На этот раз болью уже полоснуло, жгуче запульсировала мякоть под большим пальцем. Хорошо, все правильно, хорошо!

Запястье защекотало – струйка крови из разорванной ранки потекла вниз. Кирилл, сберегая каждую каплю, мазнул рукой по трубе. Потом еще и еще.

«Антисанитария, – мелькнуло в голове. – Зараза. Столбняк. Нельзя так».

– К черту, – прошипел Кирилл. – К черту.

К черту! Даже если потом отрежут руку – главное, что он остальной спасется. Можно пожертвовать рукой, чтобы спастись всему!

Он тер и тер по трубе, пока не понял, что уже стачивает кожу о шершавую краску.

Только тогда он вернулся в ту нишу, где прятался раньше, – и вывалялся в слизи и плесени, зачерпывая грязь обеими руками, вымазывая волосы и засовывая под футболку.

А потом пошел – медленно, прижимаясь спиной к холодной трубе, мелкими шажками, боком – как трусливый крабик.

А когда мимо него пронеслось шуршание – оглянулся.

Темная масса – чернее мрака, царившего в подвале, как бы дико это не звучало, каким бы невозможным это ни казалось – приблизилась к трубе и обволокла ее.

Кирилл бежал – бежал со всех сил, на которые только был способен, спотыкаясь, падая, обдирая колени и руки. Кровь он тут же вытирал о песок и трубы – ни капли не должно было быть на нем, пусть чудовище задержится, пусть оно собьется с пути.

Тьма, чернее самого мрака, гналась за ним по пятам.

Кирилл уже и понятия не имел, где же находится та спасительная дверь, через которую он спустился в подвал. Скорее всего, он сейчас плутал по спирали или по кругу, заблудившись в переплетениях труб. Кирилл не мог бежать по прямой – в расстояние, что он отмахал, дом укладывался дважды, а то и трижды. Ему уже начало казаться, что он провалился в какой-то параллельный, потусторонний мир, который весь являлся одним сплошным подвалом.

И тут краем глаза он увидел слабый – едва заметный, как мутное белое пятнышко, – лучик света.

Выход! Там где-то выход!

Кирилл рванулся туда – но трубы преградили ему дорогу. Он метнулся влево, потом вправо, лихорадочно ощупывая их руками. Никак! Он был заперт в этом лабиринте, и хотя до спасительного окошка было не более пяти метров, Кирилл не мог преодолеть даже эту малость.

Он рухнул на землю и попытался пролезть под трубами.

Спину обожгло, мокрая футболка зашипела.

Кирилл инстинктивно дернулся было назад, но тут же остановил себя – и, стиснув зубы, пополз вперед.

Футболка уже не защищала спину, кожу не просто пекло, а жгло, а в тех местах, где ее касалась мокрая ткань, обваривало – Кирилл даже чувствовал, что стоит ему замешкаться, как отрываются прикипевшие к горячему металлу клочья кожи и набухают водянистые волдыри – но он полз и полз вперед, моля только об одном: чтобы проход не закончился тупиком.

В какой-то момент голова перестала проходить между трубой и полом. Кирилл тыкался ошпаренным лбом – но без толку, подбородок и зубы упирались в землю, расквашивая нос. В панике он начал слепо шарить руками вокруг, пока не наткнулся на обломок кирпича, практически полностью вросший в пол. Одним рывком он выворотил его – и со всего размаху стал вбивать под трубы, роя плотный мокрый песок и выковыривая комья глины. Понадобилось минуты три – долгих растянутых на три столетия минуты, – чтобы голова наконец-то прошла: боком, обдирая и сплющивая уши, но прошла. Телу пришлось распластаться, раскинув руки и вдавив грудную клетку в пол, как полураздавленный таракан, – только тогда, счищая кожу с хребта, ему удалось протиснуться к вожделенному свету.

Это было одно из тех самых заколоченных подвальных окошек – свет падал через щели между плохо пригнанными досками.

– Эй! – заорал Кирилл, прижавшись губами к щелям. – Эй! Помогите мне! Я тут!

Губы больно обдирались о шершавые доски, голос срывался.

– Эй! Сюда! Помогите!

Без толку.

Шум июльской субботы – это гвалт детей, чириканье воробьев, шорох шин по асфальту, ор телевизоров из открытых окон. Никто не услышит слабый крик практически из-под земли.

Кирилл бил и бил кулаками в доски, кричал и молил помочь.

Но никто его не слышал.

Двор жил своей неторопливой летней жизнью, ему не было дела до Кирилла.

За спиной послышалось знакомое шуршание.

Кирилл похолодел и застыл, не решаясь оглянуться. Неужели сейчас? Сейчас, когда от спасения его отделяют всего лишь пара сантиметров древесины?

Шуршание приблизилось.

Кирилл медленно развернулся, шаря руками за спиной в поисках хоть какого-нибудь оружия. Но на лестнице не было камней – лишь гнилые скользкие доски, проминающиеся под пальцами.

Существо нависало перед ним, зажатое в узком проходе буквально в паре метров от Кирилла. Сяжки чуть трепетали, щупальца нетерпеливо шевелились, пасть то открывалась, безмолвно втягивая в себя воздух, то снова закрывалась, мертвый котенок превратился в измохраченную тряпочку – а глаза… глаза опять делали это.

Кирилл прижался спиной к лестнице. Под руками с вялым щелканьем развалилась доска, вогнав ему в палец занозу. Заноза… значит, там есть кусок сухого дерева?

Выкручивая руку за спиной и выламывая суставы, он несколькими рывками отодрал что-то – и вытянул перед собой. Колышек. Небольшой, сантиметров в пятнадцать обломок, похожий на колышек, чуть острый с одного конца и резко расширяющийся к другому. Это не оружие. Оно слишком короткое, слишком толстое, слишком…

Волосатое щупальце протянулось к Кириллу.

Терять было нечего – и он с размаху, закусив губу от усилия, вогнал колышек в эту дрянь.

И звуки вокруг него взорвались тишиной. Она упала резко, как бетонная плита, ослепив на мгновение и чуть не сбив с ног. Существо ревело от боли этой тишиной, беззвучно выло так, что закладывало уши и разбухала изнутри голова.

Оно ударило раненым щупальцем – в нем так и болтался, проткнув его насквозь, колышек – в сторону Кирилла. Остальные были зажаты в проходе – видимо, существо неудачно протиснулось, а возвращаться и менять положение ему не давали азарт хищника и жажда легкой добычи.

Оно било и било, не жалея раненую конечность. Выбивало крошку из кирпичной стены, вырывало куски мха, ссыпало целые пласты песка.

Кирилл наклонялся то в одну, то в другую сторону, умудряясь уворачиваться с помощью какого-то шестого чувства.

Щупальце полетело ему прямо в лицо.

Кирилл парировал рукой – но промахнулся. Удар оказался слишком слабым, скользящим, он не оттолкнул щупальце обратно, а лишь сбил в сторону. Рука тут же онемела, предплечье оделось в кровавую манжету.

Существо заворочалось, втягивая раненое щупальце обратно и выпрастывая другое. Но что-то пошло не так. Щупальце дергалось над головой Кирилла, что-то скрипело, сыпалась труха, но оно не возвращалось обратно.

Кирилл обернулся. Отвратительная конечность тряслась, как в агонии, плотно прижатая к подвальному оконцу. Видимо, последний удар развернул колышек, и тот проскользнул в щель между досками, плотно заклинившись там.

Щупальце дернулось. Потом еще и еще. Доски трещали и выгибались.

Кирилл нагнулся, сгреб мокрый ком земли – и швырнул его в чудовище. Не целясь, не стремясь куда-то попасть – просто швырнул. Затем пришла очередь горсти песка, большая часть которого осыпалась тут же на самого Кирилла, залепив глаза и рот. Потом полетела гнилая доска и какая-то тряпка.

И снова беззвучный рев, от которого к горлу подкатил ком тошноты – но уже рев злобы и ненависти. Щупальце задергалось еще сильнее, то скручиваясь в жгут, то разворачиваясь.

Что-то лопнуло над головой Кирилла, посыпались обломки досок, а пятачок, на котором он стоял, залило ярким – о, каким ярким он сейчас казался! – светом.

Кирилл рванулся, подтягиваясь на ободранных руках, одним прыжком преодолев все пять ступенек, и метнулся в зияющий проем, выбивая телом остатки досок, раздирая плечи об острые выступы.