Тишина в помещении загустела. Хавьер слышал собственное дыхание, громкое и рваное. Слышал, как капает конденсат с трубы под потолком — редкие, тяжёлые капли, отбивающие ритм вечности.

Люсия не просыпалась.

Онемение начало отступать, уступая место холодному и липкому страху. Он ожидал чего угодно — криков, слёз, пробуждения. Но не этой восковой неподвижности.

— Что с ней? — его голос был чужим, надтреснутым.

Лена не повернулась. Её взгляд был прикован к экрану, где бежали строки диагностического кода.

— Нейронный шок, — ответила она так же ровно, будто комментировала сводку погоды. — Последний импульс вызвал каскадное обнуление. Синаптические связи перегружены. Системе нужно время на рекалибровку.

Слово «рекалибровка» ударило по Хавьеру сильнее любого удара. Онемение слетело с него, как струп. Мышцы свело судорогой.

— Рекалибровку?! — он вскочил, опрокинув стул. Грохот металла о бетонный пол был единственным резким звуком. — Это не чёртов компьютер, Лена!

Он сделал два шага к ней, его тень полностью поглотила её.

— Я видел, что ты с ней сделала! Я был там! В её голове! Ты хоть представляешь, на что это было похоже?

Лена медленно, очень медленно повернулась. В её глазах не было ни страха, ни вины. Только бездонная усталость.

— Да. Ты был, — её голос был тихим, но твёрдым, как сталь. — А значит, ты лучше других знаешь, что мы оттуда вырезали. Это была не просто рак сознания. Это была хирургия. А хирургия всегда оставляет шрамы.

Её спокойствие, её логика взбесили его ещё больше.

— Шрамы? — он выплюнул это слово, как осколок зуба. — Я видел её глазами, Лена. Я чувствовал, как ты её жжёшь. Тебе было плевать. Ты просто расчищала дорогу к своему брату.

Он сделал последний шаг, его кулак был твёрд, как камень. Он хотел её ударить. Хотел стереть эту ледяную правоту с её лица. Но её слова, жестокие и неоспоримые, уже сделали это за него. Рука, готовая к удару, бессильно повисла вдоль тела.

— Мне не было «плевать», — прошипела она, наклонившись вперёд. — Я делала то, что необходимо. То, на что у тебя…

— Не смей! — рявкнул он, но она его перебила.

— …не хватило бы ни знаний, ни духа! — её голос сорвался, но тут же снова стал ледяным. — Если бы я поддалась панике, если бы остановилась хоть на секунду… её мозг превратился бы в кашу. Она бы умерла. Прямо здесь.

Он отшатнулся, словно от удара. Её слова были правдой. И эта правда обожгла его, выжигая ярость дотла.

Лена встала, оказавшись с ним лицом к лицу. Она была ниже, хрупче, но в этот момент казалась скалой.

— Эта тишина, Хавьер… которая тебя так бесит… это и есть твоя победа. Ты получил то, за что сражался. Привыкай к ней.

Вся ярость схлынула, ушла в пол, оставив после себя лишь горький пепел. Он смотрел на неё и видел не монстра, а солдата. Такого же, как он сам.

Он медленно отступил. Подобрал стул. Поставил на место. Сел рядом с сестрой. Побеждённый. Протянул руку. Взял её безвольную ладонь. Холодная. Он закрыл глаза. Война кончилась. Он выгорел.

Прошло несколько часов. Хавьер задремал прямо на стуле. Он проснулся от прикосновения. Лена стояла рядом, в её руке была кружка с дымящимся кофе.

— Выпей, — сказала она тихо.

Он молча взял кружку. Горькая, горячая жидкость обожгла горло. Он посмотрел на Лену. Она выглядела так же, как и он. Измотанной.

— Всё кончено, Хавьер, — она говорила почти шёпотом. — Она свободна. Ты сделал это.

Её голос звучал… почти искренне. И в этот момент что-то в её измотанном лице показалось ему знакомым. Не аналитик. Не манипулятор. Просто солдат после боя. Он молча кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

И в этот момент Люсия шевельнулась.

Её пальцы дрогнули. Хавьер замер. Её ресницы дрогнули. А потом глаза открылись.

Они не были пустыми. Они были ясными. Осмысленными. Её взгляд остановился на нём. На губах появилась слабая, едва заметная улыбка.

— Хави?..

Голос был слабым. Но это был её голос. Настоящий.

Кружка выпала из его рук, с грохотом ударившись о пол. Ему было плевать. Он забыл обо всём. О боли, об усталости, о трупах. О Лене. Он опустился на колени перед креслом сестры. Хотел что-то сказать, но из горла вырвался лишь сдавленный, сухой всхлип. Он взял её руку. Она была тёплой. Он прижал её ладонь к своему лбу, закрыл глаза, и его плечи затряслись от одного-единственного, долгого, беззвучного спазма. Словно что-то внутри него, что держало его прямым все эти годы, наконец-то сломалось.

Она осторожно, всё ещё очень слабым движением, положила руку ему на затылок.

— Всё хорошо, Хави, — прошептала она. — Я дома.

Он был полностью поглощён этим моментом. Этим выстраданным чудом.

И поэтому он не заметил, как Лена тихо отошла к своему терминалу. Её лицо было бесстрастным, как у наблюдателя, фиксирующего удачный исход эксперимента. Она села в кресло, её пальцы забегали по клавиатуре. Последняя строка, которую она ввела, была простой:

Её палец решительно нажал на «Enter».

Хавьер, подняв голову, краем глаза заметил её движение, но не придал этому значения. Его мир сузился до лица сестры.

Лена медленно провела пальцами по своей шее. Под её кожей, на одно короткое мгновение, вспыхнула и погасла тонкая, как паутина, сеть синих огней. Она была похожа на нейронную сеть. На карту звёздного неба.

Она закрыла глаза. Глубоко, спокойно вздохнула. И когда она открыла их снова, в них не было ни усталости, ни раздражения. Только абсолютное, божественное спокойствие. Тишина, которая воцарилась в её душе, была куда глубже и полнее той, что окружала их в комнате.

Она стала новым Архитектором.

Хавьер этого ещё не знал. Его война только что началась заново.

Гул крови в ушах — фоновый шум его жизни — стих. И наступившая тишина была оглушительной, почти осязаемой. Хавьер сидел на краю медицинской койки, и эта тишина была единственной наградой. Ради неё он оставил за спиной коридоры, пахнущие кровью и антисептиком. Ради неё он превратил людей в мясо.

Люсия лежала под тонким синтетическим одеялом. Дышала. Ровно. Впервые за месяцы её грудь не вздымалась в судорожном, рваном ритме, словно тело вслепую боролось за каждый глоток воздуха. Бледная кожа, синева под глазами, искусанные в кровь губы — всё это осталось, как гематомы и ссадины после жестокой драки. Но в её глазах, когда она их открыла, больше не было цифрового призрака. Не было ледяного, оценивающего взгляда хищника. Там был просто свет, отражавшийся от стерильных панелей потолка. Там была она.

Он молчал. Его голос, грубый, привыкший к командам и выстрелам, мог разрушить это хрупкое равновесие. Он просто смотрел, как она изучает его лицо, словно видела впервые.

— Хави? — её голос был шёпотом, потрескавшимся от долгого молчания. Звук, который он думал, что потерял навсегда.

Он сглотнул ком, твёрдый, как камень. Кивнул. Не смог выдавить ни слова.

Она медленно, с видимым усилием, протянула руку и коснулась его щеки. Её пальцы были холодными.

— Ты… здесь.

— Я здесь, — наконец выдохнул он.

Они молчали. Единственным звуком был мерный, низкий гул, доносившийся из главного зала — системы жизнеобеспечения капсулы Михаила. Этот звук больше не казался угрожающим. Он был просто фоном. Белым шумом новой, пустой страницы.

— Помнишь… — начал он тихо, подбирая слова, как сапёр провода. — Тот компас? В жестяной коробке из-под печенья. Под старым оливковым деревом.

Слабая, едва заметная улыбка тронула уголки её губ. Воспоминание пробилось сквозь пелену травмы.

— Компас… который не работал. Стрелка… всегда показывала на тебя.

— Я говорил, что я и есть твой север, — его собственный голос показался ему чужим, мягким. Он не говорил так уже очень, очень давно. Он чувствовал, как напряжение, державшее его позвоночник прямым последние недели, начало отпускать. Мышцы плеч, сведённые в камень, понемногу размягчались. Адреналин схлынул, оставив после себя выжженную, гулкую пустоту. И в эту пустоту медленно, по капле, просачивалось что-то похожее на покой.