Потом колонна двинулась дальше.

Он сидел, вцепившись в подлокотник кресла побелевшими пальцами. Девушка справа тоненько подвывала. Кто-то давился рыданиями. Двое боевиков застыли на передней площадке с автоматами наперевес, глаза в прорезях масок стеклянно блестели. Впереди на стенке автобуса желтела памятка пассажирам. В случае теракта рекомендуется…

Улицы тихой Гатчины обуял хаос. Крики и выстрелы раздавались со всех сторон. Несколько раз автобус проезжал мимо вооруженных отрядов – некоторые из них гнали перед собой пленников. У домов валялись тела. Не было видно никаких признаков сопротивления – полиции и спецслужб словно не существовало в природе.

Два или три БТР с восседающими на броне черными в рясах и масках проезжали проулками мимо автобуса, тут и там рычали моторами тяжелые грузовики. Колонна быстро двигалась в сторону городских окраин. Скоро последние дома остались позади. В тот день Андрей видел родной город в последний раз.

Их вывезли в безымянную заброшенную деревню на несколько домов где-то в полях под Гатчиной. Пленников быстро поделили в небольшие группы по полу и возрасту. Андрея толкнули к двум перепуганным парням лет семнадцати на вид. Боевики выстроились напротив, держа оружие наготове.

Человек с посохом медленно прошелся вдоль длинной шеренги людей, осматривая каждого сверху вниз. Под капюшоном рясы чернела маска. По указу посоха двух мужчин постарше выволокли вон и немедленно расстреляли. Сосед Андрея тихо втянул воздух. По его штанине расползалось темное пятно.

На этом расправа закончилась – Андрея с большей частью пленных погрузили обратно в автобусы, но группу мужчин оставили в деревне под охраной нескольких автоматчиков. Колонна двинулась по проселочной дороге и скоро остановилась в другой деревне, где боевики высадили шесть девушек. Здесь уже кто-то был – Андрей видел в окно вооруженных людей и более двух десятков молодых женщин, сидящих в кружок на площадке между домами. Земля вокруг была вспахана колесами тяжелой техники.

Колонна проехала еще несколько поселений, оставляя в каждом по группе пленников. Андрей видел другие автобусы, пылящие параллельными курсами через поля.

Наконец его и двух оставшихся парней вывели наружу.

Они оказались на старой лыжной базе. Боевики втолкнули их в зал для выдачи лыж. Здесь на узких скамейках и вдоль стен расположились другие пленники – побитые и жалкие, как и Андрей с его спутниками. Он нашел себе место в углу и прижался к едва теплой батарее, пытаясь прийти в себя.

Весь оставшийся день автобусы и грузовики подвозили молодых парней, так что к вечеру зал заполнился до отказа. Им принесли воды в бутылках и несколько буханок хлеба, которые были немедленно съедены. Обессиленные и перепуганные пленники, снедаемые беспокойством за родных и друзей, тихо переговаривались. Что их ждет? Кто напал на город? Что вообще происходит?

Ночью никто не сомкнул глаз.

Утром, еще до рассвета, двери зала распахнулись и с десяток боевиков в балаклавах согнали пленников к дальней стене. В крайней тесноте они расположились прямо на полу.

Зажгли свет. Человек в рясе, появившийся в зале последним, сел перед ними на скамеечку и заговорил. Его речь, казавшаяся поначалу бредом сумасшедшего, постепенно приводила их в ужас.

В июле были утверждены праздники Урожая – особые дни, когда паству из нескольких приходов свозили на общие гулянья. Местом празднества выбиралось пустующее поле, на котором возводились шатры и палатки. По случаю готовились простые, но обильные угощения: пряники, мед, пироги с капустой, квас, травяные настойки. Впервые за долгое время девушки и парни могли сесть за общий стол. Предлагались также игры: салочки, городки или футбол. В начале мероприятия один из диаконов произносил речь во славу Единого, и присутствующим надлежало громко возносить хвалы новому Богу. Потом распевали псалмы, и наконец приходило время трапезы и развлечений. В сезон праздники обещали быть ежемесячными.

За дисциплиной следили те же неизменные воины Света, с прямыми, как швабры, спинами и застывшими глазами в прорезях масок.

На первом же празднестве брат Иезекиль приметил симпатичную девушку с белокурыми волосами. Девушка несмело улыбалась ему, сидя за соседним столом, и старые, позабытые за время чувства пробуждались в заскорузлой, озлобленной душе послушника. Позже, когда молодые люди пошли выпить квасу, она представилась Евой, а он назвал свое новое имя. Говорить откровеннее было глупо – среди послушников процветали доносы и наушничанье. Любой мог оказаться шпионом, перед новыми знакомцами следовало изображать добродетель.

Вторая встреча произошла только в августе. Прошедший месяц ознаменовался частыми выездами в ближайший вымерший город, где послушники пополняли запасы медикаментов – в поселке случилась вспышка дизентерии. Названия города никто не знал – все знаки и указатели по пути были старательно уничтожены. Заброшенные улицы густо поросли дикой травой. Тела, которые ожидали увидеть послушники, кто-то убрал, но улицы все равно пропитались запахом смерти.

В тот раз Иезекиль едва мог ходить – неделю назад его и еще нескольких братьев поймали за поеданием сгущенки, обнаруженной на заброшенном складе и тайно доставленной в приход. Всех нарушителей жестоко высекли кнутом.

Глядя на его избитое лицо, Ева не смогла сдержать слез. Они нашли себе место с краю стола, подальше от диаконов, и говорили с возрастающим воодушевлением.

По описаниям девушки, Иезекилю показалось, что женский приход находился относительно недалеко от их поселения, возможно, в полудне пути. Едва шевеля губами, Ева рассказывала о жизни в приходе. Девушкам доверили скот – при поселении построили хлева и разместили в них коров. Послушницы ухаживали за животными, доили коров и косили траву. За мельчайшие проступки следовали жестокие наказания. Нескольких отступниц вздернули на суке и выпотрошили.

Иезекиль поведал о собственном послушничестве. Постепенно обоих проняло, и разговор стал еще доверительнее.

Ева люто ненавидела апостолов, диаконов и Единого Бога. Скопившаяся за месяцы страданий злость выплеснулась на притихшего Иезекиля. Черные проклятия и богохульства жарко, но еле слышно вырывались из ее рта, склоненного к его уху. Она грозилась, что когда-нибудь вырвет оружие из рук фанатика и будет стрелять, пока не опустеет магазин. Обещала разорвать апостолов голыми руками. Шептала, что если он диаконский пособник, то пусть лучше сам прикончит ее на месте. Скоро все ее лицо стало мокрым от слез.

Иезекиль не знал, что делать. Только за то, что он все это выслушивал, его должны были четвертовать. Воровато оглядываясь, он бормотал слова утешения. Девушка прижалась к нему. Ее колотила дрожь.

Наступало время петь канон, знаменующий завершение праздника. Они нехотя разошлись, уговорившись обязательно встретиться снова через месяц…

Старая лыжная база в тот день стала вместилищем Бога.

Человек, представившийся диаконом Филиппом, говорил о пробуждении великого Бога – единого для всех рас и конфессий, единственного истинного Создателя всего сущего. Было сказано, что избрал Единый апостолов из числа людей, чтобы шли они по Земле и несли истинную веру. Было сказано, что всяк ныне живущий – грешник, ибо в своей гордыне и самолюбии отринул Бога. Было сказано, что милостивый Бог дал людям святое Писание, чтобы всякий следовал воле Его, и тогда он будет спасен.

Диакон Филипп говорил еще долго о заповедях, грехе и покаянии – многое измученный усталостью и страхом мозг Андрея не запомнил или попросту не воспринял. Со слов диакона, лишь мизерная горстка людей была достаточно чиста, чтобы заслужить быстрое прощение. Они стали апостолами, старшими священнослужителями, призванными нести свет Создателя. Следующая ступень нового духовенства – диаконы – осознали себя вторыми. Им надлежала роль пастырей. Самые низшие ряды святого воинства пополнили третьи – многочисленные боевики, карающий меч в руках Единого. И вновь обращенные рыцари Света двинулись в крестовый поход против погрязшего в хуле человечества.