Распахиваю шире глаза, встречаюсь с его строгим взглядом.

– Почему тогда ты вернулась за мной?

Он напротив и смотрит просто как сканер.

– Я не хотела, чтобы тебе было снова больно.

Мой ответ честный. Не знаю, как он отреагирует. Вижу только, что Савелий напрягся весь и поставил руки по обе стороны от меня.

Не дышу даже. Если захочет – ударит, но Савелий зарывается огромной рукой в мои волосы и осторожно притягивает к себе. Не целует, нет, это больше похоже на то, как лев утыкается мордой в самку, обозначая территорию.

Мы молчим, слышно лишь наше взаимное тяжелое дыхание. Одно, пожалуй, уже на двоих.

– Между нами теперь будет только честность. Ты мне больше ни о чем не врешь, никогда и ни за что. Только правда, поняла?

– Да, – отвечаю тихо, чувствую, как Савелий колет щетиной мою щеку, трется об нее. Не целует. Нельзя. И я тоже. Не могу просто.

– Я ищу твою сестру и верну ее тебе. У вас все будет нормально.

Звучит как сказка, которой, конечно же, у меня нет. У нас нет, она кончилась, едва успев начаться.

– Спасибо, Савелий … Савелий Романович, – я называю его по имени-отчеству не от уважения, а скорее от банального страха. Между нами теперь нет ни грамма теплоты, и я понимаю, конечно, что Крутой это делает только потому, что я тогда вернулась за ним и помогла подняться. Это мое решение теперь спасает меня и, возможно, Алису.

Мы больше не говорим. Савелий выходит, а я долго смотрю в окно.

Может, еще есть шанс, хотя бы мизерный, того, что Алиса жива, что с ней все в порядке, и я хочу ее увидеть.

Хотя бы раз. Я буду для Крутого той, кем он захочет. Я сама тогда еще у клуба это ему говорила, просила, умоляла, что стану для него кем угодно, лишь бы он помог спасти сестру.

За вранье всегда нужно платить, а за ложь Крутому приходится платить тройную цену без права на амнистию.

Не любимые мы больше, а просто близкие враги. Воробушек всецело в руках льва, то ли заложница теперь, то ли вообще непонятно кто для него.

Прошло почти три недели, и мне сняли швы. Я начала вставать и немного ходить по палате. Как сбитая птица, шаг за шагом, потихоньку и не спеша. Сил нет – кажется, мой организм работает на пределе, но теперь у меня есть хотя бы надежда, что Алиса будет спасена.

Крутой приходил еще несколько раз, и мы просто молчали. Я делала вид, что сплю, потому что воевать с ним в таком состоянии просто не способна. Он сидел рядом и тоже молчал. Это не было перемирием, паузой скорее, передышкой на берегу, пока один из противников ранен.

У меня остался большой шрам, но под одеждой его не видно. Одежду, кстати, тоже Савелий мне принес. Он все мне дал: лечение, уход, еду, и, конечно, я понимаю, что за все придется платить. Как только мне станет лучше, я снова буду его сукой – или как он там меня называл? Да по-разному, неважно, это просто больно.

В будущее смотреть страшно, и кажется, что оно для всех нас постоянно меняется, так что я далеко не заглядываю уже. Я живу сейчас, радуюсь хотя бы тому, что теперь могу банально сама есть и ходить по палате.

Стук в дверь выводит из болота мыслей. Это не Крутой, он никогда не стучит – что дома, что здесь.

– Ку-ку, можно?

Валера. Осторожно заглядывает в палату, протискивается с букетом роз.

– Да, входите.

– Ну ты как, Даша – радость наша, живая?

Слышу в его голосе беспокойство. Неподдельное, искреннее. Валера, пожалуй, единственный, кто не отвернулся от меня в момент беды.

– Нормально.

– Держи.

– Спасибо, не стоило.

Осторожно беру от него цветы. Такие красивые розы молочного цвета.

– Да мне не сложно. Ты, конечно, дала жару, так нас всех напугала!

– Не думаю, что кто-то думал обо мне, так что…

Неловко, стыдно, я ведь все еще крыса для них. Да, про Мамая они знают, но ведь я сливала информацию, я все еще их враг.

– Я думал и переживал. Честно говоря, тебя здорово охраняют, как в крепости, я едва пролез, но, как ты знаешь, для меня нет замков.

Не знаю, что ответить. Это правда. Валера хороший, но он все равно один из них.

– Даша, что дальше? Крутой тебе что-то говорил? Какие твои перспективы?

– Он ищет мою сестру.

– Ну да, я слышал. Жаль ее, она же младше тебя, с ума сойти можно. И ты это… не знаю, конечно, какие у вас там отношения были в семье, но прими мои соболезнования.

Эти слова заставляют насторожиться и дают понять, что я не знаю и половины того, что знают остальные. Савелий последний раз приходил и ничего не говорил, кроме того, что все нормально и новостей нет.

– О чем вы?

– Ну, за твоего отчима. Я слышал, Крутой направил людей к тебе домой. Не нашли они твою сестру, мозги отчима только на стенах, кровища. Больше ж там никто с вами не жил. Похоже, его прямо там положили. Ты должна была сказать раньше, девочка, что тебя шантажируют сестрой.

– Как это? О боже, Алиса… Юра, нет…

За секунду все начинает дико кружиться, и я хочу встать.

– Ты чего, эй, Даша, что такое?

– Алиса, Алиса…

В груди щиплет, и пищат приборы, слезы застилают глаза, а после я вижу, как дверь распахивается и входит Крутой. Всего за секунду оценивает ситуацию, подходит и выводит Валеру за дверь.

Они о чем-то говорят, спорят даже, ругаются, а я реву. Да, Юра не был идеальным отцом, но он был единственным взрослым, на кого, я думала, могу положиться, и если его убили… боже, а как же Алиса? Она это видела, она там была?

Что они с ней сделали? А если и ее тоже и я просто надеюсь зря?

***

Я думал, она спит и сегодня мы тоже проведем в молчании. По правде, все это время никаких новостей нет – по крайней мере, хороших.

Ее отчима нашли в подвале дома, с простреленной башкой, мы его похоронили по-тихому, но сестры Даши нигде нет. Она как в воду канула, и с каждым днем я все больше понимаю, что шансы найти ее живой тают, точно снег на солнце.

Я услышал мужской бас из палаты. Охрана, сука, спит. Валера. Как знал, что он в любую скважину пролезет под самым носом.

И все бы ничего, я не запрещал ее навещать, вот только цветочки и рыдающая Даша заставляют напрячься. У Чародея долгий язык, и часто это не на руку.

– Какого черта ты здесь забыл, Валера?

– Я пришел к Даше, а не к тебе.

– Что ты ей наплел, почему она рыдает?!

– Ничего, про отчима только сказал, а она распереживалась.

– Ты ебанутый или что? Даша после операции едва дышит, на аппаратах вся, какого хуя ты ей это все навешал?

– Да откуда я знал, что ты ей ни хрена не рассказываешь?!

Сжимаю зубы, час от часу не легче. Мы все это делали тихо специально, потому что Даша на капельницах еще и врач доходчиво мне объяснил, что ее волновать сейчас не надо.

– Валера, ты мне друг, поэтому я скажу один раз: чтоб я тебя здесь больше не видел. Это понятно? Сгинь по-хорошему.

– А если нет?

Чародей вообще адекватный, но иногда его заносит.

– Будем говорить по-плохому. Тебе не понравится.

– Зачем ты это делаешь, Савелий? По-моему, Даша уже все свои грехи выстрадала. Отпусти ее. Не надо ее дальше мучить!

– Не твое дело, понял?

– Нет, не понял! Я тогда ее еще хотел увезти из больницы, да не успел. Видел бы Фари, что ты тут вытворяешь, в гробу бы перевернулся!

Терпение лопается быстро, задел за живое, знал, куда бить.

Хватаю Валерку за грудки и впечатываю в стену. Да, он домушником был, но противник из него никудышный.

– Слушай, братик, следи за базаром! Я тебе не Ганс, которого можно подкалывать. Даша моя, а ты и твои цветочки тут не к месту, ясно?

– Не обижай ее! Даша тебе не игрушка для битья, понял?!

– Сам разберусь. Пошел вон.

Едва сдерживаюсь, ведь мы в больнице, и она там. Ревет. Снова, тогда как я уже слезы Воробья видеть не могу, я просто… к черту все. Да пошло оно.