Показалось, что мир вокруг стал другим. Исчезли многоэтажки, строительные краны, провода. Ломая асфальт, проросли деревья – разлапистые заснеженные ели, сухие широкие стволы сосен… и церквушка стояла среди них, будто всегда тут и находилась. Катя разглядела разрушенную башню, кресты на двери… и одежду на почерневших стенах. Ее прибили гвоздями – старомодные платья, рубахи, детские костюмчики, военную форму. Вся одежда была в крови. Снег аккуратно ложился сверху и тут же таял. А за открытой дверью церквушки проступали контуры чего-то бесформенного, расплывчатого. Не человека, но и не животного. В темноте, разглядывая Катю, блестели глаза.

В кармане пиликнул телефон, и морок развеялся. Но церковь существовала и в реальности.

Катя попятилась. Человек, который кормил собак, спустился с крыльца и шагнул в ее сторону. Двигался он как-то странно – огибая пятно фонарного света по широкой дуге. Руки его были раскинуты в стороны, длинные рукава болтались на ветру, как у того старого шмотья.

В следующую секунду, ни о чем не думая, Катя бросилась бежать. Если существовал инстинкт самосохранения, то вот именно сейчас он и сработал. Ветер ударил в спину, подталкивая. Снова раздался вой, быстро оборвавшийся. Пробегая под фонарем, Катя увидела тень, стремительно выросшую из-за спины, – нереально длинные руки, растопыренные пальцы, огромная гипертрофированная голова. Показалось, что эти самые пальцы дернули за капюшон, потянули, и Катя завопила. Она развернулась, вытянула вперед руку с баллончиком, выпустила шипящую струю газа.

Рядом никого не было. Темный силуэт стоял на грани видимости, метрах в трех от фонаря, около забора из стальных листов. Лица человека Катя не видела, а видела только, что руки он убрал в карманы куртки, будто никуда не торопился. Выжидал.

Катя, не сводя с него глаз, сделала несколько шагов назад и вдруг услышала из-за спины встревоженное:

– Привет. Ты чего?

Голос был знакомый. Что-то коснулось Катиной ноги. Собачья голова. Лаки. Рядом возник смущенный Андрей.

– Заблудилась или призрака увидела? – спросил он. – Все нормально?

– Я… – Катя запнулась, ощущая, что слова забились в горле. Бросила взгляд на забор и обнаружила, что человека там больше нет. Только снег и ветер. – Кажется, за мной кто-то гнался.

Лаки у ее ноги смотрел в темноту, навострив уши.

– Гнался? – переспросил Андрей. – Черт, опасно одной ходить в такую погоду ночью, не находишь? Тут же бухариков разных, бомжей, как грязи. Я с псом-то осторожничаю, а ты прямо отчаянная.

Катя пожала плечами.

– Привыкла как-то… Ты вой не слышал?

– Что за вой?

– Собачий. Там возле церкви какой-то мужик собак к себе подозвал и стал их кормить. А они выли.

Андрей пожевал губами, сделавшись вдруг серьезным. Он смотрел туда же, куда и пес.

– Вой не слышал, но Лаки давно чует что-то. Неспокойно ему здесь. Пойдем, чего на морозе стоять. Если не против, приглашаю в гости. Выпьем чаю с козинаками и поговорим нормально. Идет?

Катя уже и не помнила, когда была в гостях. Тем более у мужчины. Впрочем, сейчас об этом она думала меньше всего. Ей снова показалось, что издалека доносится вой. Будто из неведомого леса, где обитает что-то…

– Пойдем, – быстро сказала она.

Андрей свистнул, и Лаки неторопливо затрусил сквозь метель в сторону дома, показывая путь.

Кухня Андрея была попросторнее, чем Катин закуток с плитой. По крайней мере пара человек с собакой умещались тут без труда. Около батареи стояли две большие миски, в углу урчал холодильник. Катя разглядела несколько магнитиков: Южно-Сахалинск, Биробиджан, Владивосток. На стене мерно тикали часы, в которых часть цифр заменяли погоны со звездами. В приоткрытую форточку задувал ветер.

Андрей собирал на стол, а Катя потихоньку оттаивала и приходила в себя. По телу все еще разливалась дрожь, и непонятно было, от холода или страха. Всю дорогу до дома Катя сбивчиво рассказывала о своих полуночных злоключениях, об увиденном или причудившемся, вспомнила странный сон и видение – не менее странное и пугающее. Андрей слушал внимательно, изредка переспрашивая и оглядываясь на пустую улицу, где ворочались тени.

Лаки похлебал воды и сел у стола. Пропускать разговор он не собирался. Андрей поставил перед Катей кружку с ароматным чаем, налил и себе.

– Так, вафли, печеньки, конфеты, все такое. – Он неопределенно махнул рукой над столом. – В общем, угощайся.

Катя отломила кусочек козинака и отправила его в рот. Есть хотелось страшно, ведь последний раз она перекусывала еще на работе.

– А мужик тот точно из церкви вышел? Может, просто бродяга какой рядом лазил?

– Из церкви, из церкви. С ведром. Причем собаки его явно ждали.

Андрей сыпанул пару ложек сахара в чай и стал медленно его размешивать.

– Наверное, охранник-чудик какой-нибудь. Думаешь, на тебя глаз положил?

– Ага, именно глаз…

– Ничего больше не заметила необычного?

– А что?

Андрей замолчал и перевел взгляд на окно. Церковь была где-то там, в темноте. В повисшей тишине жующая Катя чувствовала себя немного неловко. Казалось, каждое движение челюстей выходит до невозможности громким, а урчание в животе слышно даже на улице.

– Да был у меня тут один моментик, – сказал наконец Андрей. – Недели полторы назад. Загулялись с Лаки по территории. Ну, знаешь, когда дома никто не ждет, остается две вещи: пить или гулять. А я непьющий, как назло. Стало быть, гуляем. Свернули на тропинку, тут недалеко, пошли вдоль забора. На севере через три километра пустырь, а за ним спуск к речушке. Я все думал туда прогуляться. Природа, все дела. Идем, значит, и тут Лаки встал, уши навострил и давай глухо рычать. Он так на живность разную реагирует. Белки, зайцы. Но какие на стройке зайцы? Я взгляд поднимаю и вижу нескольких собак. Тощие такие, голодные. Стоят на тропинке и не дают пройти. Я к ним шаг делаю – они зубы оскаливают, шерсть дыбом.

– Лаки бы их раскидал? – спросила Катя.

– Не знаю. Зачем рисковать? Мы свернули в проулок. Думал, обогнем. Прошли метров двадцать, а на перекрестке еще собаки. Перегородили дорогу так, что только в одну сторону можно двинуть. И тоже стоят, зубы скалят. Темнеть начинало, снег этот проклятый – в общем, проще было вернуться. Пошли мы по дороге назад, и тут эта церковь за забором. Ворота распахнуты, фонарь над крыльцом болтается, а у ворот люди стоят, человек десять. Смотрят на нас. Причем кое-кого я там знал. Один на шестом этаже живет, бухгалтер-очкарик, как-то просил помочь с машиной.

Катя кивнула. Она тоже его помнила, лысоватый такой.

– Еще та женщина была с десятого, которая уже успела соседей затопить. Лаки с ее мопсом подружился, – продолжал Андрей. – Никто из них как будто меня не узнал. Стояли и смотрели. Лаки начал на них рычать, но не по-боевому, а как-то испуганно. Хотел убраться подальше, как и я. Мы пошли мимо ворот, а женщина эта вдруг сказала: «Ты должен впустить боженьку». И тут мне сильно не по себе стало от всей этой чертовщины. Мы с Лаки рванули с места, как два гоночных болида. Я вообще-то не из пугливых, но пробрало до костей.

Он помолчал, потом взял кусок шоколадки, принялся жевать.

– Секта какая-то, – буркнула Катя. – Их сейчас много. Даже не разберешь, кому поклоняются. Макаронному монстру или саблезубому тигру.

В присутствии Андрея она успокоилась. Даже его рассказ не показался ей страшным. Он был необычным, но вполне себе рациональным.

– Главное, не соваться туда, – продолжила Катя. – И держаться подальше от женщин с мопсами. А то мало ли. Затащит в квартиру, ну и…

– Ага, глаз положит.

Они оба рассмеялись, и страх развеялся окончательно.

– Так а почему вы гуляете? Почему дома никто не ждет?

Андрей обвел кухню рукой:

– Холостяцкая жизнь только лет в двадцать интересна и насыщенна. В сорок она становится тихой и молчаливой. Почти у всех. Что тут делать-то одному?

– А зачем тогда переехал?