— …основной вектор атаки — через технический туннель D-7. Шторм создаст идеальное акустическое и радиолокационное прикрытие. Их системы охраны старой модели, — Лена водила пальцем по схеме, разложенной на полу, её голос был быстрым и уверенным. — Мой вирус обойдёт первые три контура безопасности без проблем. Но дальше…

Хавьер стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди. Он смотрел не на схемы, а на неё. На то, как горели её глаза, когда она говорила о взломе систем, о поиске уязвимостей. Она была в своей стихии.

— Дальше начинается биометрический контур. Он не ищет ключ-карты, он сканирует пассивные нейронные сигнатуры персонала, — продолжила она, поднимаясь на ноги. — Любой чужой сигнал вызовет тревогу. Но Люсия… протокол «Пастырь», даже в его мутировавшей форме, излучает уникальный маркер Консорциума. Система примет её за свою. Она — наш живой ключ.

Она произнесла это так, будто говорила о монтировке или отмычке. Хавьер ощутил, как желваки на скулах каменеют сами по себе.

— Но чтобы её сигнал был достаточно сильным и стабильным для прохождения сканера, его нужно… усилить. Фоново, — закончила Лена и, повернувшись к своему медицинскому кейсу, достала его.

Автоматический инъектор. Тонкий, как жало насекомого, корпус из полированного металла. Сквозь прозрачную стенку ампулы виднелась почти бесцветная жидкость. Наконечник иглы сверкнул в тусклом свете лампы.

Мир для Хавьера сузился до этой блестящей точки.

Всё остальное — схемы на полу, гудение электроники, даже собственное дыхание — исчезло. Он видел не медицинский инструмент. Он видел грязную палатку в африканской саванне. Крики раненой девочки, так похожей на Люсию в детстве. И бессильное лицо полевого медика, снова и снова вонзавшего иглу в её маленькое тело. Запах крови и антисептика. Беспомощность. Его собственная беспомощность.

— Нет, — слово вырвалось само, тихое и жёсткое.

Лена обернулась, её лицо выражало лёгкое раздражение, как у профессора, которого перебил нерадивый студент.

— Что «нет»? Хавьер, это не обсуждается, это единственный…

— Я сказал — нет.

Он оттолкнулся от стены. Всего один шаг в её сторону, но Лена инстинктивно отступила. Он не кричал. Его голос, наоборот, упал до низкого, почти неслышного регистра. Этот шёпот был страшнее крика.

— Никаких, блядь, игл, — произнёс он, глядя не на неё, а на инъектор в её руке.

— Это не прихоть! Это наука! Без этого стимулятора мы не пройдём даже первый пост! — её голос сорвался на крик от непонимания. Её логика, её главный инструмент, дала сбой.

— Найди. Другой. Способ.

Он не угрожал. Он констатировал факт. В этот момент она впервые увидела в нём не просто солдата, не инструмент. Она заглянула за фасад тактика и увидела там нечто древнее, иррациональное. Животный, первобытный ужас, который невозможно было ни просчитать, ни обойти, ни взломать. Он был готов провалить всю миссию, дать Люсии умереть, но не позволить этой игле коснуться её.

Секунду они стояли в тишине. Лена смотрела в его глаза, тёмные и пустые, и поняла, что упёрлась в стену. В нелогичную, непредсказуемую, человеческую стену.

Она медленно, с видимым усилием, опустила руку и убрала инъектор обратно в кейс. Щелчок замка прозвучал как выстрел.

— Хорошо, — её голос снова стал ровным, холодным. — Я что-нибудь придумаю.

Она лгала. Она просто решила, что воспользуется иглой позже. Когда он будет ранен или без сознания. Когда у него не останется выбора. Любая проблема имела решение. Нужно было лишь изменить переменные.

Прошло несколько часов. Хавьер ушёл на крышу — проверять периметр, как он сказал. На самом деле — чтобы дышать. Чтобы холодный ночной воздух прочистил голову от воспоминаний.

Лена сидела перед своим терминалом, погружённая в потоки данных. Она прогоняла симуляции, искала альтернативные пути, злясь на иррациональность Хавьера, на эту нелепую уязвимость, которая ставила под угрозу весь её план. Она уже почти смирилась с необходимостью импровизировать, когда на экране её защищённого мессенджера мигнул крошечный значок.

Входящее сообщение. Анонимный канал. От «Сыча».

Она почувствовала резкий, почти забытый толчок под рёбрами. Триумф. Холодный, чистый, как дистиллированная вода. Она знала, что Антон не подведёт. Она быстро ввела длинный ключ дешифровки.

На экране появились строки кода. Это было даже больше, чем она просила. Не просто информация. Это был подарок. Коды доступа к второстепенным системам энергоснабжения и климат-контроля центра. Точные временные «окна» в графике патрулирования. План технического этажа, которого не было на общедоступных схемах.

Она впивалась глазами в данные, её мозг мгновенно обрабатывал их, перестраивая маршрут, оптимизируя шансы. Это меняло всё.

В этот момент в комнату вернулся Хавьер. Его лицо было всё таким же мрачным, но в движениях уже не было той пружинистой ярости. Только усталость. Он молча прошёл к столу и налил себе стакан воды.

Лена повернулась к нему на стуле. На её лице впервые за долгое время появилась тень чего-то, похожего на улыбку. Улыбку программиста, только что нашедшего изящное решение сложной задачи.

— Нам повезло, — сказала она, стараясь, чтобы в голосе не звучало превосходство. — «Сыч» вышел на связь. Он достал коды. Теперь наши шансы выше.

Хавьер замер со стаканом в руке. Он медленно подошёл и посмотрел на экран. Он не понимал значения большинства символов, но видел структуру. Графики, временные метки, пароли. Это выглядело реально. Слишком реально, чтобы быть ложью.

Возможно, он ошибся на её счёт. Возможно.

Он ничего не сказал. Лишь коротко, почти незаметно кивнул и осушил стакан.

Лена восприняла это как свою маленькую победу. Она отвернулась к экрану и напечатала короткое, зашифрованное ответное сообщение: «Спасибо. Жди дальнейших инструкций».

Она нажала «Enter».

Она не знала, что бездыханное тело Антона «Сыча» уже несколько часов лежит в сточной канаве на окраине Буэнос-Айреса. Она не знала, что её сообщение «Спасибо» было получено безликим оперативником в дорогом костюме, который тут же переслал подтверждение на защищённый сервер Консорциума.

И она не знала, что Хелен Рихтер, глядя на это подтверждение на своём терминале, позволила себе редкую роскошь — едва заметную, довольную улыбку.

Мотор захлебнулся и смолк, оставив их наедине с рёвом шторма. Надувная лодка билась о гигантские волны. Они вздымали её на гребень, на секунду открывая мёртвый горизонт, и тут же швыряли вниз, в кипящую черноту. Ветер швырял в лицо ледяную сечку — смесь дождя и снега, которая на такой скорости превращалась в абразив.

Хавьер мёртвой хваткой вцепился в румпель. Каждый мускул в спине и плечах свело в один ноющий узел. Пропитанная водой тактическая куртка весила, казалось, тонну. Он не боролся с холодом. Он принял его, сделал частью себя — таким же инструментом, как нож или автомат. Холод вытеснял всё лишнее: усталость, сомнения, страх.

Сквозь пелену дождя он видел Лену. Она сжалась на дне лодки, пытаясь укрыть своим телом и термоодеялом бесчувственную Люсию. В этом хаосе воды и ветра Лена выглядела жалкой, совершенно чужеродной. Её бледное, сосредоточенное лицо, обычно полное холодного превосходства, сейчас было искажено смесью страха и морской болезни. Она была аналитиком, а не солдатом. Стихия уровняла их, превратив в промокших, замёрзших крыс.

Берег возник из тумана внезапно — клыкастая гряда чёрных, мокрых скал. Лодка с отвратительным скрежетом ткнулась носом в камни. Хавьер не стал ждать. Он перекинул ногу через борт и шагнул в воду. Ледяная вода сдавила грудь, выжигая воздух из лёгких. Волны сбивали с ног, но он устоял, впившись пальцами в скользкий выступ. Закрепил трос, чувствуя, как верёвка режет онемевшие ладони.

Он повернулся к лодке.