Несомненно, потому что народ составлял одно целое. Города и колена не являлись независимыми друг от друга, но были соединены священными узами национального единства, центр которого находился в месте присутствия Божия. Двенадцать хлебов, лежавшие на золотом столе святилища, являлись чудным прообразом этого единства, и всякий истинный израильтянин его признавал и ценил. Двенадцать камней в реке Иордан, двенадцать камней на берегу этой реки, двенадцать камней пророка Илии на горе Кармил, - все они представляли собою одну и ту же истину: нерушимое единство двенадцати колен Израилевых. Благочестивый царь Езекия принял эту истину, приказав принести всесожжение и жертву за грех "для заглаждения грехов всего Израиля" (2 Цар. 29,24). Верный Богу царь Иосия также действовал согласно этой истине, вводя новые порядки в странах, принадлежащих сынам Израилевым (2 Цар. 34,33). О той же знаменательной истине свидетельствует и Апостол Павел, обращаясь с речью к царю Агриппе, говоря: "Обетование... которого исполнение надеются увидеть наши двенадцать колен, усердно служа Богу день и ночь" (Деян. 26,6-7).
В ожидании светлой будущности небесным сиянием этой же истины исполнена и 7-ая глава Откровения, где запечатлеваются и вводятся в покой, в благословение и в славу двенадцати колен Израилевых в сопровождении великого множества других народов. Наконец, в 21-ой главе Откровения имена двенадцати колен сынов Израилевых, как мы видим, написаны на стене святого города, жилища и центра славы Бога и Агнца.
Таким образом, начиная с золотого стола святилища и кончая золотым, нисходящим с неба от Бога, городом, мы видим пред собою чудную цепь явных доказательств этой великой истины, - нерушимого единства колен Израильских. [Интересно отметить, что в Деян. 26,7 слово, обозначающее "двенадцать колен", в греческом подлиннике выражено в единственном числе. Это, конечно, даёт живое представление о великой истине, утверждающей нерушимое единство Израиля, столь драгоценное в очах Божиих, а следовательно, драгоценное и для веры.]
И если нас спросят, в чем же сказывалось это единство и как его могли видеть Илия, Езекия, Иосия или Апостол Павел, мы ответим, что видеть его можно верою. Устремляя взгляд во святилище, они могли видеть двенадцать хлебов, обозначавших тот факт, что каждое колено от других и каждого вместе с тем они составляли единое целое. Ничего нельзя представить себе прекраснее: истина Божия должна пребывать вовек. Единство Израиля обнаружилось в прошлом и проявится в будущем; и хотя, подобно ещё более возвышенному единству Церкви, оно теперь остаётся сокрытым, вера в нем не сомневается; она утверждает эту истину и исповедует её пред лицом всех оспаривающих её людей.
Посмотрим, как сказалось на жизни Израиля влияние этой славной истины, выраженной нам в Втор. 13.
В городе, расположенном на самом севере земли Израильской, разносится, положим, слух, что жители одного из южных городов впали в грубое заблуждение, что они намерены отпасть от поклонения истинному Богу.
Что же им следовало предпринять? Закон высказывается в этом случае вполне определённо; стезя послушания была на столько ясно им изображена, что всякое "чистое око" и преданное Богу сердце без большого труда получали возможность ею следовать. "Разыщи, исследуй и хорошо расспроси" (ст. 14). Это ясно. Некоторые жители могли бы возразить на это: "Что нам за дело до заблуждения, в которое впадают жители далеко отстоящего от нас города? Зло это, благодарение Богу, совершается не в нашей среде; это дело местное: каждый город отвечает сам за себя. Разве можно требовать от нас, чтоб мы разбирали всякое заблуждение, возникающее в соседних странах? Мы только напрасно теряли бы время, отрываясь от работы; нам довольно дела и в охране наших границ. Что же касается отступления от Бога, конечно, мы его осуждаем, и если б кто-либо вздумал распространять между нами подобную мысль, мы не впустили бы его в свой город; дальше этого наша ответственность не идёт".
Как ответил бы послушный Богу израильтянин на все эти, по-видимому, основательные, доводы человеческого разума? Он сказал бы, что рассуждать так - значит отрицать единство Израиля; что, если бы каждое племя захотело стать на почву независимости, первосвященнику пришлось бы убрать с золотого стола двенадцать хлебов, лежавших пред лицом Господа, и разложить их, как попало, потому что народ Божий раскололся на отдельные, независимые друг от друга части, нарушив своё национальное единство; поэтому бесполезно было прообразно изображать это единство двенадцатью хлебами, лежавшими на одном и том же столе.
Верный завету Божию израильтянин мог бы далее ответить, что, кроме того, ему дано вполне определённое и ясное повеление: "Разыщи, исследуй и хорошо расспроси". Израилю надлежало руководствоваться исключительно двумя великими принципами: единством нации и повелениями Божиими; поэтому никто из народа не мог сказать: "Заблуждение возникло не в нашей среде", - это значило бы отделиться от остального народа; потому что в словах: "случилась мерзость сия среди тебя, речь шла обо всем народе. Ошибка, совершаемая в Дане, касалась в то же время и жителей Вирсавии. Почему? Потому что Израиль составлял одно целое. Всякий Израильтянин должен был пострадать от случившегося заблуждения; он не мог ни спокойно относиться к совершенному злу, ни хранить при этом холодное равнодушие или преступное беспристрастие. Он сам становился участником этого зла и его ужасных последствий, пока себя не очищал, с непоколебимой решительностью и с неумолимой строгостью осуждая это зло.
И если все это было неизбежно для Израиля, насколько же важнее вникать в эти мысли Церкви Божией! Там, где речь идёт о Христе, там, будем уверены, всякая тень равнодушия ненавистна в очах Божиих. Предвечные предначертания и советы Божий клонятся к прославлению Сына Его, дабы всякое колено преклонялось пред Ним и чтобы всякий язык исповедовал, что Он есть Господь, во славу Бога Отца. "Дабы все чтили Сына, как чтут Отца" (Иоан. 5,23)
Поэтому, если имя Христово бесславится, если распространяется учение, умаляющее славу Господа Иисуса, силу Его искупительного дела или великое значение Его заступничества за нас, мы должны с полною решимостью восставать против подобных учений. Равнодушие или полностью безразличное отношение к вопросам, относящимся лично ко Христу, почитается небесным судом за высшую измену, считается преступлением. Если бы речь шла о нашей личной славе, о нашем личном характере или о нашей семье, мы, наверно, не оставались бы равнодушными; мы были бы очень чутки ко всякому обвинению, падающему на нас или на дорогих нашему сердцу. Насколько же глубже следовало бы нам огорчаться всякому посягательству на славу, честь, возвеличение имени и дела Того, Которому мы обязаны нашим настоящим и нашим будущим, Того, Кто, оставив Свою славу, пришёл в жалкий мир сей, вкусил позорную крёстную смерть, дабы спасти нас от вечного пламени ада! Неужели мы останемся равнодушными к Нему, безразличными к Его славе? Да избавит нас Господь от этого! Нет, читатель, так не должно быть. Более, нежели чего другого, мы должны придерживаться славы Христовой: репутация, собственность, семья, друзья, - все должно отступить на второй план, когда дело идёт о попрании славы Божией и прав Господних. Не разделяет ли читатель наше мнение всею душою? Так мы смотрим на этот вопрос в настоящее время; что же будет, когда мы увидим Господа лицом к лицу в полном свете Его нравственной славы? Как мы тогда отнесёмся к вопросу о равнодушии к интересам Божиим? Окажемся ли мы неправыми, утверждая, что вопрос о единстве тела, Церкви, является одним из главных вопросов, связанных со славою её Господа? Конечно нет. Если народ Израильский составлял одно целое, не представляет ли тем более из собой одно целое тело Христово? И если независимость была неуместна для Израиля, насколько менее совместима она с Церковью Божиею. Мысль о независимости не может ни минуты устоять пред светом Нового Завета.
