Долго не могу уснуть, да и рана в груди все еще ноет. Савелий никогда от меня не отказывался, а если… если он забрал меня не для себя?Я теперь ему не нравлюсь такая? А может быть, после того, как он узнал, что я работала на Мамая, ему противно меня касаться? Я не знаю, догадки выматывают, и, придерживая полотенце, я иду к себе.

Он ведь еще в той бильярдной отдал меня своим людям. Они так и поступают с предателями. Изгоя выгоняют из стаи и отдают гиенам, второго шанса ни у кого нет.

Что мне делать? Сбежать? А смысл… Крутой – единственный, кто мне может помочь, кто ищет Алису, только пока я не знаю, какая моя плата будет за всю эту помощь.

Она плачет – я слышу это через стену и сцепляю руки в кулаки. Пришла сегодня ко мне – бледная, дрожащая точно лист осиновый.

Только после больницы, ветер дунет – и упадет, слабая. Я не ждал, не просил и не принуждал. Сама приперлась, хотя это ничем не помогло.

Я смотреть на Дашу спокойно теперь не могу, внутри всего просто корежит, а после она рывком сняла полотенце. Красивая, хрупкая, такая моя. Мой персональный яд, наркотик, который пахнет дикой вишней.

Идеальное тело, фигура, светлые волосы. Даша мне не понравилась сразу, а теперь я понимаю, что запал на нее с первого же дня. Ненормально, так сильно, и, сука, меня не отпускает. Хуже только становится с каждым днем.

Мне ничего не мешало взять ее, это было бы легко, вот только я не смог. Сам себе запретил и не разрешил глазеть даже. Воробью только швы сняли, она слабая, и я, блядь, боюсь уже к ней прикасаться. Точно хрустальная ваза, боюсь, что сломаю, сделаю хуже и уже ее не соберу. И себя тоже.

Как Даша смотрела на меня. Как на палача, с ужасом. Вот до чего мы докатились, Воробушек. Знал бы я, что такое будет, сам бы пошел на ту парковку вместо Фари. Он бы все уже давно вырулил, а я не могу. Мой Прайд, мое дело жизни, на хрен разваливается, и, пока Мамая не найдем, не будет нам покоя.

На дворе ночь, тихо в доме, ну чего она ревет, я же ее не трогаю!

Закуриваю, подхожу к окну. Сейчас успокоится и уснет, да только Даша ни черта не успокаивается.

Руки подрагивают хуже, чем у наркомана. Я ведь мог просто оставить ее в больнице, посадить на поезд, сука, да что угодно, но я снова забрал эту дозу себе. В свой дом приволок и теперь даже трогать не могу, сам себе запрещаю.

Докуриваю до фильтра, а она плачет. Воет просто через стену, точно раненая волчица.

Прячу сигареты в карман, не выдерживаю, иду к ней.

– Даша, болит что?

Не отвечает, вижу, что спит, рыдает во сне. Приехали, блядь.

Деньги ей нужны были или что? И все равно не сходится. Продалась Мамаю? Так было? Я не знаю, но и пытать ее уже тоже нет смысла.Сцепляю руки в кулаки, это будет сложно, но ведь Воробей сама виновата! Она могла отказаться работать на Мамая, сбежать с сестрой, признаться мне, в конце концов… блядство. Не могла она ни хуя, не стала.

– Проснись! – говорю как можно громче, но к ней не подхожу, блядь, я не могу просто. Включаю свет, Воробей наконец открывает глаза, и нет, лучше не становится. Напротив, при виде меня она подлезает дальше к изголовью кровати. Зареванная, волосы взъерошены, раскраснелись губы. Дрожит.

Смотрит на меня не моргая, точно я убивать ее пришел.

– Ты здесь… – лепечет, обхватив себя руками. Защиты хочет, которой у нее больше нет.

– Я слышал звуки. Тебе плохо? Болит что, таблетки дать?

Долго смотрит на меня, а после коротко отвечает:

– Нет.

Быстро вытирает слезы, смотрит на меня. Не клеится диалог, точно топором его порубили.

Я не могу снова ей открыться и в дела свои посвящать не буду. Я знаю, как на меня смотрят мои люди, те же Ганс, Соловей, но я не смог от нее отказаться, и у меня нет оправдания. Никакого. Я просто так решил, точка.

– Ложись спать тогда. Уже поздно.

– Хорошо, – отвечает тихо, покорная теперь, аж шелковая, но меня это бесит.

Не знаю, лучше бы злилась, истерила даже, а не вот это. Во сне рыдать.

Я не знаю, о чем она думает, что тревожит ее, и хуже всего то, что я не могу переступить через себя, просто сгрести ее в охапку, прижать к себе и успокоить. Сказать, что все будет хорошо, потому что, если честно, я сам в этом сомневаюсь.

Прошло почти три недели, их отчим убит, Мамая мы не нашли. Не нашли и куда делись пропавшие деньги, и главное – нет даже следов ее сестры.

Я более чем уверен, что Алиса попала под замес и уже давно не дышит, но я не могу сказать открыто об этом Даше, потому что, похоже, надежда вернуть сестру –единственное, что дает ей сил бороться против меня.

***

Савелия нет дома целыми днями. Вера приезжает и привозит еду из клуба. Все готовое, очень вкусное. Мне так хочется узнать от нее новости, но она молчит. Мне все еще нет доверия, и понимаю, что вернуть его не выйдет.

Доверие сложно строить и легко потерять, это всегда будет со мной, точно неснимаемая табличка.

Я часто думаю о Юре. Мне жаль его, но, к своему стыду, я не чувствую какого-то горя от его потери. Просто пустота, он был чужим для нас с Алисой, и если я уже вышла из того возраста, когда мне нужен был отец, то Алиса всегда к Юре тянулась, но не получила отклика. Юра был холоден, а после смерти мамы и вовсе стал размениваться нами, точно валютой.

Мы с сестрой гирей висели у него на шее, и Юра то и дело искал, куда бы нас сбагрить. Думаю, что то, что произошло, скорее закономерность, чем исключение.

Если бы не Мамай, Юра бы нашел другую причину нас отдать, это был лишь вопрос случая.

Алиса. Ей уже исполнилось пятнадцать, и я не верю в то, что ее тоже убили, я просто даже не допускаю этой мысли.

Да, она младше меня, но у нее другой характер, и Алиса сильнее. Я знаю, я точно в этом уверена, и я так хочу просто увидеть ее. Просто прижать к себе, сказать, что кошмар закончился и теперь все будет хорошо.

Я обещала маме заботиться о ней, и вот к чему мы пришли. Я виновата в этом, надо было изначально не идти на поводу у приказов Мамая.

Мне страшно, не могу думать о том, что ей сделают больно, и еще, когда пытаюсь заглянуть в будущее, просто упираюсь в стену. Я не знаю, что с нами будет, никаких гарантий нет, и я понимаю прекрасно, что с каждым днем отсутствия новостей становится хуже.

Уже вечер. Слышу, как скрипнули ворота. Савелий вернулся и долго говорит с охраной. Не выдерживаю, выхожу во двор, набросив куртку. Я хочу узнать новости, хотя бы что-то.

– Савелий, мы можем поговорить?

Подхожу к ним, Крутой мажет по мне ледяным просто взглядом, да и охрана тоже. Смотрят на меня как шакалы, готовые напасть.

– Иди в дом.

Возвращаюсь, вхожу на кухню, слышу, как хлопнула дверь. Савелий зашел следом. Зол почему-то, хотя теперь это обычное его состояние.

– Есть новости?

– Нет, – бросает холодно, даже не смотрит на меня, а мне больно. Лучше бы ударил, чем так. Ничего мне не говорит, не смотрит, не касается. Прошло уже два дня, мы живем как враги под одной крышей.

– Скажи правду, пожалуйста. Любую, не надо от меня ничего скрывать.

– Я сказал уже тебе, Воробей, будут новости – ты узнаешь. Не надо меня каждый день об этом спрашивать!

– Алиса умерла? Поэтому никто ничего мне не говорит? Вы нашли ее тело? Есть факты, хоть что-нибудь, Савелий? Мне это важно знать. Я маме обещала, что буду заботиться о сестре. Я не смогла. Все случилось так быстро, я спать не могу, есть не могу, пока не узнаю, как Алиса. Жива ли она, в порядке ли.

Вижу, как Крутой сцепил зубы и закурил, налил себе кофе.

– Почему ты молчишь?

– Потому что я не попугай – повторять тебе одно и то же.

Прозвучало грубо и еще неубедительно.

Подхожу ближе, еще ближе к нему. Превозмогая страх, кладу руки Крутому на плечи, пытаюсь погладить его шею, но в ответ ничего. Одно лишь сопротивление, все равно что гладить дикобраза.

– Что ты делаешь, Воробей?