Толик, Сашка и Витек, несколько минут назад взглядами провожавшие друга на экзекуцию, рванули на помощь, ни о чем не думая. Смели втроем Говорухина, придавили к полу, немного помяв бока. Все происходило в каком-то адреналиновом запале. Услышав возню, вскочили с коек другие солдаты. Говорухина не любили, но боялись, так что не обошлось без защитников, которые хотели выслужиться. Одни били, вторые разнимали, третьи огребали. Говорухин взвыл: «Убью, суки! Каждого!», и взбесившийся Акоп несколько раз врезал ему ногой по лицу. Брызнула кровь, старлей затих на полу, и только после этого солдаты опомнились.

У Говорухина в Мурманске были криминальные подвязки в автомобильном бизнесе. Все об этом знали. Связываться с ним – себе дороже. Тем более кому? Бесправным срочникам из других городов?

Его умыли, оттащили в каптерку, залили горло остатками водки. Перепуганные солдаты шептались о том, что Говорухин пару лет назад уже вывозил в сопки одного срочника – и с концами. Оставалось надеяться, что старлей по пьяни все забудет или спустит на тормозах.

Не спустил. Да и стукачи сделали свое дело.

После завтрака он поймал за ворот Акопа, отвел в глубь казармы и сказал, что за такой беспредел вообще-то ломают голову, но он, Говорухин, добрый, прикинул и решил, что теперь четыре пацана должны ему каждый по сотке тысяч до конца месяца за моральный ущерб. В ином случае к ним приедут его друзья из города и объяснят, как поступать в этой жизни не следует.

– Вы здесь никто, – сипло дышал Говорухин. – Вас всегда можно списать на боевые потери, сечешь? А жаловаться удумаете, я наведаюсь к вашим родителям, бабам. Потолкую о том о сем.

Он не угрожал, а просто констатировал факты.

Сразу после разговора Акоп собрал друзей. Ситуация складывалась патовая. Таких деньжищ ни у кого не было, а в том, что старлей говорил серьезно, сомневаться не приходилось. В воздухе витало единственное адекватное решение – бежать. Сначала хотя бы свалить из городка, а потом видно будет. На тот момент никто толком не думал о последствиях.

Дождались отбоя, собрали нехитрый скарб и в час ночи рванули через знакомую всем солдатам лазейку.

Интересно, где бы сейчас были, если б не Николаич?..

Витек соскреб со щита ледяную корку и освободил слово «УДАРНИК». Надпись ниже была нечитаема, но Сашка предположил, что там про панк-рок-группу, в которой Ленин играл на барабанах.

За символами Союза лежал заброшенный поселок. Через полкилометра начинались рядки занесенных снегом гаражей, а дальше высились застывшие в прошлом здания-призраки, обломки несуществующей страны.

В глубине поселка, где-то за границей видимости, среди темных панелек, вдруг раздался отрывистый гудок. Словно какой-то водитель решил подать сигнал, но быстро передумал.

– Слыхал? – спросил Витек.

Он был уверен, что не померещилось, хотя вокруг выл ветер. Сашка запустил окурок в снежную рябь.

Гудок раздался вновь – гораздо ближе, громче. Из-за спин. Витек обернулся: в темноте призывно мигали фары «уазика». Сашка пожал плечами и побрел к машине.

– Далеко не разбредайтесь, – напутственно сказал Николаич, разогревая двигатель. – При снегопаде здесь заблудиться можно в два счета.

Витька подмывало спросить, встречаются ли тут люди? Какие-нибудь сумасшедшие охотники, любители заброшек или еще кто. Дорога к поселку была хреновая, но вполне проходимая – если не на легковушке ехать, конечно. Иначе откуда этот гудок? Возникло подзабытое в армейке чувство азарта. Вот так бы самому смотаться туда, в замороженный совдеп. Поглазеть.

– Вернусь через день-два, – продолжил Николаич. – Прикину пока пару вариантов для вас, разузнаю, что в части творится. Вас искать будут, но не так далеко, конечно. Хотя сильно на улице не светитесь, мало ли что.

Задать вопрос Витек так и не решился – Николаич махнул рукой на прощанье и был таков.

Когда огни «уазика» растворились в темноте, Витек с Сашкой вернулись в котельную. У буржуйки копошился Толик. Он уже развел огонь, накидал угля и поддал жару.

В комнате сразу стало как-то по-домашнему уютно. На поддоне печи шкварчали консервы, в маленькой кастрюле булькали пельмени. Акоп нарезал колбасы, хлеба и разлил по кружкам настойку, которую прихватил из ларька Николаич.

Есть хотелось страшно, будто неделю голодали.

– Сервис так себе, но вообще кафешка неплохая, – сказал Сашка, уплетая бутерброд.

– Слышь, язва. Чтоб у тебя язва открылась. Сервис тебе в задницу.

Погоготали с набитыми ртами и выпили. Настойка пошла хорошо, мягко. Она грела не столько тело, сколько душу. В уютной обстановке отступили проблемы. О них обязательно стоило поговорить, но чуть позже. Всем требовалась передышка.

Где-то за стеной монотонно гудел генератор. К шуму быстро привыкли. Уголь в буржуйке накалился, разливая по комнате дрожащий темно-бордовой свет.

После ужина бросили жребий и определили, что вип-места на диване достаются Витьку и Толику. Сашка, побурчав про холопские лежанки, постелил на пол пенку и бросил сверху спальник с бушлатом. А вот Акоп в знак протеста влез на диван, мол, вы же все равно пока не спите. Он подключил видик к телевизору и даже нашел в коробке среди книг и старых фотоальбомов несколько кассет. Вытянув ноги и врубив какой-то фильм, сытый и слегка захмелевший Акоп выглядел по-детски счастливым.

Туалет организовали на улице. Витек хотел быстро сделать свои дела и нырнуть обратно в тепло, но небо не позволило. Над округой пылало ослепительное зарево. Витька всегда завораживало северное сияние, эти инопланетные переливы цветов, космическая радуга. Волшебные фонари, которые зажигали невидимые людям великаны.

Вдалеке будто росли из-под снега остовы заброшенных многоэтажек, упирались в дрожащее красками небо. Отсюда можно было, хоть и с трудом, разглядеть черные провалы окон и усеянные антеннами-иглами крыши. Еще больше захотелось рвануть в поселок. Как в любимом «Сталкере». Разжечь костерок из оконных рам, греться и травить байки другим таким же случайным путникам.

С трубы у стены шумно сползла морозная корка. Витек вздрогнул, повернув голову. На мгновение показалось, что труба шевелится, медленно вползая в здание котельной. Металлическая обшивка с кольцами блестела под магическим светом неба, точно змеиная кожа. Тени не двигались.

Витек закрыл дверь и только теперь разглядел ее как следует. Не дверь даже, а целая воротина. Изнутри в нее врезали три массивных засова.

– И я заметил, – сказал Толик из-за спины. – Видимо, на случай нападения зомби.

Он улыбнулся, но по лицу было видно: его это тоже тревожит. И не только это. В казарме, как правило, трещотка висела у него на шее или над койкой, теперь же Толик не выпускал ее из рук. На вид это была довольно страшная штуковина: два ряда потрескавшихся роговых пластинок, исписанных какими-то символами. Костяной хвост змеи, который вот-вот дернется. Одним словом – мерзость.

– Может, росомахи? – предположил Витек. Все они слышали байки о гигантских росомахах, которые бродили по сопкам и поджидали заблудившихся путников.

– Может. Пойдем, покажу кое-что.

Они заглянули в дежурку и взяли фонарь. Акоп, забравшись под одеяло, беззаботно смотрел кино. На мутном черно-белом экране вертолет преследовал бегущую по снегу собаку. Сашка пристраивал на печь жестяной чайник.

Шагнув в коридор, где в свете единственной на весь пролет лампы ворочались клубы потревоженной пыли, Витек замер. В темноте чудилось, что труб слишком много, будто котельная целиком соткана из них, будто это бесконечные жилы, кровеносные сосуды неведомого существа, которое дремлет в своем замороженном склепе. И которое не следует будить.

– Нам дальше, к складу, – сказал Толик, включая фонарь.

Они шли вдоль труб. Казалось, котельная давно должна была закончиться, но темнота рождала новые и новые повороты. Законсервированные кладовки, заваленные хламом проходы, пустые плафоны под потолком, щербатый кафель на стенах. Воображение подхлестывало. Витек понял, что напряженно ждет, когда же в пятно фонарного света выскочит какая-нибудь мертвецкая тварь или трехголовая псина с окровавленной пастью.