– Зверьё! По-моему, эти паскуды развлекались, сбрасывая людей вниз. Целые поля трупов… в уме не помещается! Была страна – осталось море грязи. Сириан надо кре-ми-ро-вать! Без никаких, тотальный холокауст.

– После потери Сэра Пятого они струхнули. Побоятся повторить заход.

– Если это скоординированная акция, – скрежетал бледный Отто, – они обязательно попробуют атаковать колонии, как в девятьсот пятом или двадцать втором… Но в этот раз всё будет иначе. Мы не те, что прежде. Поджарим их по-бразильски.

– Половина фрегатов в рейдах, половина истребителей – жуть, какие силы мы двинули. На месте сириан я бы напал сейчас – база оголена, резерва чуть…

– Стуччи по теревяшке, Пухоф, – сдержанно молвил Тойво, устраиваясь в главном холле Красного луча перед бесплотным маревом вирт-экрана.

Заполыхали дрожащие кадры разорения Ла-Платы. Чьи-то последние съёмки…

Чёрный потолок неба, огненный ветер, вихрем жара сметающий города, кипящая стена потопа, частоколы молний, вырастающие из гремящей земли. Мятущийся ад моря, вздымающий волны к вершинам гор.

Пространства разорванных тел под покровом испарений. Вертолёты, рассевающие облака дезинфицирующих средств. Медленные призраки в белых комбинезонах и каньоны братских могил, куда бульдозеры сталкивают груды мертвецов.

– Спектр чувств очень широк – от радости победы до глубокой скорби, от шока и паники до мужества и уверенности в общей силе землян. Военные готовы закрепить успех, усилить натиск и добить врага на его территории. Они требуют новых ассигнований, кораблей и солдат. Политики более сдержанны в своих оценках ситуации…

– Трусы, – выставил диагноз Отто.

– …и критические голоса общественных деятелей, которые видят случившееся с неожиданной позиции. К ним относится Франц Хонка, германский специалист по древней истории. Вот его категорическое мнение.

В прозрачной глубине возник сухощавый старикан с широким крепким костяком – гладко выбритое высокомерное лицо, узкий твёрдый рот, круглые очки в стальной оправе, голубой металлический взгляд.

– Полёт Сэра Пятого был актом очистительного мальтузианства. Нам следует ликовать, что у безобразно расплодившейся Бразилии наконец-то появились проблемы, она перестанет лезть в Европу и строить планы захвата Южного полушария. Вместо этого мы притворно скорбим и соблюдаем лживый траур с кукишем в кармане, еле подавляя злорадные ухмылки. К чему лицемерить, господа? Будем искренны! Что произошло с точки зрения природы? Немного удобрили долину Параны, где почва давно истощена. Сириане оказали нам благодеяние, а то бразильцы сеяли бы трупы где попало…

Холл громко, возмущённо загалдел; в экран стали швырять смятые обёртки, зажигалки и кому чего не жаль.

– Что за морду выпустили на Ти-Ви?! Глазам не верю!

– Это провокация!

– Пока мы тут – они там предателей разводят!

– И ведь родит земля таких скотов!.. Убил бы гадину!

– Кто это?!.. Вальтер, слышал? Какой-то Хонка… вот он, гляди!

Обер-лейтенант, свернувший в холл по пути с гемодиализа, хотел шмыгнуть обратно, но не успел – пришлось скоситься на экран. Кое-кто обернулся к нему, пробуя сравнить надменное лицо в очках с хмурой физиономией Вальтера.

– Он такое нёс!..

– Первый раз в жизни, чтоб кто-то выступил за сириан!

– Типа – надо было всех убить на удобрение. Тоже Хонка.

Вальтер брезгливо скривился:

– Не имею отношения. Однофамилец. Первый раз вижу.

Крамольный германец слинял с экрана, уступив место следующему сюжету. За Вальтером уже стоял чуть припоздавший Влад – они ходили вместе, даже если отдуваться предстояло одному; вот что значит привычка «ведущий-ведомый».

– Ты дашь мне пройти?.. Какой ещё Хонка, кроме тебя?

– А, Сокол, ты не застал! – Пухов замахал руками. – Его показывали. Плюрализм из Еврозоны! Седая собака, в совиных очках, хвалил сириан и так далее!

– Вот дерьмо! – изумился Влад. – В такие дни, такие разговорчики…

– Камрад, – Вальтер интимно зашипел, подталкивая Влада к выходу, – помнишь, ты сказал, что можешь оплатить мне разговор с Землёй? Десять минут. Ты не шутил?

– Какие шутки, мать моя! Я обещал, за мною не ржавеет.

– Прямо сегодня. Пока нас не послали на дежурство.

– Попробую. Но сам пойми – сейчас у прямой связи очередь горит…

– Ты кавалер двух Крылатых. Без очереди.

– Ну, идём. А почему такая спешка? Вроде, Германию не тронуло.

Хонка окончательно выпихал Влада в коридор, прикрыл дверь и огляделся. Никого вблизи. Тем не менее он шептал на грани слышимости.

– Тот человек, который выступал… о ком говорил Пухов…

– Мало ли подлого отродья! Не бери в голову.

– Это мой дед, – упавшим голосом выдавил Вальтер. – Только, пожалуйста – тссс!

– Э-э… – Пережив миг оглушения, Влад в неловкости замялся, как мыла съел. – Извини, я как-то не так о нём сказал… Нехорошо вышло.

– Главное, не рассказывай камрадам, – умолял Вальтер. – Большая семейная тайна… А что я могу сделать? Он мой родной человек… Меня подвергнут остракизму, объявят бойкот. Сейчас все так бескомпромиссно настроены!

Шагая к пункту прямой связи, немного растерянный Влад пошарил пальцем в телефоне, словил архив той передачи, которая всех разъярила, и внимательно прослушал. Вальтер наблюдал это и молча терзался.

– Но ты говорил: «Пацифист, гуманист, то да сё». А дед-то – голимый экстрим проповедует! Удобрять поля бразильцами… У нас таких в чёрную сотню берут.

– Не обольщайся, Влад. Любое впечатление о нём – обманчиво. Я иду с тобой и беспокоюсь: что-то он скажет на связи?.. Он может полностью обрушить твоё мнение. Могу я попросить? Начни: «Здравствуйте», и всё, дальше буду говорить я. И под конец: «До свидания». Иначе ты ввяжешься в дискуссию, вы поругаетесь, а я не смогу слово вставить. Я должен убедить его, чтобы он прекратил свои выходки…

– Зачем мне с ним ругаться? с гуманистом!

– Увидишь, – таинственно пообещал Вальтер. – Его гуманизм – надчеловеческий и внеморальный. Текущий момент дедушку не волнует, он в диапазоне «семь тысяч лет назад и полторы вперёд». Людей как вид не выделяет, мыслит биосферой, от дождевых червей до тех головастиков, в которых мы выродимся, причём предпочитает – дождевых червей!

– Крут! – почти с восторгом содрогнулся Влад. – А для чего он вылез на Ти-Ви? Сидел бы, рыл свою историю культуры… Обычно старое профессорьё в науке чахнет, как Кощей.

– О, камрад, ты жёстко ошибаешься! Они тщеславней звёзд эстрады, всюду лезут выступать и затевают скандалы. Его уже судили раз пятнадцать, штрафовали, он три месяца сидел в тюрьме…

– Знаешь, почему-то я не удивляюсь. Любопытно – за что?

– Пришёл на митинг либералов и… много чего сказал. Его потащили с трибуны, патриоты вступились, полиция всех избила, а дедушке вменили «подстрекательское выступление».

– Он ищет неприятности?

– Нет – считает своим долгом проявить гражданскую позицию! Поразительно, но она всегда идёт вразрез с концептом Лиги Наций и Совета Обороны… Его приглашают, чтобы оживить какое-нибудь скучное собрание, а он не отказывается. В прошлый раз оскорбил патриотов; хотели убить, но полиция выручила. Лучше б на парад любви сходил, старый перец!

– Как, он и с деликатами?..

– На дух не выносит, клеймит и срамит! Но им нравится, как он это делает.

Влад сел к терминалу прямой связи слегка очумевшим. Отступать он не привык, однако был чуточку смущён предстоящим контактом с непредсказуемым дедом. Что за тип? чего от него ждать?.. Может, Вальтер неспроста удрал от дедушки за шесть парсеков?

«Ладно; идём в лобовую, а дальше посмотрим».

Пока шло соединение, Вальтер ходил от стены к стене и порывался закурить, но всякий раз смирял себя и ограничивался тем, что щёлкал зажигалкой.

Наконец, луч пробился сквозь бездны пространства и высветил в экране кабинет с мебелью тёмного дерева, широкий старомодный стол и весёлого дедушку на фоне резной спинки кресла.

Поверх легли титры: «Это правительственное межсистемное соединение. Вас обеспечивает департамент связи Министерства обороны Великой России. Режим приватности ограничен. Внимание! Задержка сигнала – 4 секунды. Следите за таймером».