если и давал, то истребовать результат уже никак не может. Ему бы самому сейчас с головушкой не расстаться. Что до загребущих ручек распорядителя… Этот Мстислав… хотела бы я сказать, что он проблема… Но, ежели оружничий Императорского Двора отошёл от дел стараниями Александра Александровича, то ужо с ним-то он разберётся.

— Ежели б всё было бы так ладно, — буркнул хозяин кабинета. — Ты, соколик, муж не робкого десятка. Супостата встречаешь когда доблестью да беззаветным самоотвержением, когда хитростью да смекалкой. А за спиной твоею ангельские крылья, да токмо оба далеко не белые. Иссиня-чёрные, аки истинный мрак, да ихором обильно покрытые. Ты на тех крылах и супостатов в геенну огненную низвергаешь, и страждущих из пучин до света возвращаешь.

Ну, точняк, провидец Вещий. Я никому в этом мире, даже разноглазке Алине, не рассказывал, как моя «птичка» применялась. А она, как раз, умела и боекомплект на врага сбрасывать, обрывая его жизни, так и «медицину» раненым, помогая им продержаться в отсутствие эвакуации. И, вот, скажите мне на милость, откуда директор Императорской Академии это знать мог? Да ещё и так амбивалентно описать: метафорично, но, в то же самое время, настолько метко и точно?

— Нынче в твоих крылах нуждаются тут, — констатировал старец. — Протяни же страждущим руку помощи, да укрой крылом своим от бед тяжких. Помоги Раде сбросить рок. Она лишилась отца. Лишилась отчима. Лишилась сводного брата. А в скором времени лишится и родительницы.

— Опять распорядитель? — предположил я. — Через мать давит на Раду?

— Мать лежит в прескверном самочувствии, — проронил Светозар Горынович. — И мало кто ей может помочь. Но ты же, ратник… Неспроста я вознамерился лишь тебе передать управление Академией. Ты и телесные раны лечить горазд, и души врачевать повадился. Ежели кто и сладит с её недугом, то лишь ты. Сам ведаешь исток.

На ночь глядя нет ни сил, ни желания спорить с провидцем.

Во-первых, на хрена звать меня, да ещё в компании девчонок? Тут что, кроме меня больше врачей нету? У меня, так-то, ещё своих дел по горло. А врач из меня как из черепахи противотанковая мина.

Во-вторых, на хрена звать на ночь глядя. Уже спать давно пора. Много я налечу в сонном состоянии, даже, если понадобится? Для этого есть урочное время. День. Что, между прочим, прописано в моём контракте с Александровским.

В-третьих, на кой хрен ляд мне помогать тем, кто собирался меня укокошить? Это полностью нелогично и максимально странно. Значит, дело не настолько однобоко. Значит, мне чего-то недоговаривают. Значит, я не знаю каких-то деталей.

Не говоря уже про «в-четвёртых», что я не берусь лечить то, что не умею. Если местные коновалы не разбираются с болячкой, постигшей родительницу Рады, то почему Вещий так уверен, что с нею справлюсь я?

Ладно. Хорошо. Последний пункт можно рассматривать как притянутый за уши. Если он каким-то образом прознал про мои навыки медика или ему рассказали, как я впрягся за Бериславскую-младшую, то великий провидец может понять, что медицина моего мира опережает местную. Значит, и впрямь, чем-то да помочь смогу.

Но нет сил и желания выяснять. Хочется выкинуть эту задачу в топку, обосновав тем, что и своих по горло. Но остатки логики и здравого смысла подсказывают, что вряд ли Вещий страдает от недостатка увлекательных игр. Едва ли Горыныч от безделья просто так будет грузить меня тем, от чего мне ни холодно, ни жарко. Почему-то, провидец уверен, что я а) должен взяться за это дело; б) вывезу это дело на своих «крылах».

Я повернулся к замершей солевым столпом Раде.

— Давненько не спрашивал у девушки, которую впервые вижу, где она живёт… Симптомы матери-то расскажешь, или наложением рук лечить будем?

Дальнейшее общение перетекло в ходовую часть марлезонского балета. Общаться сидя в кабинете Вещего, безусловно, приятнее и сподручнее. И ещё более ламповая обстановка в моём расположении, в окружении девчонок, но… Когда «мирняк» просит помочь по «медицине», потому что его местная «не вывозит»… Ладно, если какой-то адовый писос. Там, я не знаю, глубокая гнойная стигмата, или газовая гангрена, или ещё какой СПИД рака… В этих случаях я бессилен. Но, как оказалось, дело Рады лежало в куда менее безвыходной плоскости.

— Рассказывай, — наша группа как раз шагала от главного корпуса по направлению к блокпосту на въезде в Оболенск, где я припарковал трофейную самоходку.

Там крупногабаритный транспорт меньше всего мешал местным. А мне сейчас машина зачем? Между аудиториями по этажам ездить? Я и пешком с телепортами справляюсь. Вот и оставил транспорт на въезде.

— Предысторию можешь опустить, — добавил я. — Почему ты обратилась именно ко мне — понял. Давай сразу к делу. Какие симптомы у матери? С чем лежит, как давно, на что жалуется?

— Уже не жалуется… — пытаясь сохранить твёрдость духа, отозвалась Бесчестных-Ереньева. — Уже многие месяцы матушку преследует горячка и бред. Жар не спадает, невзирая ни на что. Сон порывистый, будто волчий. Несколько недель назад стала проваливаться в бессознательное и проводила в нём по целому дню. А несколько дней назад… Из последнего забытья она так и не очнулась.

— Соответственно, — предположил я. — Не ест, не пьёт, сон в бреду невозможен, её лихорадит и бьёт жар… Ничего не упустил?

— Лекари бессильны, — будто бы через силу продолжала Рада. — Жар снимали лишь на пару дней. Забытьё не отвели. Как кормить — не понимаю… Не ела и не пила уже несколько дней…

— Что делали? Как сбивали жар?

Может, вопросы и звучат беспристрастно или безэмоционально, но иначе мне не понять общей картины. К примеру, если обратились ко мне за помощью, то мне надо знать, что уже было использовано до меня, чтоб не наступать на одни и те же грабли. Зачем использовать то, что не дало результат, когда я могу учесть ошибки предшественников?

— Травы… Настойки… Обращения к Силе… Холодные компрессы…

На последних словах мне оставалось лишь вздохнуть, но реплику Рады оставил без комментариев.

Серьёзно? Холодный компресс при лихорадке? Я надеюсь, под «холодным» подразумевается просто уличной температуры, а не ледяная вода из колодезя? Ещё только термического шока не хватало…